Жаль, что вы никогда и не побываете в нём, подумал Моуди.

— Здесь ничего нет, — заметил пилот вертолёта. «Сихок» описывал круги на высоте тысячи футов, ощупывая морскую поверхность поисковым радаром, достаточно чувствительным, чтобы обнаружить обломки, — он был предназначен для поиска перископов, — но им не удалось увидеть ничего, даже плавающей бутылки из-под минеральной воды «Перрье». У обоих лётчиков на глазах были очки ночного виденья, и они заметили бы жирное пятно от разлившегося топлива, но и его не было видно.

— Трудно, должно быть, не оставить ни следа после падения, — ответил второй пилот по интеркому.

— Если только мы ведём поиски не там, где следует. — Первый пилот посмотрел на экран тактической навигационной системы. Нет, они находились в районе предполагаемой катастрофы, в этом не было сомнений. Топлива у них осталось на час полёта. Пора подумать о возвращении на «Рэдфорд», который тоже прочёсывал этот район. Прожекторы прорезали предрассветную мглу, напомнив сцену из кинофильма о второй мировой войне. Тут же летал ливийский АН-10, стараясь помочь, но только мешал поискам.

— Обнаружили что-нибудь? — запросил их офицер с «Рэдфорда».

— Нет, ничего. На поверхности не обнаружили ничего. У нас топлива на один час полёта, приём.

— Понял вас. Топлива на час полёта, — ответили с «Рэдфорда».

— Сэр, последний зарегистрированный нами курс цели был три-четыре-три, скорость полёта два-девять-ноль узлов и скорость снижения три тысячи футов в минуту. Если его нет в этом районе, я не знаю почему, — произнёс начальник оперативной части, указывая на карту. Капитан отпил кофе из кружки и пожал плечами. Поисково-спасательная команда стояла на палубе в полной готовности. Два ныряльщика облачились в костюмы для подводного плавания, и тут же находилась команда шлюпки. Повсюду разместились наблюдатели со всеми биноклями, которые имелись на борту эсминца, пытаясь обнаружить мигалки на спасательных жилетах экипажа самолёта или вообще что-нибудь, а корабельный акустик прислушивался к высокочастотным аварийным сигналам, которые должен был подавать локатор самолёта, потерпевшего аварию. Эти приборы выдерживали даже сильный удар при посадке и автоматически включались при соприкосновении с морской водой, а батареи должны были действовать в течение нескольких суток. Гидролокатор «Рэдфорда» был настолько чувствителен, что обнаружил бы сигналы этого прибора с расстояния в тридцать миль, а сейчас они находились в точке, которую радиолокаторщики определили как район предполагаемой катастрофы. Ни сам корабль, ни его команда ещё никогда не принимали участия в подобной спасательной операции, но к этому их тщательно готовили, и все этапы операции были осуществлены настолько чётко, что это вполне удовлетворило командира.

— Корабль ВМС США «Рэдфорд», корабль ВМС США «Рэдфорд», это центр управления полётами Валетты, приём.

Капитан взял микрофон.

— Валетта, это «Рэдфорд».

— Вам удалось обнаружить что-нибудь? Приём.

— Нет, Валетта. Наш вертолёт прочесал весь расчётный район и пока безрезультатно. — Они уже запросили Мальту относительно точных данных скорости и курса самолёта перед тем моментом, когда он исчез с экрана радиолокатора, но более точные приборы эсминца следили за самолётом уже после того, как он исчез с экрана гражданского радара.

Разочарованные вздохи на обоих концах канала радиосвязи свидетельствовали о том, что они знали, что произойдёт дальше. Поиски будут продолжаться ещё сутки — не больше и не меньше, им ничего не удастся обнаружить, и на этом все кончится. Уже был послан телекс на фирму, которая занималась изготовлением самолётов этого типа, информирующий её о том, что одна из их машин потерпела бедствие в море. Представители фирмы, производящей реактивные самолёты «гольфстримы», вылетят в Берн для проверки материалов, касающихся технического обслуживания этого самолёта, надеясь найти там ключ к разгадке аварии, и, скорее всего, ничего не обнаружат. После этого данные об исчезновении самолёта попадут в раздел картотеки, озаглавленный «причины неизвестны». Но тем не менее игра должна вестись до конца, и к тому же это по-прежнему хорошая тренировка для команды американского эсминца «Рэдфорд». Члены команды отнесутся к поискам без особых эмоций. На самолёте не было никого из их знакомых, хотя успешная операция по спасению гибнущих в море изрядно повысила бы моральный дух команды.

Скорее всего именно запах дал ей понять, что здесь необычного. Поездка от аэропорта была короткой. Ещё не рассвело, и когда грузовик остановился, врач и медсестра все ещё не отошли от продолжительного полёта. Первое, чем они занялись по прибытии, — помогли разместить сестру Жанну-Батисту в отведённой для неё палате. Лишь после этого можно было освободиться от защитного пластикового скафандра. Мария-Магдалена пригладила короткие волосы и глубоко вздохнула, получив наконец возможность оглядеться вокруг. То, что она увидела, удивило её. Моуди заметил её замешательство и поспешил проводить монахиню внутрь здания, прежде чем она поняла, в чём дело.

И тут она почувствовала запах, знакомый африканский запах, оставшийся после переноски клеток с обезьянами несколько часов назад, определённо не похожий на запах Парижа, а тем более на запах такого стерильно чистого медицинского учреждения, каким должен быть институт Пастера. Затем Мария-Магдалена посмотрела по сторонам и увидела, что таблички на стенах написаны не по-французски. Разумеется, она не имела представления о действительной ситуации, просто у неё возникли основания для вопросов — и тут, к счастью для неё, времени для вопросов не осталось. К ней подошёл солдат, взял её за руку и увёл куда-то. Мария-Магдалена ничего не понимала и не успела ничего сказать. Она всего лишь посмотрела через плечо на небритого человека в зелёном халате хирурга. Печальное выражение его лица только запутало монахиню ещё больше.

— Что такое? Кто это? — спросил директор проекта.

— У религиозного ордена, к которому они принадлежат, есть правило, запрещающее монахиням ездить поодиночке. Для защиты их целомудрия, — объяснил Моуди. — В противном случае мне бы не разрешили забрать пациентку.

— Она всё ещё жива? — спросил директор, которого не было у входа в момент прибытия грузовика.

— Жива, — кивнул Моуди. — Мы сможем сохранить её живой ещё три дня, может быть, даже четыре.

— А что делать со второй?

— Это решаю не я, — уклонился от ответа Моуди.

— Мы всегда можем использовать её для получения второго…

— Нет! Это варварство! — прервал его врач. — Такой поступок омерзителен для истинного мусульманина.

— А то, что мы собираемся предпринять, не противоречит учению Аллаха? — спросил директор. Но он решил, что нет смысла ссориться из-за такого пустяка. Одного пациента, инфицированного вирусом Эбола, вполне достаточно. — Вымойтесь, и мы посмотрим на неё.

Моуди направился в помещение для отдыха врачей на втором этаже. Оно было более изолированным, чем на Западе, — население этого региона особенно стыдливо относилось к своей наготе. Врач не без удивления отметил, что пластиковый защитный костюм выдержал длительное путешествие без единого разрыва. Он бросил его в большую пластмассовую корзину и принял душ, к горячей воде которого были примешаны химикалии — он уже почти перестал замечать этот запах, — насладившись пятью минутами блаженства. Во время перелёта его не покидала мысль, будет ли он когда-нибудь снова чистым. Стоя под струёй горячей воды, в душе он опять задал себе этот вопрос, но уже спокойнее. Выйдя из душевой, Моуди надел чистый зелёный комбинезон — вообще-то он надел все чистое — и закончил свою обычную утреннюю процедуру. Санитар положил для него в комнате отдыха совершенно новый защитный костюм, на этот раз синий американский «ракал», в который Моуди облачился, прежде чем выйти в коридор.