Обезьян повезли на север. Это был третий — или четвёртый, — но определённо последний этап их путешествия на автотранспорте. На этот раз поездка оказалась непродолжительной. Грузовые фургоны выехали на шоссе с разделительной полосой, миновали развязку, «клеверный лист», построенный ещё во времена шаха, и затем направились на запад, к Хасанабаду. Здесь находилась ферма, уже давно приспособленная для той цели, с которой привезли из Африки обезьян. Ферма была государственной и служила экспериментальной станцией для выращивания новых видов сельскохозяйственных растений и испытания удобрений, но сейчас была зима и работы замерли. Только что сюда привезли финики из юго-восточной части страны. Обезьяны почувствовали их запах, как только машины с клетками подъехали к недавно построенному трехэтажному зданию. Знакомый запах ещё больше взволновал животных — им не давали ни воды ни пищи с того момента, как они покинули свой родной континент, а теперь с запахом появилась надежда на еду и к тому же вкусную, какой и должна быть еда приговорённых.

«Гольфстрим G-IV» совершил посадку в Бенгази точно по расписанию. Вообще-то рейс оказался приятным, насколько это возможно при таких обстоятельствах. Даже воздух, который обычно над центральной частью Сахары отличается турбулентностью, на этот раз был спокойным, так что полет прошёл гладко. Сестра Жанна-Батиста почти не приходила в сознание, лишь несколько раз открывала глаза и засыпала снова. По сути ей было комфортнее, чем остальным четверым на борту, — защитные костюмы не позволяли им выпить и глотка воды.

После посадки двери самолёта остались закрытыми. К нему подъехали два автозаправщика, их водители присоединили шланги к длинным белым крыльям. Доктор Моуди все ещё нервничал и не спал. Сестра Мария-Магдалена дремала. Она была так же стара, как и её пациентка, и последние дни провела почти без сна, ухаживая за нею. Очень жаль, хмуро подумал Моуди, глядя в иллюминатор. В его сердце больше не было ненависти к этим людям. Прежде он чувствовал иначе. Ему казалось, что все европейцы являются врагами его народа, но эти двое были другими. Их родина сохраняла нейтралитет по отношению к его государству. Они совсем не походили на аниматических африканских язычников, нечестивых и не верящих в истинного Бога. Эти две монахини посвятили свою жизнь служению Ему, и Моуди удивило, что обе с уважением относились к его религии и его молитвам. Но особенно его трогало их убеждение, что христианская вера является дорогой к прогрессу, а не слепым признанием предопределённой судьбы, что составляло часть исламского вероисповедания. Мария-Магдалена держала в руках продезинфицированные чётки, которыми она пользовалась, вознося свои молитвы святой деве Марии, матери пророка Иисуса, к которой Коран относился с таким же уважением, как и Святое писание Марии-Магдалены, к тому же дева Мария была образцом женщины, лучшей из всех женщин, когда-либо живших на земле…

Моуди резко повернул голову и посмотрел в иллюминатор. Не следовало позволять себе подобные мысли. Перед ним поставили задачу, и эти женщины служили средством к её решению. Судьба одной была предначертана Аллахом, вторая выбрала её сама. Все очень просто. Моуди не сам выбрал стоящую перед ним задачу, она была поставлена ему извне. Это стало очевидным, когда автозаправщики отъехали от самолёта и двигатели заработали снова. Лётный экипаж торопился, и он тоже не мог дождаться как можно скорее оставить позади самый опасный этап операции и приступить к привычному для него. Теперь он имеет все основания быть довольным. Позади столько лет жизни среди язычников, в тропической жаре, без единой мечети вблизи. Жалкая, порой отвратительная пища, причём никогда не знаешь, чистая ли она или нечистая. Все это осталось позади. А впереди была служба во имя Аллаха, на благо его родины.

Не один, а два одинаковых самолёта вырулили на главную взлётную полосу, подрагивая на стыках бетоннных плит, ставших неровными из-за убийственной летней жары и поразительного холода зимних ночей. Первым начал разбег другой самолёт, не тот, в котором находился Моуди. Этот «Гольфстрим G-IV» внешне ничем не отличал от его самолёта за исключением одной цифры на хвостовом оперении, он промчался по взлётной дорожке и, взлетев, направился на север. Самолёт Моуди точно так же промчался по дорожке, но, как только подняли шасси и они скрылись в корпусе, он сделал правый поворот и взял курс на юго-восток, в сторону Судана, — одинокий самолёт над унылой ночной пустыней.

Первый самолёт взял чуть на запад и вошёл в обычный международный коридор, отведённый для гражданских самолётов, направляющихся к французскому берегу. Скоро он пролетит неподалёку от Мальты, где находилась радиолокационная станция, обслуживающая аэропорт Валетты, которая осуществляла контроль за воздушным транспортом в центральной части Средиземноморья. Экипаж «гольфстрима» состоял из военных лётчиков и обычно перевозил военных и гражданских знаменитостей из одной точки мира в другую. Работа была безопасной, хорошо оплачиваемой, но скучной. Однако сегодня всё будет иначе. Второй пилот не сводил глаз с карты, которую держал на колене, и со спутниковой навигационной системы. В двухстах милях от Мальты, на высоте 39 тысяч футов, он посмотрел на старшего пилота. Тот кивнул, и второй пилот перевёл радиолокационный транспондер самолёта на деление 7711.

— Башня управления Валетты, башня управления Валетты, это новембер-джульетта-альфа. Мэйдэй, Мэйдэй, Мэйдэй[39].

Оператор радиолокационной станции на Валетте сразу заметил тройной знак на экране радара. В центре контроля за полётами это была тихая смена, они вели наблюдение за обычными редкими рейсами, и эта ночь ничем не отличалась от остальных. Оператор мгновенно включил микрофон и жестом подозвал к себе начальника смены.

— Джульетта-альфа, это башня управления Валетты, вы подали сигнал бедствия, сэр?

— Валетта, говорит джульетта-альфа, подтверждаю сигнал бедствия. Мы совершаем санитарный рейс в Париж из Заира, на борту пациент и медицинский персонал. У нас только что вышел из строя один двигатель и возникли проблемы с энергопитанием. Ждите…

— Джульетта-альфа, это Валетта, находимся на связи. — Видим на экране, что высота самолёта 39 тысяч футов, затем 38, 37. — Джульетта-альфа, это Валетта, мы видим, что вы теряете высоту.

Голос в наушниках оператора изменился.

— Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй! Оба двигателя вышли из строя, повторяю, оба двигатели вышли из строя. Пытаемся снова включить их. Это джульетта-альфа.

— Ваш курс на аэродром Валетты три-четыре-три, повторяю, вектор на Валетту три-четыре-три. Остаёмся на связи, сэр.

Оператор услышал только короткое «понял». Высота самолёта снизилась до 33 тысяч футов.

— Что случилось? — спросил начальник смены.

— Он передал, что оба двигателя вышли из строя, быстро теряет высоту. — На компьютерном экране было видно, что терпящий бедствие самолёт — «гольфстрим», и в центре управления подтвердили полётный план.

— Он хорошо планирует, — с надеждой заметил начальник смены; высота упала до 33 тысяч. Оба знали, что «Гольфстримы G-IV» не рассчитаны на планирование с выключенными двигателями.

— Джульетта-альфа, это Валетта. Тишина.

— Джульетта-альфа, вас вызывает башня управления Валетты.

— Что ещё… — начальник смены сам проверил экран радара. В этом районе не было других самолётов, так что им оставалось только наблюдать за экраном.

Чтобы создать более убедительное впечатление, что самолёт терпит бедствие, пилот перевёл оба двигателя на холостой ход. Лётчикам хотелось подыграть, чтобы впечатление стало ещё ярче, но они решили не рисковать. Более того, с этого момента они хранили полное молчание. Пилот отвёл от себя ручку управления, ещё больше увеличив скорость снижения, затем повернул налево, словно пытаясь достичь Мальты. Операторы на башне управления утратят все сомнения, когда стрелка альтиметра минует отметку 25 тысяч футов, подумал он. Настроение у него было отличным. Раньше он был лётчиком-истребителем в военно-воздушных силах своей страны и тосковал по радостному чувству, с которым бросал послушный истребитель в самые отчаянные развороты. При таком снижении лица пассажиров уже побледнели бы от паники. Пилоту казалось, что только так и нужно летать.