— Scharfuhrer! [45]Сержант! Арестовать их, а здесь все обыскать. Мы ищем нефритовую статуэтку высотой приблизительно тридцать сантиметров.

— Jawohl, Herr Obersturmbannfuhrer.В кабинете находится сейф, но он заперт.

— Что вы говорите! — На лице фон Хайссена мелькнула удовлетворенная ухмылка. — Этот еврей сейчас нам его откроет. — Он снова приподнял подбородок Леви кончиком хлыста.

Стараясь успокоить трясущуюся руку, Леви вставил ключ в замок сейфа. Открыв дверцу, он отступил назад, мысленно молясь за Рамону и своих детей.

Фон Хайссен лично осмотрел содержимое большого сейфа, где Леви и Рамона держали свои самые ценные вещи. Здесь лежало более 4000 шиллингов из доходов бутика Рамоны, которые она собиралась перевести в новые рейхсмарки.

— Статуэтки здесь нет, — со злостью произнес фон Хайссен.

В голосе его звучало разочарование. Он окинул взглядом остальное: драгоценности Рамоны и три золотых храмовых семисвечника — меноры, семь ветвей которых символизировали горящий куст, увиденный Моисеем на горе Хорив. Внимание фон Хайссена привлек массивный золотой крест. В центре его сиял изысканный большой рубин, окруженный дюжиной крупных бриллиантов. Фон Хайссен подбросил его на ладони.

Леви старался сохранять спокойствие. Этот нагрудный крест был найден его прадедом во время археологических раскопок на Масличной горе под Иерусалимом и хранился семьей Леви в течение четырех поколений. Его история восходила к временам Третьего крестового похода, Ричарда Львиное Сердце и Саладина, султана Египта.

— Заберите эту мразь в грузовик, — скомандовал фон Хайссен, закрывая сейф и пряча ключи в карман.

Леви вырвался из рук военного в форме зондеркоманды.

— Мне нужно хотя бы одеться!

Фон Хайссен зловеще ухмыльнулся.

— Посадите его в грузовик. Там, куда он едет, одежда ему не понадобится.

Подойдя к окну, фон Хайссен увидел, как молодые коричневорубашечники перебросили Леви и членов его семьи через борт грузовика, стоявшего внизу. Ночью прошел сильный снег, и булыжники мостовой влажно блестели в скупых лучах утреннего зимнего солнца. Дальше по Юденгассе нацисты грузили других евреев для отправки в Маутхаузен, но фон Хайссен все равно чувствовал себя обманутым. У него за спиной зондеркоманда и коричневорубашечники методично перерывали квартиру Леви, но никаких следов пропавшей нефритовой статуэтки не было. «Возможно, — со злостью подумал фон Хайссен, — фигурка и вправду осталась там, в Гватемале. Но этот еврей еще заплатит за все», — поклялся он себе. Фон Хайссен резко развернулся на каблуках и направился обратно в квартиру, пройдя в каком-то метре от того места, где под полом были спрятаны две статуэтки.

Леви одной рукой обнял Рамону, другой — Ребекку и Ариэля. Ребекка всхлипывала, спрятав свою белокурую курчавую головку на груди отца. Рамоне удалось убедить сердобольного капрала позволить ей и детям одеться, но Леви оставался в своей пижаме и дрожал от холода.

— Папа, куда везут нас эти люди? — хныкала Ребекка.

Леви поцеловал дочь в макушку и еще крепче обнял ее.

— Посмотрим… Все будет хорошо, Liebchen, — прошептал он, утешая маленькую девочку, как мог.

Они переправились через Дунай в Эммерсдорфе, и теперь Леви мог сказать, что они едут вдоль левого берега. Ветки деревьев ломались от снега. Он потер руки, чтобы восстановить циркуляцию крови. Ребекка и Ариэль спали на его левом плече, Рамона устроилась на правом. Примерно через два часа они замедлили ход, проезжая через небольшой городок Маутхаузен, а еще через несколько километров их грузовик взобрался по извилистой дороге на небольшой холм и остановился перед массивными деревянными воротами концентрационного лагеря. Охрана проверила документы у водителя и мельком осмотрела человеческий груз в кузове, прежде чем открыть ворота. Грузовик со скрежетом въехал в нижний внутренний двор и, накренившись, остановился.

Внутри огороженной территории их уже ждали капитан СС и дюжина эсэсовских охранников.

— Выгрузить их из машины и выстроить в ряд у стены, — рявкнул гауптштурмфюрер.

Леви крепче обнял Рамону и детей.

— Господь защитит нас, — шепнул он.

Леви, Рамона и дети стояли в середине шеренги, и Леви осторожно осматривался по сторонам, дрожа в своих домашних тапочках и пижаме. Лагерь был огорожен высокими каменными стенами, увенчанными колючей проволокой. По всей длине стен через равные интервалы размещались массивные гранитные сторожевые башни с навесами из шифера. Словно студенческий городок какого-то университета смерти, нижний лагерь, куда их доставили, был окружен педантично выстроенными в линию каменными бараками. В сторожевой будке, в дальнем конце ряда бараков, Леви заметил двух охранников, которые молча водили стволами своих пулеметов по рядам заключенных. Внезапно он уловил какое-то волнение, охватившие охранников, когда ворота, через которые их только что привезли сюда, открылись вновь.

— Achtung! [46]

Из главного караульного помещения выбежал еще десяток охранников и выстроился в шеренгу с винтовками наизготовку.

— Heil Hitler!

Во внутренний двор въехал черный «мерседес» фон Хайссена, и командир караульных вытянулся по стойке «смирно», вскинув руку вверх. Фон Хайссен, выйдя из машины, ответил на приветствие своего адъютанта и направился к группе заключенных, привычно похлопывая себя хлыстом по голенищам высоких сапог.

Он медленно прошел вдоль ряда и остановился напротив Ариэля, который держал одну руку в кармане.

— Что у тебя в кармане, мальчик?

Ариэль молча смотрел в землю, его нижняя губа дрожала. Фон Хайссен поднял его подбородок кончиком хлыста.

— Отдай это мне!

Леви двинулся было, чтобы защитить сына, но фон Хайссен взмахнул своей плетью, а охранник отбросил его к стене.

— Я сказал: дай это мне, мальчик!

Ариэль со слезами на глазах протянул ему одну из карт, которую он прятал у себя в кармане, ту, где на изображение озера Атитлан были нанесены показания компаса.

— И что же это у нас здесь? — спросил фон Хайссен, оборачиваясь к Леви.

— Детский рисунок, — спокойно ответил Леви.

— Ложь! — Фон Хайссен ударил Леви по лицу, и Рамона заплакала. — Вы посмели бросить вызов Третьему рейху? Штурмшарфюрер!

— Да, господин оберштурмбанфюрер!

Невысокий и коренастый старший сержант щелкнул каблуками. Униформа облегала его бочкообразную фигуру, а воротник едва не лопался, удерживая толстые складки багрового двойного подбородка. Штурмшарфюрер Шмидт получил специальное назначение в качестве старшего сержанта лагеря Маутхаузен не в последнюю очередь из-за своей неуемной ненависти к евреям. За все двадцать лет службы в вермахте, а теперь в подразделении тюремной охраны эсэсовской дивизии «Мертвая голова», Шмидт никогда не нюхал пороха. Неспособный думать самостоятельно, раболепный садист Шмидт и в дальнейшем тоже не хотел здесь ничего менять. Его в равной степени ненавидели и заключенные, и охрана, но он обладал некими качествами, которые фон Хайссен считал полезными для дела.

— Забрать этот сброд в казармы караульных и заставить их чистить отхожие места.

— Jawohl, Herr Obersturmbannfuhrer!

Фон Хайссен снова подвел свой хлыст под подбородок Леви.

— И вы у меня станете драить сортиры, пока они не начнут сиять. Там у вас будет достаточно времени, чтобы подумать и стать более сговорчивым. — Фон Хайссен развернулся на каблуках своих безупречно начищенных сапог и зашагал прочь.

Шмидт прогнал колонну измученных людей вверх по ступенькам в сторону главного входа на территорию лагеря для заключенных, где по обе стороны от ворот стояли две массивные каменные сторожевые башни. Леви посмотрел налево. Мужчины и женщины откалывали осколки камня от гранитной скалы и перетаскивали их к большим деревянным бункерам. По карьеру разносились крики женщин: они тщетно пытались сдвинуть с места полный бункер, когда к ним подскочил охранник и принялся бить их тяжелой деревянной дубинкой. Позади женщин мужчины носили большие камни на плечах; под дулами винтовок их заставляли бегать по крутым гранитным ступеням, ведущим к скале.