— Перекалечишь со своим луком. Посмотри, как впилась!

— Ну уж если на тебя, — засмеялся Росин, — стрела нагнала страху — дело будет. Во всяком случае, для охоты на рябчиков оружие вполне подходящее.

Сделав десятую стрелу, Росин скомкал сухую траву в шар чуть ли не с глухаря, отошел шагов на двадцать и одну за другой выпустил в него стрелы. Но все мимо… Ни одна не попала в цель.

Федор укоризненно покачал головой.

— Ничего, Федор, цыплят по осени считают.

Росин собрал стрелы и снова одну за другой выпустил в травяной шар. Опять неудача. Опять собрал. И так — пока не заныли пальцы…

— Вот теперь и на охоту можно. — Росин нагнулся к комку и вытащил из него все десять стрел. — К ручью пойду там рябчики попадались.

Только подошел к ручью, в ельнике перепорхнул рябчик. Росин опустился на колено, натянул тетиву, и рядом с рябчиком промелькнула стрела. Мелькнула еще стрела… И рябчик, хлопая крыльями, закувыркался на земле.

— Ну‑ка, ну‑ка! И правда убил! — удивился Федор. — Ты понимаешь, мясной суп! К черту рыбу! Понимаешь? Мясной!

Затрещал костер, запахло паленым пером, и вскоре языки пламени уже лизали бока маленького глиняного горшка.

…Миски опустели мигом. Росин еще раз заглянул в горшок. Пусто. Взял лук, стрелы.

— Пойду опять. Что за обед — рябчик на двоих?

Пришел снова в тот ельник. Ни живой души… Но вот на ветках у самой вершины какое‑то движение. Над гроздью шишек сидела освещенная солнцем белка. Рыжий пушистый хвост прижала к спинке, будто прикрылась им от холода. Заметив Росина, белка перестала грызть шишку и неподвижно сидела на ветке. Уши зверька были без кисточек, мех рыжий, только около передней лапки белело брюшко. Росин стоял неподвижно. Зверек бросил шишку и умылся так же, как умывается кошка, только не одной лапкой, а сразу двумя. Умывшись, она сжала лапки в кулачки и будто утерлась покрытыми шерсткой кулачками.

Цепляя одеждой за сучья и отводя еловые лапы. Росин стал пробираться вдоль ручья.«Когда не надо, везде порхают, а тут ни одного рябчика. Хорошо бы, тетерева на этой поляне кормились. Вот бы за этим кустиком. Сидели бы, клевали что‑нибудь. Или рябчик вот на эту елку сел». Но тетеревов на поляне не было, рябчик не садился, а Росин все мечтал. Увидел подходящее место — мох, клюквенник и думает: «А вон там бы глухарь сидел. Шею бы вытянул и на меня смотрел». Росин нагнул голову, стряхивая с шеи попавшие за ворот хвоинки, и снова взглянул под сосенку. Там. вытянув шею, стоял и вопросительно смотрел на него глухарь! Росин оторопел: «Кажется или не кажется? Глухарь или не глухарь?»

Он не верил своим глазам, а пока не верил, глухарь побежал, захлопал сильными крыльями и улетел! Росин от досады пустил вдогонку стрелу. Но где там — глухаря уже и видно не было среди деревьев.

Наконец почти из‑под ног взлетел рябчик. Сел на елку, припал к сучку и блестящим глазком следил за Росиным. «Поближе подойду, подпустит». Пригнувшись, Росин подошел к елке и поднял лук. Рябчик замер, готовый в любую секунду сорваться. Стрела мелькнула рядом. Росин схватился за другую, но поздно — птица пропала в ельнике.

— Тут‑то промахнулся, — ругал себя Росин. — Каких- нибудь метров шесть — и мимо!

…Ельник сменился чахлым низкорослым сосняком. За ним березовая роща, совсем такая, какие есть и в Подмосковье. Только без грачиных гнезд.

Ду–ду–ду! — захлопал крыльями бородатый глухарь, поднявшийся от крайних березок. Росин спешно пустил стрелу. Но она пролетела намного в стороне от птицы. Роща перешла в частый тонкоствольный березняк. Видно вокруг на тридцать—сорок шагов, не больше. Всюду белый частокол деревьев. На зачахших от нехватки света березках разрослись лишайники. Всюду на стволах грибы- трутовики, похожие на лошадиные копыта. В сумраке и сырости гнили упавшие деревья. В ямах под выворотами стояла темная, почти черная вода.

От воды взлетел куличок и, кланяясь, сел на верхушку высокого березового пня. Росин прицелился и отпустил тетиву. Стрела вонзилась в трухлявый пень, а куличок, испуганно крича, понесся над вершинами.

Росин бросил лук и сел на кочку. «Ружье бы… А то не охота— одно расстройство». Росин посмотрел на лук. «А ведь когда‑то и ружье вот так чуть не бросил. А потом… По тысяче прицеливаний в день. Все стены в комнате, как зоологическая карта, в фигурках зверей и птиц. А всякие скользящие, летящие мишени! Что только не придумывал. И ведь сенсация была на стенде. Первый раз стрелял — и норма мастера спорта… «Без тренировок!» — как все считали».

Только когда над солнцем раскрылся веер предзакатных лучей, Федор наконец увидел Росина. Тот целился в кого‑то, заслоненного пнем. Федор приподнялся на локтях. Мелькнула одна стрела, вторая, третья. Никто не вылетал, не выбегал. А Росин пускал стрелу за стрелой. Выпустил последнюю и неторопливо пошел к пню.

— Да в кого ты стрелял? — удивился Федор.

— Так, тренируюсь. Дал себе слово не ходить на охоту, пока не научусь как следует стрелять. Сегодня раз двадцать промазал…

И с этого дня началось. Наскоро приготовив обед из ненавистной рыбы, Росин брался за лук и часами стрелял в небольшой, меньше кулака, комок травы. То клал его на землю, то насаживал на кол, то забрасывал высоко на дерево и выпускал в него стрелу за стрелой. Стрелы ломались или застревали в сучьях. Росин лез за ними или делал новые и опять стрелял, стрелял без конца.

— Ты, как на дерева лезешь, штаны с рубахой снимай. Нечего об суки драть. И в трусах не холодно. Одежду поберегай.

— Хорошо, хорошо, Федор, — отмахивался Росин, а сам опять за лук.

Уставали натягивать тетиву пальцы правой руки — перехватывал лук и учился стрелять левой…

Руки порой уставали так, что стрелы пролетали от цели дальше, чем в первые дни тренировок. Но Росин не переставал стрелять. Он собирал стрелы и вновь и вновь целился в комок, чтобы сделать задуманную тысячу выстрелов. Иногда он доводил себя почти до полного изнеможения.

Даже Федор начинал увещевать его:

— Полно тебе, отдохни, потом достреляешь. Почто сам себя изводишь?

Но Росин только отмахивался: не мешай, мол, считать.

— Когда же спать‑то будешь? Ведь за полночь.

— Как за полночь? Светлым–светло!

— Светлым–светло! — усмехнулся Федор. — Жди теперь темноты недели две.

Росин опустил уставшие руки и сел на валежину. Вот она, белая ночь. Только на время какие‑то напряженные сумерки. Кажется, вот–вот потемнеет, а начинает больше светлеть. Без ночи утро. А озеро все‑таки уснуло. Прикрылось туманом — и спит… Светло как днем, а вовсю летают летучие мыши.

Едва просыпаясь, Росин прямо из шалаша выпускал все стрелы по любой подходящей цели. Будь то прошлогодний лист на земле, темная кочка, гриб–трутовик у самой вершины… И так изо дня вдень, пока не загрубели от тугой тетивы мозоли на пальцах, пока не стали послушными стрелы.

Однажды Росин разделил десяток стрел пополам. Пять легонько воткнул в землю, пять других взял с собой и отошел шагов на пятнадцать.

— Смотри, Федор.

Федор повернулся на бок и приподнял голову. Первая стрела сбила одну из воткнутых стрел, вторая — вторую, третья — третью, четвертая и пятая тоже не пролетели мимо.

— Ловко стрельнул. Ну‑ка еще!

И опять все стрелы — в цель.

Росин с головой зарылся в сено. Но это не помогло. Даже стенка шалаша дрожала вместе с ним.

— Что же это, Федор? Почему такой холод?

— Мороз.

— С чего же мороз? Ведь лето, — удивился Росин.

— У нас в любую пору заморозок может, хошь вот и летом…

Росин выглянул из шалаша. Вся трава побелела от инея. Никто не пролетит, не прокричит. Все попряталось от мороза.

Росин выскочил на мороз, приплясывая от холода, выхватил из каменной печки головешку, сунул в приготовленный хворост и юркнул обратно в шалаш.

Сгоняя вокруг белизну с травы, разгорался костер. Как суслик на солнышко, вылез Росин. Подбросил дровишек, вытащил на еловых лапах Федора.