— Куда ты лезешь, голопузый! — тихонько прошипел на него Витька, опасаясь, что медвежонок поднимет шум и на этот шум примчится разъяренная медведица.

Но медвежонок отскочил от груды деревьев и опять, вытягивая вперед нос, осторожно двинулся к завалу. Медведица заметила, что медвежонок кого‑то обнаружил, и повернула к нему. Дело принимало неприятный оборот.

Витька приготовил ружье, чтобы в крайнем случае выстрелом отпугнуть медведицу. Медведица шла к нему осторожно, будто подбиралась к добыче.

Витька поднялся из‑за деревьев. Медвежонок кинулся к матери, а медведица остановилась, поняв, что перед ней не добыча, а опасность. Медведица была светло–коричневой, и только голова почти черная.

Между медведицей и Витькой оставалось шагов пятнадцать. Оба напряженно смотрели друг на друга. Витьке не нужно было готовиться к выстрелу — заранее подносить к плечу ружье. Он хорошо стрелял навскидку. Медведица фыркнула и сделала выпал в сторону человека. Витька стоял на месте, только руки сами собой чуть вскинули ружье. Но он туг же отпустил его, потому что понял: медведица только пугает. Видя, что человек не убегает, она медленно повернулась и, кося глазом назад, неторопливо пошла обратно. Медвежата семенили впереди нее. Как только медведица скрылась в ложбинке, вся ее степенность пропала, и она с медвежатами припустила бежать. А Витька пошел дальше.

В воздухе разбойничали поморники. Крупные темные птицы с длинными игольчатыми хвостами по две, по три летали над водой. Как только какая‑нибудь из чаек взлетала с рыбешкой в клюве, к ней бросались поморники, и Витька ни разу не видел, чтобы чайке удалось воспользоваться своей добычей. Как ни металась она в воздухе, черные пираты настигали ее и вырывали из клюва рыбину или заставляли бросить. Ее подхватывал на лету один из поморников и тут же. в воздухе, проглатывал. Вот поморники заметили, что крачка летит с добычей. Втроем они быстро настигли птицу. Крачка ловко увертывалась от крупных птиц, удивительно точно повторявших все ее движения. Один поморник летел чуть впереди, два других у него по бокам. Этот четкий строй не нарушался в самых замысловатых пируэтах. И вдруг крачка и за ней два поморника ринулись вниз, а третий устремился почему‑то вертикально вверх. Крачка кинулась вниз, чтобы тут же взмыть вверх и оторваться от преследователей. Но она нос к носу оказалась с третьим поморником, который разгадал ее маневр и аккуратно взял крючковатым клювом рыбешку прямо из клюва крачки.

Над океаном в этот день было почему‑то особенно много разных птиц, и летали они не только у берега, но и вдали над волнами реяли черные точки.

Витька засмотрелся на океан. Где‑то там, не так уж далеко за горизонтом, проходила знаменитая линия перемены дат. По ту сторону от нее был еще вчерашний день. Моряки, переходя эту линию, переставляют календарь на сутки назад или вперед.

Витька отвел глаза от горизонта и посмотрел в другую сторону. Вдали по сухой тундре быстро мчался велосипедист, и за ним тянулся длинный густой шлейф вулканической пыли.

«Но какой же может быть велосипедист?» — спохватился Витька, отогнав первое впечатление. Он быстренько снял понягу, припал для устойчивости на одно колено и поймал в бинокль «велосипедиста». Им оказался мчащийся по тундре молодой медведь. Позади, в шлейфе пыли, бежал волк. Он настиг медведя, и, когда был уже совсем близко, медведь резко остановился, привстал на задние лапы, сгорбился, и Витька видел только, как волк, нисколько не сбавляя хода, бросился на медведя, и звери скрылись в облаке пыли… Но скоро из этого медленно поплывшего облака вышел медведь и неторопливо пошел дальше в ту же сторону, куда недавно бежал с такой скоростью. Обратно, к океану, легкой трусцой бежал волк. Звери расходились, не оборачиваясь, будто ничего и не произошло. По следам на песке «прибойки» Витька понял, что ссора произошла из‑за нерпы, которую выбросил океан. Первым ее нашел волк и проучил посягнувшего на добычу медведя.

Сухая тундра незаметно сменилась такой же обширной болотистой тундрой. На ней уже не кормились медведи, а тускло блестели пятна окон. Прибойная полоса стала чуть больше покатой, и песок на ней был рыхлым, как снег. В нем вязли ноги, и каждый шаг приходилось делать с трудом. Справа был однообразный океан, слева, за грядой песка, — скучная заболоченная равнина без признаков жизни.

Витька шел и видел только сыпучий песок под ногами. Он сильно устал в этот день от груза за спиной и тяжелой дороги. На ночлег остановился до темноты. Обычно он ставил палатку на каком‑нибудь возвышении, чтобы случайная волна–цунами не захлестнула ее ночью. Но на болотистой тундре не было никаких возвышений, и палатку пришлось поставить прямо на песке «прибойки».

Из старого ящика и широкой доски, выброшенных океаном, сделал стол. Толстая плаха заменила стул. Дров вдоль берега было сколько угодно. Витька развел костер и принялся неторопливо готовить ужин.

Продуктов было много. Надо было оставить самый минимум: поняга сразу бы стала намного легче. Но как определить этот минимум? Еще неизвестно, сколько идти до озера и удастся ли дойти. Может, продукты понадобятся на обратную дорогу.

Витька вспомнил, как Сергей Николаевич рассказывал про студента, у которого на полевых работах из продуктов остался только рис. Студента нашли в тайге больным. Он оказался единственным человеком в стране, который от длительного питания полированным рисом заболел старинной болезнью моряков «бери–бери.

Солнце село по ту сторону болотистой тундры за зубчатые горы. Простор, который окружал Витьку, из‑за сумерек начал сужаться. От темноты возле костра становилось уютнее… Уже не было видно ни океана, ни тундры, ни длинной полосы берега. В черно–синее небо время от времени летели соломенные искры костра.

Свет от него не попадал на столик. Витька взял бутылку — по берегу их было великое множество, — отколол у нее горлышко и поставил внутрь огарок свечи. Пламя не задувал ветерок, и свечка хорошо освещала стол. Осколки бутылки прикрыл доской, чтобы какой‑нибудь зверь не порезал лапу.

Рядом в темноте мерно шумел океан. Витька сидел за маленьким столиком и наслаждался отдыхом и горячим чаем. Никаких неприятностей не предвещал этот хороший, теплый вечер. Ночью Витька спал в палатке и сквозь сон услышал, как будто крупная капля упала на пустой спичечный коробок… Потом еще капля… Еще. И вскоре по всей палатке словно забарабанили крупные капли. Витька зажег свечку. Палатка была полна гамарусов. Неприятные, как мокрицы, только сплющенные с боков и полупрозрачные, эти многоногие твари прямо‑таки кишели в палатке. Звуки, похожие на щелчки по коробке, издавали гамарусы, которые попали под полиэтиленовую пленку. Они упорно, методично прыгали под пленкой, как будто старались пробить ее. Полиэтилен Витька постелил на дно палатки, чтобы от земли не шла сырость. Под пленкой и на ней, как муравьи на растревоженном муравейнике, кишели гамарусы.

Витька с ужасом смотрел на полчища крупных, чуть ли не с фасолину, гамарусов и не знал, что делать. Они лезли и на спальный мешок, и под него. Смотреть на это было так же неприятно, как на полчища тараканов. Витька вскочил и торопливо принялся распутывать тесемки у входа в палатку. В спешке они никак не развязывались, а гамарусы лезли в щели палатки, скакали, как громадные блохи, ударялись в руки, в шею, в лицо. Наконец Витька кое‑как развязал тесемки и выскочил на волю. В темноте пошел к болоту, на ощупь нарвал пук травы и вымел гамарусов из палатки. Потом вытряс спальный мешок, одежду, забрался в палатку и при свечке старательно завязал все тесемки у входа. Но это не помогло. Гамарусы настойчиво протискивались в щели, и Витька едва успевал ловить их и вытряхивать на песок…

Это можно было делать до бесконечности, во всяком случае до рассвета.

Как‑то Витька спросил Гераську, почему на «прибойке» столько маленьких дырочек в песке. Гераська сказал, что там прячутся гамарусы. По ночам их собиралось столько, что жители поселка зарывали вровень с песком стеклянные банки, и утром в них набивались гамарусы, которыми в поселке кормили кур.