На борту он познакомился с братом Пушкина, Львом Сергеевичем, и подарил ему пейзаж.

Ледяные горы.

Опять колдунья-судьба свела три имени — Раевский, Пушкин, Гайвазовский…

Правда, Пушкин был лишь брат поэта, но их сходство, стихи любимого Александра, которые он читал, — все это будило воспоминания, трогало до слез…

В конце плавания, подойдя к берегам Кавказа, Раевский посетил флагманский корабль «Силистрия», стоявший во главе черноморской эскадры из пятнадцати судов.

Он взял с собой Гайвазовского и представил его Михаилу Петровичу Лазареву и капитану «Силистрии» Павлу Степановичу Нахимову, а также Владимиру Алексеевичу Корнилову.

Молодой художник встретил на флагмане многих друзей, знакомых по его балтийскому походу, где его прозвали морским волчонком.

Настал момент, когда с этюдником художник участвовал в десанте флота. Он успел сделать несколько зарисовок. Словом, боевое крещение было пройдено…

Лагерь охраняли часовые, и их глухие крики нарушали тишину ночных гор. Особенно запомнилась тайная встреча со ссыльными декабристами, их горячие слова о свободе, разуме, вере в конечную светлую судьбу России.

Никогда не забудет художник пламя костра и блестящие вдохновением глаза собеседников — Одоевского, Нарышкина…

Буйная, дикая природа Кавказа пленила молодого живописца, и он с целой папкой этюдов приехал в Феодосию, где привел все в законченный вид и стал готовиться к отъезду в Академию. В этих новых полотнах Гайвазовского уже окончательно сложилось его основное призвание — маринист-баталист!

Просмотр.

После долгих прений Совет Академии решил отправить Гайвазовского среди других за рубеж для изучения классики. Первые шаги были в Италии. Венеция сразила своей яркостью, неподражаемым холодным колоритом, столь свойственным Веронезе, Тьеполо и другим гигантам венецианской школы.

Ованес посетил в монастыре своего брата Гарика, и брат сообщил, что фамилия их предков была Айвазян. И поэтому они решили убрать букву «Г» и писать Айвазовский.

Италия раскрыла богатства своей культуры, живописи, скульптуры, архитектуры.

Молодые люди, потрясенные Римом, Флоренцией, изучали мастерство, копировали классиков.

Они увидели Неаполь, бухту, Везувий.

Айвазовский пробовал показывать свои марины итальянцам.

Некоторые холсты имели подлинный успех.

Шли заказы от богатых меценатов, вельмож.

Однажды русский художник Александр Иванов взял с собой Айвазовского на этюды в Сабинские горы.

Маленький городок Субиако расположен всего в сорока верстах от Рима.

Его окрестности были поистине дикими, первозданными по своей растительности и рельефу, украшенному суровыми, голыми скалами. Мастер работал на натуре неспешно.

Долго рисовал, компоновал этюд, а потом с великим усердием выписывал каждую, казалось, малозначительную деталь.

Стоял жаркий полдень.

Иванов уже несколько раз переписывал этюд.

Был недоволен работой.

Вечерело.

К нему присоединился Айвазовский, бродивший вокруг и рисовавший в альбоме наброски.

Сурово поглядел Иванов на беглые кроки своего молодого друга.

Ему стало больно от такого легкомысленного изучения натуры, и он стал долго и упорно рассказывать, как важно не «сочинять» природу, придумав несколько ловких приемов, а потом штамповать пейзажи-декорации, нагруженные эффектами, рассчитанными на неискушенного зрителя.

«Владеть кистью — этого еще очень мало, — произнес Иванов, — чтобы быть живописцем. Живописцу надо стать вполне образованным человеком, он должен стоять на уровне с понятиями своего времени».

… Великий мастер умолк.

Тишина окутала вечный простор долин.

Лишь легкий дымок костров, спешивший к небу, напоминал о присутствии здесь человека с его суетными заботами, мирскими делами.

Айвазовский понял всю глубокую правду слов учителя.

Не фантазировать и сочинять свою природу, а изучать и тщательно следовать ее законам — вот его задача.

Иначе его ждет довольно банальная судьба модных художников, заполняющих салоны.

Но если говорить откровенно, то наставления Иванова вскоре были заглушены похвалами льстецов, невежд, дилетантов, часто и в большом количестве сопутствующих искусству.

Так большой корабль обрастает во время своего плавания ракушками, водорослями, покрывается ржавчиной.

Тогда его надо чистить.

Ставить в док.

С человеком это сделать сложнее. Слава часто захлестывает молодого художника, и он, подобно гоголевскому Чарткову, пишет бездумно один холст за другим, не видя, как сползает в объятие моды, дешевого успеха, становится ремесленником.

Муза не прощает измен.

… Седые руины Рима, свежий после дневного зноя воздух, великолепные, иногда мрачные силуэты далекой истории. Арки, колонны, монументы… И все это озарено пепельным светом луны, бегущей по какому-то особенно черному бездонному майскому небу.

Да, школа прекрасного, полученная Айвазовским не без помощи Александра Иванова и Гоголя, была бесценна…

В чем, на первый взгляд, не всегда понятная мировая слава картин Айвазовского? Ведь рядом с ним жили и творили крупные мастера, ныне почти забытые. Дело все в том, что великий маринист обладал замечательным качеством — любить красоту природы и уметь запоминать типические мотивы, а потом писать их языком доступным и простым. И эти его порою простодушные по драматургии композиции до глубины души трогают любого зрителя, от опытного художника-профессионала до рядового посетителя его выставок, побуждают вспоминать минуты общения с природой, морем. Художник заставляет вместе с собою любоваться прекрасным, делает зрителя активным сопереживателем, своим единомышленником. Конечно, в общем восторженном хоре почитателей таланта Айвазовского находились голоса скептиков, называвших некоторые полотна певца моря банальными.

Но боже, куда деваться от скептиков!

Ведь так устроен мир, что есть разряд людей, способных не заметить у любого мастера сто отличных картин и полить грязью все его творчество из-за одной или двух менее удачных композиций.

К сожалению, это относится во многом и к группе «ценителей» искусства, призванных нести людям высокий вкус и правду о живописи…

Так долгие годы «забывали» Репина, пытались умалить значение русской классики.

У Айвазовского был добрый гений — судьба.

Это она чудом свела его еще мальчишкой с Пушкиным и Раевским.

По приезде в Петербург заставила в первые дни встретиться на улице и подружиться со своим будущим профессором Академии художеств Воробьевым, столкнула с Брюлловым, Глинкой, Крыловым, Александром Ивановым, Гоголем, великими моряками Лазаревым, Нахимовым, Корниловым и другими героями морских и сухопутных баталий.

Словом, редко у кого такая (по тому нелегкому времени) безоблачная, не считая двух конфликтов с царем Николаем I, судьба.

Правда, надо сказать, что сам талант и характер Айвазовского с самых юных лет обладали удивительной привлекательностью, мягкостью и обаянием.

Тысячу раз прав был Ньютон, который однажды воскликнул, что никогда не создал бы и малой доли свершенного, «если бы не стоял на плечах гигантов». С полным основанием мог повторить эти слова и Айвазовский, в творческой судьбе которого принимали участие корифеи русской и мировой культуры.

Поистине феноменальной по стечению обстоятельств была встреча Айвазовского с первым маринистом Европы — Уильямом Тернером, происшедшая в Риме.

Великий Тернер обласкал молодого художника, он несколько дней бродил с ним, непрестанно беседуя об искусстве.

Записей разговоров нет.

Но зато сохранились строки Тернера, посвященные одному из пейзажей Айвазовского:

«На картине этой вижу луну с ее золотом и серебром, стоящую над морем и в нем отражающуюся… Поверхность моря, на которую легкий ветерок нагоняет трепетную зыбь, кажется полем искорок или множеством металлических блесток на мантии великого царя!.. Прости мне, великий художник, если я ошибся (приняв картину за действительность), но работа твоя очаровала меня, и восторг овладел мною. Искусство твое высоко и могущественно, потому что тебя вдохновлял гений!»