Не помню, куда я побрела, выйдя из конторы. Очнулась на углу улиц Меркадерес и О'Рейли. Я стояла перед дверьми, над которыми красовалась вывеска «Ла Фелисидад»: [91]то был роскошный ресторан, всюду сверкали стекло и белые изразцы, а веселые кубинки медленно помахивали веерами. Двери на улицу, жаркую и пыльную, были распахнуты настежь. В эту гавань я и вошла, чтобы провести многие часы в ее душистых прохладных покоях. «Ла Фелисидад» славилась своим мороженым и шербетами из тропических фруктов. В тот день я заказала мороженое из гуаявы и любовалась его видом, напоминающим блестящее розовое стекло. Я ела его маленькой ложечкой, отлитой из коричневого сахара. После мороженого я выпила кофе (его наливали сразу из двух сосудов одновременно: из кофейника и из молочника с горячим подсоленным молоком) и наконец заплакала так безутешно, что прислуживавший мне гарсон улыбнулся грустной улыбкой и отступил подальше от моего столика в углу.

Я сидела за мраморной столешницей и тихо плакала. Мне казалось, что моя жизнь — это игра, в которой я обречена проигрывать. Пожалуй, в те минуты я осознала — да, именно так, — до какой степени люблю Каликсто и как мечтаю о том, чтобы наши судьбы были связаны.

Теперь, когда я нашла юношу без применения ведьмовских средств, я задумалась о том, не применить ли мне колдовство. Я знала, что Ремесло неспособно возвратить его на Кубу или спешно доставить меня в Испанию. Нет таких волшебных ножниц, чтобы вырезать из календаря дни, недели и месяцы разлуки. Но все-таки я могла сделать кое-что — прямо здесь, в многолюдном ресторане. То, что поможет мне обрести уверенность и спасет от беспокойного ожидания на протяжении шести долгих месяцев, чтобы мне не смотреть на море безутешной вдовой и не гадать, вернет ли оно мою потерю. Итак, я хочу знать, вернется ли Каликсто? Да или нет?

Я колебалась — как всегда, когда собиралась прибегнуть к ясновидению. Мне требовалось получить «да» или «нет» — что может быть проще? Но о чем возвестило бы «нет»: о решении Каликсто остаться в Испании? О том, что он никогда не доберется до нее? Или никогда оттуда не вернется? А может быть, сам «Алкион» исчезнет в морской пучине? Неопределенность казалась мне невыносимой, а потому, не переставая плакать, я все-таки решилась на ворожбу.

Для этого я велела принести масло, сказав сочувствующему гарсону, что подойдет любое растительное (для данной цели лучше всего применять масло грецкого ореха, но и оливковое годится). Именно оно, оливковое, и было подано. Я налила его в белое блюдце и добавила молотый перец (предпочтительнее зола, но подходит все, что способно зачернить смесь). Затем я втерла масло кончиком салфетки в ноготь своего правого большого пальца. (Вообще-то для такого гадания лучше быть девственницей, но, mais hélas, что делать, и так сойдет.) Затем удостоверилась, что сижу лицом к югу (это важно, поскольку я собиралась гадать на человека, а не на деньги; в противном случае надо садиться лицом к востоку; если же гадают на преступление, то поворачиваются к западу, а если на убийство — к северу), и аккуратно растерла смешанное с перцем масло по всей поверхности ногтя, все время вопрошая sotto voce: [92]

— Возвратится ли Каликсто на Кубу? Возвратится ли Каликсто на Кубу? Возвратится ли Каликсто на Кубу?

(Иные полагают, будто чтение псалмов придает большую действенность такой ворожбе, называемой онимантией, но я никогда не носила при себе псалтырь.)

Утверждают, что если заклинание не произведет на покрытый темным маслом ноготь никакого действия, это означает отрицательный ответ. Если же кровь прильнет к ногтю так, что он посинеет, это даст ответ положительный. Сидя в углу ресторана «Ла Фелисидад», я не более минуты невнятно бормотала свое вопрошание, когда желанное «да» было получено. Ах! Ноготь на моем большом пальце стал не просто синим, но фиолетовым, а затем темно-багровым. Так бывает, если кончик пальца защемить между дверью и косяком либо ударить по нему молотком изо всей силы. Неужели ноготь теперь сойдет? Но я была готова принести эту жертву. (Впрочем, она не понадобилась, ноготь к утру принял нормальный цвет.) Я была рада и счастлива, я обрела уверенность. Хоть мне и придется ждать долгие полгода, зато потом я исправлю все, что натворила, и открою наконец свои тайны тому, с кем мне хотелось прожить остаток моих дней.

Уже наступил вечер, когда я поспешно вышла из «Лa Фелисидад» с намерением возвратиться в дом Бру и написать письмо Себастьяне. Я хотела разослать шифрованные послания сестрам, живущим повсюду, где моя мистическая сестра могла начать меня разыскивать. (Я по-прежнему верила, что она хочет найти меня, но не знает, где я могу находиться. Моя ведьминская кровь подсказывала, что дело обстоит именно так.) Раньше я ожидала найти в Гаване мою сестру и сюрприз, о котором та написала, но теперь, когда мне предстояло прожить тут полгода, хотелось бы обзавестись компанией получше, чем Квевердо Бру.

И вот что я написала.

Я уже в Гаване, но тебя здесь нет.

Не могу сказать, что удивлена, ибо утверждать это значило бы солгать, а я приняла решение больше не лгать никогда. Тебе, сестра, я, разумеется, никогда и не врала, ибо в этом не было необходимости — ведь ты знаешь и всегда знала меня, как никто другой. От этого мне особенно тяжело выносить твое нынешнее отсутствие.

О милая С., где же ты?

Я прочла твое письмо — должно быть, последнее; в нем ты призывала меня приехать сюда и сообщала, что меня ждет некий сюрприз, — и тут же решила отплыть на Кубу. Я многим обязана тебе, сестра. И сделаю все, о чем ты попросишь. Но я спрашиваю еще раз: не написала ли ты еще одно письмо вслед за тем, о котором я говорю? Письмо, где ты объяснила причины твоего отсутствия здесь, в Гаване, или хотя бы извинилась за то, что ввела меня в заблуждение? Если так, я его не получила и беспокоюсь о том, куда ты пропала. Зачем мне нужно было сюда приезжать, если пребывание здесь не идет на пользу ни мне, ни тебе, а требуется лишь этому темному человеку по имени Бру? Получается, что именно к нему, вступив в сговор с Герцогиней (да, я называю это сговором, и пускай это слово передаст всю меру моего гнева), ты послала меня. Зачем я здесь? Я без конца готова повторять этот вопрос. Неужели затем, чтобы я служила этому алхимику? Он нуждается во мне, я необходима ему для чего-то (во всяком случае, он так говорит)».

Надо кое-что объяснить.

В Гаване я наткнулась на неразрезанный экземпляр «Поля и Виргинии». Я нашла эту книгу в лавке за городскими воротами, а потому смогла воспользоваться нашим потайным шифром. Он был довольно прост. Цифры, расставленные на страницах письма без пунктуации, отсылали получателя — ох, только бы письмо попало в руки Себастьяне, а не ее жуткому любовнику, этому фальшивому демону Асмодею! — к известным буквам, а то и целым словам, на соответствующих страницах и строках вышеназванного французского романа. Звучит сложно, а на деле все очень просто. Во всяком случае, мы, ведьмы, с легкостью писали и читали с помощью этого шифра — если не все, то большинство сестер. Это была своего рода салонная игра, широко практиковавшаяся в Киприан-хаусе. Я часами расшифровывала длинные пассажи из тех «Книг теней», оставленных на попечении Герцогини и содержавших — по крайней мере, до того как дом опустел, а сама Герцогиня исчезла, — истинные сокровища по части ведовства и магии. Тайны, накопленные сестрами из разных стран за бесчисленные столетия. Да, тайны. Теперь тайны появились и у меня, и я, тщательно соблюдая меры предосторожности, поведала о них Себастьяне следующим образом.

«Я, кажется, рассказывала тебе о Сладкой Мари? Я убеждена в этом, однако не уверена в том, что мое письмо дошло. Если так, вкратце расскажу еще раз.