Квартира представляет собой анфиладу просторных комнат с высокими потолками. Большая гостиная (которой никогда не пользуются, потому что она слишком большая и холодная), малая гостиная, столовая, библиотека, кабинет, четыре спальни, две старинные ванные и в глубине квартиры – кухня с давно устаревшими техникой и интерьером. Каждый день Одетта возила столик на колесах, уставленный блюдами, по бесконечно длинному коридору из кухни в столовую. Никогда не забуду скрип колесиков этого столика.

По дороге к бабушке мы с Мелани решали, как правильнее расспросить ее о нашей матери. Не могли же мы прямо спросить у нее: «Вы знали, что ваша невестка спит с женщинами?» Мелани предложила осмотреть квартиру. Хотела ли она порыться в бабушкиных вещах? Да, именно порыться, и когда она вслух сказала это слово, у нее на лице появилось такое забавное выражение, что я улыбнулся. Я чувствовал странное волнение, словно еще немного – и мы впутаемся в какую-то темную историю. Но как быть с Гаспаром, который стережет квартиру, как орлица своего птенца? По мнению Мелани, с Гаспаром не будет проблем. Проблема в другом: как узнать, где искать?

– И знаешь что? – игриво спросила она, когда я парковал машину на авеню Жоржа Манделя.

– Что?

– Я познакомилась с одним парнем.

– Еще один старый безумец?

Мелани подняла глаза к небу.

– Нет, вовсе нет. Он даже чуть моложе меня. Журналист.

– И?

– И всё.

– Ты ничего не хочешь мне о нем рассказать?

– Не сейчас.

К нам выходит дежурная медсестра. Она, похоже, нас знает, потому что приветствует, называя по именам. Она сообщает, что бабушка еще спит и было бы неблагоразумно теперь ее будить, потому что она провела беспокойную ночь. Не могли бы мы подождать час или два? Может быть, выпить где-нибудь кофе или пройтись по магазинам? Говоря это, медсестра широко улыбается.

Мелани оборачивается, ища глазами Гаспара. Он недалеко – дает указания уборщице. Мелани шепотом говорит, обращаясь ко мне:

– Начинаю рыться. Отвлеки его.

Она исчезает. Какое-то время, показавшееся мне вечностью, я слушаю жалобы Гаспара на то, как тяжело найти подходящую прислугу, на дороговизну свежих фруктов, на новых шумных соседей с четвертого этажа. Наконец возвращается Мелани и жестом дает мне понять, что ничего не нашла.

Мы решаем вернуться через час. У двери Гаспар догоняет нас и говорит, что рад будет приготовить нам чай или кофе, которые он подаст в маленькую гостиную. На улице сегодня холодно, и нам лучше остаться в квартире. Невозможно отказать ему в этом удовольствии. И вот мы, сидя в маленькой гостиной, ждем угощения. Уборщица, вытирающая пыль в коридоре, мимоходом здоровается с нами.

Пребывание в этой комнате вызывает множество воспоминаний. Застекленные двери ведут на балкон. Диван и кресла обтянуты бутылочно-зеленым бархатом. Низкий большой стеклянный стол. Серебряный портсигар моего деда. В этой гостиной мои дед и бабка обычно пили кофе и смотрели телевизор. Здесь мы играли в игры, принятые у детей нашего сословия. И, ничего еще не понимая, слушали разговоры взрослых.

Гаспар возвращается с подносом. Кофе для меня, чай для Мелани. Он заботливо наполняет чашки, предлагает молоко и сахар. Садится в кресло лицом к нам, руки сложены на коленях, спина абсолютно прямая. Мы спрашиваем, как в последнее время себя чувствует наша бабушка. Не слишком хорошо, ее беспокоит сердце, и она теперь целыми днями спит. Медикаменты оказывают усыпляющее действие.

– Вы помните нашу мать, не так ли? – внезапно спрашивает Мелани, потягивая свой чай.

Лицо Гаспара озаряет улыбка.

– О, ваша мать, маленькая мадам Рей! Конечно, я ее помню. Ее невозможно забыть.

Мелани продолжает тему:

– А что вы о ней помните?

Улыбка Гаспара становится еще шире.

– Она была очаровательной и очень доброй. Делала мне маленькие подарки – новые тапочки, шоколад… А иногда даже дарила цветы. Я был в отчаянии, когда она умерла.

В квартире становится очень тихо. Даже уборщица, которая только что прошла в большую гостиную, похоже, работает совершенно бесшумно.

– Сколько вам тогда было лет? – спрашиваю я.

– Мсье Антуан, я старше вас на пять лет, значит, мне тогда было пятнадцать. Какая утрата…

– Вы помните день ее смерти?

– Это было ужасно, просто ужасно. Когда ее уносили… на этих носилках…

Очевидно, что он чувствует себя не в своей тарелке – ломает руки, шаркает ногами и не смотрит нам в глаза.

– Вы были на авеню Клебер, когда это случилось? – удивленно спрашивает Мелани.

– На авеню Клебер? – озадаченно переспрашивает Гаспар. – Нет, не помню. Это был такой ужасный день. Точно я ничего не скажу.

Он рывком встает и выходит из гостиной. Мы следуем за ним по пятам.

– Гаспар, – настойчиво зовет Мелани, – не могли бы вы ответить на мой вопрос? Очень прошу вас! Почему вы сказали, что видели, как уносили ее тело?

Мы втроем стоим в дверном проеме в темноте квартиры, в которую не проникает свет. Над нами угрожающе нависают полки с книгами. Бледные лица с любопытством смотрят на нас со старых портретов. И я мог бы поклясться, что мраморный бюст, стоящий на письменном столике неподалеку, тоже чего-то ждет.

Гаспар не разжимает губ. Его щеки покраснели. Он дрожит. На лбу выступил пот.

– Что-то не так? – ласково спрашивает у него Мелани.

Он с трудом сглатывает. Мы следим взглядом за движением его адамова яблока.

– Нет-нет, – бормочет Гаспар, качая головой. – Я не могу.

Я хватаю его за руку. Сквозь дешевую ткань его костюма я ощущаю слабое костлявое тело.

– Вы знаете что-то, что могли бы нам рассказать? – спрашиваю я более твердым, чем у сестры, голосом.

Он, дрожа, вытирает лоб тыльной стороной ладони и делает шаг назад.

– Только не здесь! – наконец говорит он.

Мы с Мелани обмениваемся взглядами.

– А где? – спрашивает она.

Перебирая худыми дрожащими ногами, Гаспар уже пробежал половину коридора.

– В моей комнате, на шестом этаже. Через пять минут.

Он исчезает. Уборщица только что включила пылесос. Мы с Мелани, застыв на месте, переглядываемся. И выходим из квартиры.

В комнату прислуги нужно подниматься по узкой извилистой лестнице, лифт туда не ходит. Здесь живут самые бедные жильцы этого респектабельного дома, и им приходится попотеть, чтобы добраться до своего жилища. Чем выше поднимаешься, тем более облупленной становится краска на стенах. И усиливается запах – неприятный запах, присущий маленьким непроветриваемым помещениям, запах скученности и отсутствия ванных комнат, достойных называться таковыми. Зловоние общих туалетов, вынесенных на лестничную площадку…

Мы поднимаемся на шестой этаж. И молчим, хотя вопросы вертятся у меня в голове, и я уверен, что Мелани думает о том же.

Шестой этаж – это иной мир: черный пол, в коридор, по которому гуляет сквозняк, выходит несколько десятков пронумерованных дверей. Слышен шум включенного фена. Агрессивный рев телевизора Какие-то люди ругаются на иностранном языке. Звонок мобильного. Крик младенца. Одна из дверей открывается, и какая-то женщина окидывает нас подозрительным взглядом. За ее спиной видна ее комната – низкий, с пятнами сырости потолок, грязная мебель. За которой из дверей живет Гаспар? Он не сказал нам номер. Он спрятался? Он чего-то боится? Я уверен, что он ждет нас, ломая руки и, может быть, дрожа, но все-таки ждет. Должно быть, он как раз собирается с силами.

Я не отвожу взгляда от узких прямых плеч Мелани в зимнем пальто. Она идет уверенным, размеренным шагом. Она хочет знать. Ну а я-то чего боюсь?

Гаспар ожидает нас в конце коридора. Лицо у него все еще красное. Он быстро впускает нас в комнату, словно боится, что кто-то нас увидит. После холодного коридора кажется, что в комнате очень жарко. Электрический обогреватель работает на максимальной мощности, издавая тихое гудение. Пахнет палеными волосами и пылью. Комната такая маленькая, что мы практически соприкасаемся. Лучше было бы присесть на узкую кровать. Я смотрю по сторонам: все в этой комнате выглядит безупречно чистым. Распятие на стене, потрескавшаяся мойка, некое подобие платяного шкафа, закрытое с помощью пластиковой занавеси, – жизнь Гаспара предстает перед нами во всей своей скромности. Чем он занимается, поднимаясь к себе и предоставив Бланш заботам ночной сиделки? Ни телевизора, ни книг. Хотя нет, на маленькой полочке я вижу Библию и фотографию, которую со всей возможной осторожностью пытаюсь разглядеть. К моему величайшему удивлению, это фото нашей матери.