Следующее сообщение оставила Эллен. Я вслушиваюсь в ее нежное голубиное воркование. Она хочет узнать, как дела у Мелани, как я себя чувствую, ведь последний раз мы разговаривали много часов назад. Эллен все еще в Гонфлере, у родителей. Я часто бывал в этом доме после развода. Он совсем рядом с морем. Счастливый, в вечном беспорядке, гостеприимный дом. Эллен – ценнейший друг, потому что она всегда точно знает, что мне нужно, чтобы почувствовать себя самым счастливым человеком на свете. Пусть ненадолго, но все-таки счастливым. Самым гадким открытием после развода для меня стало то, что разделились и наши друзья. Некоторые перешли на сторону Астрид, другие остались со мной. Почему? Я так и не смог понять. Ну как они могут ужинать в доме в Малакоффе, когда за столом на моем месте сидит другой мужчина? Наверное, они решили, что слишком грустно навещать меня на улице Фруадево, в квартире, которая кричит о том, что я так и не сумел оправиться после нашего расставания? Некоторые выбрали Астрид, потому что она лучится счастьем. Общаться легче со счастливым человеком, я понимаю.

Ну кому охота тратить свое время на неудачника? Никому не хотелось слушать мои тирады на тему одиночества, смотреть, как я тону в депрессии первые месяцы после развода, когда я вдруг остался один, хотя в течение восемнадцати лет был примерным pater familias.Никто не хочет слушать мои рассказы о том, как мне тоскливо по утрам в моей кухне «Ikea» на фоне горелых тостов и радио, настроенного на волну RTL и орущего новости. Поначалу тишина в этой квартире действовала на меня угнетающе. Я привык к покрикиваниям Астрид, которая просит детей поторопиться, к тяжелому стуку кроссовок Арно, спускающегося по лестнице, к лаю Титуса, к истерическим воплям Люка, ищущего повсюду свою спортивную сумку. Только сейчас, по прошествии года, я могу сказать, что привык к тому, что мое утро проходит в тишине. И все-таки гула большой семьи мне по-прежнему не хватает.

Осталось еще несколько сообщений от клиентов. Некоторые – срочные. Лето закончилось, люди возвращаются к работе и готовы снова тянуть лямку. Я думаю о том, сколько времени мне придется здесь пробыть. О том, сколько времени я могу позволить себе здесь пробыть. Я тут уже три дня, а Мелани все еще не может пошевелиться. Доктор Бессон не говорит ничего конкретного. А, вот еще одно сообщение. На этот раз от страховой компании по поводу машины. Им нужно, чтобы я заполнил какие-то бумаги. Я предпринимаю попытку занести все это в свою записную книжку.

Я включаю компьютер и подключаюсь к Интернету, чтобы проверить электронную почту. Два письма от Эммануэля и несколько – по работе. Я кратко отвечаю на все. Потом открываю файлы в AutoCAD, которые касаются текущих проектов. И удивляюсь, до какой степени мне все это неинтересно. А ведь было время, когда, представляя обновленные помещения какой-нибудь конторы, библиотеки, больницы, спортивного центра или лаборатории, я замирал от восторга. Теперь это стало бременем. И иногда я думаю о том, что потратил жизнь и силы на работу, к которой совершенно не лежит душа. Как это могло случиться? Или я просто погряз в депрессии? А может, это тот самый кризис среднего возраста? Но я не заметил, когда это началось: Да и можно ли это заметить?

Я закрываю крышку ноутбука и вытягиваюсь на кровати. Простыни все еще хранят запах Анжель Руватье. Мне это нравится. Комнатка маленькая, современная, без претензии на уют. Но удобная. Стены выкрашены в жемчужно-серый цвет, единственное окно выходит на парковку. На полу потертый бежевый ковер. Мелани, должно быть, уже поужинала. Интересно, почему в больницах всегда подают еду раньше, чем обычно? У меня есть выбор: пойти в «McDonalds», расположенный в промышленной зоне города, или в маленький семейный пансион на главной улице, где я уже дважды ужинал. Обслуживают там медленно, в столовой полно беззубых стариков, но еда сытная. Сегодня вечером я голосую в пользу поста. Мне это пойдет на пользу.

Я включаю телевизор и пытаюсь сосредоточиться на новостях. Волнение на Ближнем Востоке, бомбардировки, бунты, смерть, насилие. Я перескакиваю с канала на канал, испытывая тошноту при виде того, что показывают на экране, пока не попадаю на «Singinin the rain». [11]Как обычно, я не свожу глаз с точеных ножек Сид Чарисс [12]и ее затянутой в изумрудно-зеленый корсет тонкой талии. И это прелестное создание кружится вокруг простофили в очках, которого сыграл Джин Келли.

Вытянувшись на кровати, я с наслаждением созерцаю эти удлиненные, пышные, но безукоризненно упругие бедра. На меня снисходит удивительное умиротворение. Я смотрю фильм спокойно, как сонный ребенок. Такого блаженства я давно не испытывал. Почему? Черт побери, ну почему этим вечером я чувствую себя счастливым? У моей сестры полтуловища в гипсе, и один Бог знает, когда она сможет ходить, я продолжаю любить бывшую жену и ненавижу свою работу. А между тем ощущение умиротворения не уходит, оно сильнее всех моих мрачных мыслей, вместе взятых. Закутанная в белую вуаль, протягивающая руки к фиалкового цвета декорациям Сид Чарисс великолепна. У нее бесконечно длинные ноги. Наверное, я смог бы всю жизнь провести в этой комнате, утешаясь мускусным запахом Анжель Руватье и созерцанием бедер Сид Чарисс.

Мой телефон издает короткий сигнал. Это SMS. Я с сожалением отрываю взгляд от «Singin in the rain» и беру мобильный.

Я голодна, как барракуда.

Этот номер мне незнаком, но я догадываюсь, кто это может быть. Должно быть, Анжель нашла мои данные в досье Мелани, к которым у нее, как и у остальных сотрудников больницы, есть доступ.

Ощущение умиротворения и удовлетворенности окутывает меня. Я словно мурлычущий кот. Я хочу получить максимум от этого состояния, потому что знаю – долго оно не продлится. Я нахожусь в эпицентре циклона.

Меня преследуют воспоминания четырехлетней давности о нашем фатальном отпуске, во время которого Астрид познакомилась с Сержем. Дети еще не вошли в зону подростковой турбулентности. С моей подачи мы решили поехать в Турцию, в отель клубной сети «Club Med». Обычно мы проводили большую часть отпуска у родителей Астрид, Биби и Жан-Люка, в их доме в Дордони, недалеко от Сарлата. У моего отца и Режин была недвижимость в долине Луары – дом священника, который Режин превратила в образчик современного кошмарного декора, но нас туда приглашали очень редко, и мы никогда не чувствовали себя в этом доме желанными гостями.

Надо сказать, что провести лето с Биби и Жан-Люком – то еще удовольствие. Черный Перигор, бесспорно, прекрасен, но с каждым годом я получал все меньше удовольствия от общества тестя и тещи. Оно набило мне оскомину. Жан-Люк, вечно озабоченный проблемами с кишечником и тщательно проверяющий консистенцию своих испражнений, весьма скромное меню со строго рассчитанным количеством калорий, непрерывные физические упражнения… Биби к этому привыкла. Она постоянно кружила по кухне, словно пчела в улье, – круглолицая, с милыми ямочками на розовых щеках, с белокурыми волосами, собранными в маленький узел танцовщицы. Она все время что-то напевала себе под нос и только пожимала плечами, когда Жан-Люк выкидывал очередной номер. Каждое утро, садясь пить свой черный сладкий кофе, я выслушивал замечания своего тестя: «Это не для людей с твоими болезнями!» и «Ты умрешь в пятьдесят!» Стоило мне спрятаться за гортензиями с сигаретой в зубах, как раздавалось неизменное «Каждая сигарета отнимает пять минут жизни, тебе это известно?» Что до Биби, то она быстрым шагом ходила вокруг сада, закутанная, словно мумия, в целлофановую пленку, чтобы как следует пропотеть, помогая движению двумя лыжными палками. Она называла это упражнение «северной ходьбой», и, поскольку она была родом из Швеции, я полагал, что она знает, что говорит, хотя вид у нее при этом был презабавный.