И еще одно обстоятельство надо иметь в виду, говоря о первых неделях и месяцах после Победы. Все население Советского Союза ожидало, что сразу после 9 мая наступит облегчение и что жизнь вернется к довоенному уровню. Но вдруг оказалось, что никакого облегчения не наступает, а становится тяжелее, хотя рабочий день снова стал 8-часовым, а не 11-часовым: отменили обязательные сверхурочные, это привело к резкому уменьшению заработной платы. Конверсия военного производства приводила к частым простоям из-за нехватки материалов, и это тоже сказывалось на и без того скудных заработках. В деревнях, истощенных войной, не было никакого просвета. Продолжал действовать указ 1942 года о повышении обязательной выработки трудодней и уголовном наказании для тех, кто нормы не выполняет. Их принуждали к исправительным работам в своем колхозе на срок до шести месяцев и вычету из заработка 25 процентов в пользу государства. Не предполагалось ослабить и сельхозналог, которым облагалась каждая крестьянская семья. Фактически после Победы, кроме гигантского морального подъема, мирная жизнь еще не наступила.

Война нанесла стране такие раны, от которых невозможно оправиться и за 100 лет, и вообще — никогда. Демографические потери Красной армии (фактическое число всех погибших, умерших, не вернувшихся из плена) составили 8 миллионов 668 тысяч 400 человек. С учетом потерь мирного населения утраты суммарно составили 26,6 миллиона человек, включая погибших в результате германской оккупации мирных граждан — 13,7 миллиона человек.

Из общего числа советских пленных 4,56 миллиона человек вернулись на родину 1 миллион 836 тысяч 552 человека, из которых около одного миллиона были направлены для дальнейшего прохождения службы в частях Красной армии, 600 тысяч — на работу в промышленности в составе рабочих батальонов, а 233,4 тысячи как скомпрометировавших себя в плену — в лагеря НКВД.

Потери вооруженных сил Германии во Второй мировой войне составили 11 миллионов 844 тысячи человек ⁵²³.

В ту минуту, когда объявили Победу, над замершей страной пролетел скорбный ангел, запечатленный в стихотворении Александра Твардовского. Наступало прощание.

Сталин прибыл в Берлин поездом. Путь по воздуху был неприемлем с учетом опасности подвергнуться нападению истребителей без опознавательных знаков.

Семнадцатого июля 1945 года конференция глав правительств открылась в пригороде Берлина Потсдаме. Эта дата как будто бы нейтральна, но на самом деле она находится в новой исторической эпохе, день назад прошло успешное испытание атомной бомбы.

Черчилль знал о взрыве, «который дал возможность закончить Вторую мировую войну и, пожалуй, многое другое». Он дал согласие использовать новое оружие против Японии еще 4 июля. Теперь же он понимал, что отныне Запад больше не зависит от Сталина на завершающей фазе войны с Японией. Если до испытания А-бомбы расчеты показывали, что для победы надо отдать миллион американских солдат и полмиллиона английских или позвать на помощь Красную армию, то теперь атомная бомбардировка решала все проблемы.

Сталин лишался главного козыря, благодаря которому имел преимущество в Тегеране и Ялте. Конечно, у американцев было всего две А-бомбы, а японские войска занимали огромный регион, который невозможно было поразить этими страшилами, но все понимали, там где есть две, там скоро будут и три, и четыре, и пять…

Тем не менее русские, англичане и американцы по-прежнему были союзниками, и им предстояло решить простые, сложные и даже нерешаемые задачи. Впрочем, каждый считал, что неразрешимых вопросов не будет.

Первой проблемой была судьба Германии. Напомним, что согласно ялтинским соглашениям она должна быть расчленена. Но теперь против этого выступал Сталин. Расчленения пока не произошло, однако Германия была разделена на зоны оккупации, Франция тоже получила свою долю за счет английской и американской — и в самом Берлине.

Сталин знал, что времена изменились и не надо питать иллюзий. Еше в конце апреля, за неделю до самоубийства Гитлера, Молотов, который был в Сан-Франциско на учредительной сессии ООН, имел очень неприятную встречу с президентом Трумэном. Президент США прямо заявил, что «Сталин должен держать слово» и что Америка больше не будет «ездить по улице с односторонним движением». Он потребовал соблюдения ялтинских соглашений, в том числе по Польше, и сказал, что Польша — символ будущего американо-советского сотрудничества. Резкий тон Трумэна покоробил Молотова. Позднее Гарриман назвал это «началом „холодной войны“». Кстати, тогда же Гарриман заявил в Сан-Франциско, что СССР строит свою империю в Восточной Европе, а Соединенные Штаты должны воспрепятствовать «эффекту домино».

Но, зная это, Сталин понимал, что не может быть одномоментных превращений в историческом процессе, полном борьбы различных тенденций и интересов. У него в кармане было полно собственных козырей. И главный — двенадцатимиллионная армия победителей.

Конечно, это был торг, все хотели мирно договориться. Можно было поспорить, поторговаться, а в случае нестыковки — передать вопрос на обсуждение министров иностранных дел.

Сталин внес в повестку дня конференции вопросы о репарациях, разделе германского флота, о восстановлении дипломатических отношений со странами-союзницами Германии, но порвавшими с ней после освобождения (Болгария, Венгрия, Финляндия, Румыния), о ликвидации польского эмигрантского правительства в связи с созданием Польского правительства национального единства; о режиме Франко в Испании, о судьбе подмандатных территорий и бывших колоний, о передаче СССР Кенигсберга, о проливах.

Сталин шутил, был уверен и находчив. Как писал Черчилль, «его легкая дружелюбная манера держаться была в высшей степени приятной». Однако в полемике с Трумэном, Черчиллем и (после победы лейбористов на выборах) новым премьер-министром Англии К. Эттли Сталин был неподражаем. Как только он видел, что союзники подставляются, ловил их на противоречиях, дополняя это иронией. Так, ему удалось добиться признания правительств Болгарии, Румынии, Венгрии, Финляндии, против чего возражали союзники, «прицепив» этот вопрос к их предложению признать правительство Италии и принять ее в ООН. На возражения, что в этих четырех странах еще не проведены демократические выборы, что с ними не заключены мирные договоры, он ответил: а разве с Италией по-другому? Не признаете «наших», не признаем и «ваших».

Порой он выставлял Черчилля смешным. Например, на заседании 22 июля, когда зашел разговор о колониальных владениях Италии в Триполитании, между Сталиным, Черчиллем и Трумэном случилась забавная пикировка:

«Сталин.Из печати, например, известно, что г-н Иден, выступая в английском парламенте, заявил, что Италия потеряла навсегда свои колонии. Кто это решил? Если Италия потеряла, то кто их нашел? (Смех.)Это очень интересный вопрос.

Черчилль.Я могу на это ответить. Постоянными усилиями, большими потерями и исключительными победами британская армия одна завоевала эти колонии.

Трумэн.Все?

Сталин.А Берлин взяла Красная Армия. (Смех.)» ⁵²⁴.

После поражения Италии союзники договорились разделить поровну ее флот, а также лишить ее колоний. США не возражали, чтобы Триполитания (нынешняя Ливия) стала подмандатной территорией, управляемой СССР, — это было зафиксировано в переписке советского посла Громыко со Стеттиниусом в июне 1945 года, то есть накануне конференции.