Взаимоотношения нашего героя с военными уже перешли на иной уровень: и он, и они стали сильнее, выработали паритет, который позволял маршалам и генералам отстаивать свои решения даже тогда, когда Сталин был против.
Первый такой спор случился во время Сталинградского сражения в сентябре 1942 года. Сталин вызвал Жукова и Конева и предложил им передать резервы Западного и Калининского фронтов на Волгу. По словам Конева, на Западном и Калининском фронтах немцы ни на одну дивизию не уменьшили свою группировку и в любой момент могли ударить на Москву. Поэтому Жуков и Конев не согласились с Верховным. Тот стал доказывать, спорить, «перешел на резкости». Генералы продолжали стоять на своем. Тогда Сталин выставил их из кабинета.
Они вышли в приемную и стали ждать решения. Минут через десять–пятнадцать к ним вышел кто-то из членов ГКО, — возможно, это был Маленков, и спросил, не передумали ли они. Нет, не передумали.
Член ГКО ушел. Наступила пауза, потом из сталинского кабинета вышел другой член ГКО (Берия?) и спросил, какие у них предложения, что доложить Сталину.
Новых предложений не было.
Третьим появился Молотов и спросил то же самое.
Прошел час. Наконец их позвали к Верховному. Сталин стал сердито выговаривать им за упрямство, но все-таки не решился принять самостоятельное решение. Он отпустил генералов со словами: «Ну что же, пусть будет по-вашему. Поезжайте к себе на фронты» 496.
Спустя два года при планировании операции «Багратион» по освобождению Белоруссии ситуация повторилась. На сей раз командующий 1-м Белорусским фронтом Рокоссовский отстаивал свою идею нанесения вместо одного двух главных ударов, что шло вразрез с установившимися взглядами. Условия обширных полесских болот, не позволявших развернуть крупные силы в одном месте, диктовали новое решение.
Рокоссовский вспоминал, что «Верховный Главнокомандующий и его заместители» (Жуков и Василевский) настаивали на одном главном ударе с плацдарма на Днепре. «Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки. После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, как мы его представили» 497.
Советское наступление прошло блестяще: были освобождены Белоруссия, частично — Литва и Латвия, началось освобождение Польши. Финляндия вышла из гитлеровского блока и 15 сентября 1944 года объявила войну Германии. К осени 1944 года почти вся территория СССР была очищена от оккупантов, Красная армия сражалась уже в Румынии, Польше, Чехословакии, Югославии, Венгрии, Норвегии.
Уже можно было планировать сражения на германской земле. Горькое вино победы вызрело. Но чем ближе был желанный миг, тем отчетливее становилась сталинская мысль о непозволительно большом объеме полномочий и славы, который отошел к военным и лично к Жукову.
Первый, еще отдаленный гул будущей грозы прозвучал осенью 1944 года. Жуков хорошо запомнил его. Верховный решил перевести его командующим 1-м Белорусским фронтом.
Полководец на всю жизнь запомнил это несправедливое, как он считал, решение Сталина, отнявшее у него лавры единственного триумфатора, разгромившего великого врага. Убрав Жукова с поста координатора всех фронтов и оставив эту роль только себе, Верховный лишил маршала политической составляющей триумфа. Единственным всеобщим (если хотите, тотальным) руководителем и вдохновителем победы должен быть Сталин. И так было.
Добавим, что в лице Жукова Сталин видел лидера нового центра влияния, на сей раз состоящего не из генералов Гражданской войны, — уцелевшие из них Ворошилов, Буденный, Кулик ушли в глубокую тень, — а действующих незаменимых военачальников.
Шестого июня 1944 года, в сильную непогоду, что обеспечило внезапность, союзники начали высадку десанта в Северной Франции. Операция называлась «Оверлорд», что означало «Властелин», и этот перевод вызвал усмешку Сталина. Вспомогательная — «Энвил» («Наковальня») должна была начаться позже (началась 15 августа) высадкой в Южной Франции, на чем настояли Рузвельт и генерал Эйзенхауэр, руководивший всеми силами вторжения. Черчилль же настаивал на продвижении в Италии, ближе к Балканам, чтобы успеть закрепить контроль над нефтяными месторождениями Ближнего Востока, а также опередить Красную армию на подходе ее к Балканским государствам. Таким образом, британский премьер хотел обойти и американцев, и русских. Но у Рузвельта были свои счеты с англичанами.
Шестого июня 6 тысяч кораблей союзников под прикрытием 11 тысяч самолетов стали высаживать на побережье Нормандии три армии, в состав которых входило 10 танковых дивизий.
Германское командование было застигнуто врасплох. В непосредственной близости от побережья дислоцировалось всего 12 дивизий и 160 боеспособных самолетов.
Захватив крупный плацдарм, 25 июня союзники начали наступление.
После высадки десанта на юге Франции восточнее Марселя наступление начало смыкать клещи в направлении Парижа. 25 августа Париж был освобожден.
Итак, долгожданный второй фронт стал воевать. Он оттянул треть германских войск и, безусловно, еще больше затруднил положение немцев на Востоке.
Вместе с тем второй фронт обнажил ранее скрытые противоречия между Сталиным и союзниками, потому что, чем ближе был день Победы, тем острее вставал вопрос, кто будет «оверлордом» в послевоенной Европе.
В десантной операции на Ла-Манше, кроме англичан и американцев, участвовали воинские части Французского комитета национального освобождения, канадские и польские, подчинявшиеся лондонскому эмигрантскому правительству.
Черчилль, несмотря на провал его идеи быстро захватить Восточную Европу, не оставлял надежд сделать это, опередив Сталина в Германии. Английский фельдмаршал Монтгомери настаивал на наступлении на Германию в северном направлении всеми силами, собрав их в кулак и, соответственно, «сбавив обороты» в других секторах. Американский генерал Брэдли предлагал передать все ресурсы его 12-й группе армий и вести наступление на Франкфурт в восточном направлении.
Английский военный историк говорит о плане Монтгомери: «Этот вариант был самым здравым не только стратегически, но и политически, потому что если бы западные союзники заняли Берлин раньше русских, то по окончании военных действий их политические позиции были бы значительно сильнее» 498.
Однако Эйзенхауэр решил наступать широким фронтом, выстроив армии «в линию вдоль Рейна», и создать сплошной фронт от Швейцарии до Северного моря. Так было надежнее.
В это время на советско-германском фронте произошло событие, которое до сих пор трактуется на Западе как свидетельство коварства Сталина. Имеется в виду Варшавское восстание, начавшееся 1 августа 1944 года.
Польша снова стала, как это было сотни лет назад, ареной борьбы между Западом и Россией.
Двадцать четвертого июля советские войска освободили Люблин, и там же был создан Польский комитет национального освобождения (ПКНО) — противовес эмигрантскому правительству в Лондоне, с которым СССР после «катынского инцидента» разорвал дипломатические отношения.
За ПКНО стояла военная сила — Войско Польское, которое было образовано из 1-й польской армии в СССР и Армии Людовой в самой Польше.
У польского эмигрантского правительства тоже были воинские части, входившие в состав высадившихся в Нормандии союзных войск, а также отряды Армии Крайовой на польской территории.
Двадцать третьего июля Сталин написал Черчиллю, что не хочет вмешиваться во внутренние дела Польши, «это должны сделать сами поляки». И тут же сообщал, что поэтому счел нужным установить связи с ПКНО, который «в дальнейшем послужит ядром» будущего Временного правительства «из демократических сил».
Черчилль его понял: возможны переговоры; будущее польское правительство не будет коммунистическим.
Двадцать девятого июля в Москву прибыли руководители «лондонцев» премьер-министр С. Миколайчик, председатель Национального совета С. Грабский и министр иностранных дел Т. Ромер. Они предполагали договориться на предоставлении «люблинцам» минимального числа министерских постов.
