На этой встрече Рузвельт принял решение делиться всей информацией о ядерном оружии с англичанами, засекретив ее от всех остальных, в том числе русских. Известие о переносе десантной операции во Франции на 1944 год вызвало гнев Сталина. В письме Черчиллю от 24 июня 1943 года он заявил, что речь идет «не просто о разочаровании Советского правительства, а о сохранении доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям». Попросту говоря, Сталин обвинял Черчилля в лживости и коварстве.

Черчилль был не на шутку задет. В одном из писем членам кабинета он говорит о резкости Сталина, его скверном характере и дурных манерах. Рузвельт же реагировал гораздо спокойнее, понимая, что Сталин видит игру англичанина.

Обратим внимание на то, что президент все-таки решил оповестить премьера о предстоящей встрече со Сталиным. Это сделал Гарриман в Лондоне 24 июня, причем «перевел стрелки» на Сталина, сообщив, что инициатива исходила от того. Черчилль был шокирован: он мог потерять свою роль самостоятельного игрока. Но что он мог противопоставить? Если он встречался с «мудрым вождем», то почему Рузвельт не может этого сделать?

Однако встреча Рузвельта и Сталина не состоялась. Началась Курская операция, приковавшая Верховного к себе на два месяца, а после нее — новая военная реальность: СССР явно побеждал Германию.

Сталин отказался от встречи на Аляске, где он не мог контролировать свою безопасность, и предложил Тегеран. На сей раз Черчилль предполагался третьим участником.

Чтобы создать соответствующий информационный фон для американского посольства, Сталин 1 августа 1943 года неожиданно выехал на фронт. В неприметном железнодорожном составе с прицепленной для маскировки платформой с дровами он прибыл в Гжатск. Там он встретился с командующим Западным фронтом В. Д. Соколовским и после ночевки двинулся к Ржеву, который входил в зону Калининского фронта, им командовал Еременко. Сталин остановился в крестьянском доме на окраине деревни Хорошево. Здесь Верховный распорядился подготовить приказ о первом орудийном салюте в Москве в честь взятия Орла и Белгорода. Встретившись с командованием фронта, Сталин на следующий день в автомобиле вернулся в столицу.

Трудно сказать, насколько необходимо ему было покидать Москву. Думается, это было сделано для маскировки желания выполнить обещание, данное в мае Дэвису, о возможности встречи с Рузвельтом на Аляске. 8 августа 1943 года Сталин написал президенту, что «при нынешней острой обстановке на советско-германском фронте» ему «приходится чаще лично бывать на различных участках фронта и подчинить интересам фронта все остальное» ⁴⁸⁹.

Как часто бывает, несостоявшееся событие не отменяет причин, его вызвавших, и поэтому Рузвельт пошел на шаг, который западные историки считают крайне непродуманным. Для демонстрации своей искренности он сообщил Сталину, что согласен признать западные границы СССР 1941 года, включая Прибалтийские страны. Таким образом, основная проблема во взаимоотношениях СССР и союзников, которая должна была быть предметом ожесточенного торга, разрешалась на дружественной основе.

Отношения в союзнической тройке подошли к новому повороту. На конференции в Квебеке Черчилль заметил Гарриману: «Сталин — противоестественный человек. Будут серьезные неприятности» ⁴⁹⁰.

Это адресовалось Рузвельту. И что он ответил?

Его мысли, похоже, выразила его жена. После встречи с Черчиллем она записала в своем дневнике, что тот очарователен, эмоционален и очень естествен по-человечески. Впрочем, суть заключалась в другом: «…Но мне не хочется, чтобы он формулировал условия мира или претворял их в жизнь» ⁴⁹¹.

Финал трудной борьбы Черчилля со Сталиным и Рузвельтом состоялся на конференции в Тегеране 28 ноября — 1 декабря 1943 года. Ей предшествовала каирская встреча двух западных лидеров и Чан Кайши, от которой Сталин открестился, не послав туда Молотова, чтобы не дразнить Японию.

В Каире английский премьер пытался договориться с американским президентом о согласованных действиях на переговорах с «дядюшкой Джо», как они между собой именовали Сталина, но Рузвельт уклонился, чтобы не вызвать подозрений своего московского партнера. Конечно, Черчилль понимал, что президент задумал что-то свое и не хочет раскрывать карты.

В Тегеране Сталин приготовил Рузвельту уникальный прием, в чем отчасти ему посодействовала германская разведка, готовившая здесь операцию по уничтожению или захвату всей «тройки». Операцией руководил известный германский диверсант Отто Скорцени, именно он освободил смещенного и арестованного Муссолини и вывез его в Германию. Однако в Иране Скорцени повезло меньше, его группа была разгромлена советской разведкой, а ему удалось уйти. Для выполнения задачи немцы использовали, кроме того, и свою мощную агентурную сеть, причем их агенты даже попытались завербовать священника единственной в Тегеране русской православной церкви отца Михаила, предложив ему огромную по тем временам сумму — 50 тысяч английских фунтов. Он жил в Иране с дореволюционного времени и относился к Советскому Союзу без всякой симпатии, тем не менее сообщил сотрудникам советского посольства о замыслах немцев.

Захваченных немецких агентов Сталин предъявил Рузвельту и Черчиллю и предложил президенту расположиться не в американском посольстве, которое было в километре от советского и английского, а в огромном советском, охранявшемся тремя кольцами пехоты и танков и граничившем с английским. Черчилль поддержал Сталина, и Рузвельт согласился. Таким образом, Аляска была перенесена в Тегеран.

Между английским и советским посольствами соорудили крытый брезентом коридор, скрывший от посторонних глаз все перемещения лидеров «тройки».

Американцам выделили много больших помещений, заранее оснащенных звукозаписывающей аппаратурой. Соответствующей работой руководил Берия, он прилетел вместе со Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Штеменко, но в официальный состав делегации не входил, и о его присутствии никто не знал.

Не стоит преувеличивать значение микрофонов и магнитофонов, так как основные достижения советской дипломатии в Тегеране, сравнимые с результатами Сталинградского и Курского сражений, были получены Сталиным благодаря Рузвельту. Президент и вождь считали, что десанту через Ла-Манш (операция «Оверлорд») нет альтернативы в виде действий на средиземноморском театре.

Сын Берии, Серго Берия-Гегечкори, бывший в ту пору девятнадцатилетним лейтенантом, принимавший участие в обеспечении технической операции, свидетельствует, что Сталин ежедневно час-полтора изучал материалы прослушивания и даже спрашивал у лейтенанта, знавшего английский язык, что тот слышит в интонациях Рузвельта или Черчилля, готовы ли они к уступкам по обсуждаемым вопросам.

О накале обстановки дают представление мемуары Черчилля. Сталин прямо заявил, что «Италия не является подходящим плацдармом для вторжения в Германию. Мешают Альпы». Единственное место для вторжения — Северная Франция. Это был первый принципиальный вопрос.

Черчилль, не отвергая идеи Ла-Манша, стал рассматривать средиземноморскую перспективу и предложил создать технический подкомитет, «который занялся бы изучением путей и средств, фактов и цифр и представил бы доклад конференции».

Тогда Сталин предложил провести вспомогательную операцию через Южную Францию. Предложение англичанина он использовал в своих интересах.

Рузвельт же заявил, что любая операция в восточной части Средиземного моря нежелательна, так как оттянет начало «Оверлорда». То есть Черчилль остался в одиночестве.

После обеда Рузвельт предложил обсудить «польский вопрос», сказав, в частности, что «сильная Польша» необходима для европейского оркестра. Черчилль предложил традиционную английскую политику выстраивания балансов на континенте. Поскольку Германия подлежала расчленению, Франция тоже выпадала из центров силы, оставалась только Польша (подобно тому, как в 1920 году Франция создавала Великую Польшу против Германии и Советской России).