На совещании в Ставке в конце марта 1942 года Жуков упорно отстаивал свою точку зрения. Но Сталин решил поддержать предложение командующего Юго-Западным направлением Тимошенко о Харьковской наступательной операции. Он дал указание считать операцию внутренним делом Юго-Западного направления и Генштабу в ее ход не вмешиваться.
Отключив Генштаб, он вольно или невольно повторил свой метод действия в начале Финской кампании, когда так же отстранил Шапошникова и поручил ее проведение командованию Ленинградского военного округа.
Жуков вспоминает, что за его упорством на мартовском совещании в Ставке сразу же последовало наказание. Не успел Жуков доехать до штаба своего фронта, как туда поступила директива Ставки, что Калининский фронт выводится из подчинения командованию Западного направления (то есть Жукова), а Западное направление ликвидируется. Таким образом, статус Жукова был понижен.
Чтобы поощрить руководство Юго-Западного направления (Тимошенко, Баграмяна, Хрущева), Сталин устроил своеобразный прием. Баграмян вспоминал, что там были, кроме него, Шапошников, Василевский, Тимошенко, Хрущев и группа генералов из управления Южного фронта. Жукова не пригласили. Накануне Сталин распорядился быстро сшить Баграмяну новый мундир взамен обтрепанного, и в этом жесте тоже было дружеское расположение.
Вел застолье сам Сталин. У него нашлись добрые слова и пожелания для всех, он расположил людей к откровенности и выспросил у них интересующую его информацию. В заключение он с улыбкой объявил, что сейчас огласит «один весьма актуальный документ». Он извлек из кармана кителя мелко исписанный листок. Это было знаменитое письмо запорожских казаков турецкому султану.
Как известно, казаки постоянно воевали с Турцией и стали героями целого эпоса и, в частности, картины Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
Об использовании Сталиным этой картины в советско-английских переговорах (после войны) вспоминал Молотов: «Узнали мы, что Бевин, английский министр иностранных дел, неравнодушен к картине Репина „Запорожцы пишут письмо турецкому султану“. Ну и мы перед одним из заседаний министров иностранных дел великих держав сделали ему сюрприз: привезли из Третьяковки эту картину и повесили перед входом в комнату заседаний. Бевин остановился и долго смотрел на картину. Потом сказал: „Удивительно! Ни одного порядочного человека!“» 453.
Могучие, полухмельные, веселые, лукавые и насмешливые репинские герои очень нравились Сталину. Показав их англичанину, он словно привел слова из «Письма»: «А какой ты, к бесу, рыцарь, если не можешь прибить голой задницей ежа!»
Накануне Харьковской операции он был настроен очень оптимистично.
Харьковское наступление началось успешно, но вскоре с его южного фланга, со стороны Краматорска последовал удар танковой группы Клейста. Василевский немедленно доложил Сталину об угрозе. Сталин связался с Тимошенко, тот убедил его в успешности начатой операции, и тогда Верховный, не любивший менять своих решений, приказал продолжать наступление. Впрочем, к вечеру следующего дня (18 мая) Сталин уже начал кое-что понимать. Он позвонил Тимошенко и предложил повернуть приблизившиеся к Харькову армии в сторону Краматорска.
К лету 1942 года было понятно, что Германия сохранила военную мощь и что предстоящая летняя кампания может стать решающей. В этой обстановке Москве надо было добиться от союзников ясности с открытием в Европе второго фронта. Вечером 19 мая с подмосковного аэродрома «Раменское» на бомбардировщике ТБ-7 вылетел в направлении на Англию Молотов. Предстояли встречи с Черчиллем, а потом полет в США на переговоры с Рузвельтом. Маршрут был долгий, 20 тысяч километров, с пересечением линии фронта. После десятичасового перелета самолет благополучно приземлился в Англии. Начались трудные переговоры, которыми издали руководил Сталин, с ним Молотов сносился по всем важным вопросам. Эти вопросы таковы: подписание договора о совместной борьбе с Германией (обязательное условие — признание Лондоном довоенных границ СССР), Второй фронт и военные поставки.
Англичане не захотели закреплять в договоре западные советские границы, предложив свой вариант — без этих условий. Молотов счел такой документ «пустой декларацией, в которой СССР не нуждается» — так он сообщил Сталину.
Однако тот неожиданно рассудил иначе: «Проект договора, переданный тебе Иденом, получили. Мы его не считаем пустой декларацией и признаем, что он является важным документом. Там нет вопроса о безопасности границ, но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будем решать силой» 454.
Телеграмма Сталина отправлена 24 мая. К этому времени положение на фронте становилось критическим. Тем не менее слова «будем решать силой» говорят о многом.
Из Англии Молотов направился в США. Но о тех переговорах — чуть позже. Заметим только, что на одной из встреч президент Рузвельт поднял тост за Сталина, «великого человека нашего времени».
Особенность этой ситуации состоит в том, что и Тимошенко, и член Военного совета Юго-Западного фронта Хрущев убеждали Сталина, что опасность со стороны Клейста сильно преувеличена и нет оснований останавливать наступление. Маршал Жуков, включивший в свои воспоминания этот эпизод, подчеркивает: «Существующая версия о тревожных сигналах, якобы поступивших от Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов в Ставку, не соответствует действительности. Я это свидетельствую, потому что лично присутствовал при переговорах Верховного» 455.
Эти слова, как видим, опровергают позднейшую попытку Хрущева самооправдаться и всю вину за разгром возложить на Сталина. Хрущев утверждал, что он звонил Сталину, но тот к телефону не подошел, а через Маленкова приказал продолжать наступление.
В итоге поражения под Харьковом обстановка на юге быстро становилась критической. Немцы наступали, у Ставки фронтовых резервов не было. Германские войска прорвали оборону на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов и к середине июня стремительно шли к Волге и Кавказу.
Так неожиданно прочное положение Советского Союза оказалось катастрофическим. Немцы заняли весь Донбасс, Ростовскую область, выходили к Кавказу. 7 июля они подошли к Воронежу, 17-го — к Сталинграду.
Стало ясно, что это произошло по вине Ставки. Во-первых, Сталин, вопреки донесениям разведки, считал, что немцы летом 1942 года будут снова наступать на московском направлении путем глубокого обхода с юга. Во-вторых, харьковское поражение.
На самом же деле Гитлер (вопреки мнению Гальдера, который по-прежнему настаивал на продолжении наступления на Москву) принял директиву № 4 от 5 апреля 1942 года, в которой основной целью наступления ставилось овладение Донбассом, Кавказом и отсечение СССР от путей доставки нефти.
Жуков же считал, что наиболее вероятен немецкий удар в южном направлении.
Это говорит о многом. Снова Сталин столкнулся с тем, что есть человек в его окружении, который понимает больше, чем он. По крайней мере, в военном деле. И без этого человека ему, Сталину, не обойтись. Во всяком случае, пока.
Тем временем положение становилось все хуже. В этой обстановке не вышла на первый план судьба 2-й ударной армии генерала А. А. Власова. Армия должна была вести наступление на Волховском фронте и к концу июня почти полностью погибла. Сам же генерал Власов попал в плен. Это была болезненная, но тактическая потеря. А то, что происходило на юге после Харьковской трагедии, страшно повторяло июнь — июль 1941 года, то есть немецкая стратегия блицкрига ожила, а советская — войны на истощение — теряла перспективы.
Дж. Фуллер считает, что летом 1942 года Гитлер, имея возможность победить, совершил самоубийственную ошибку: когда германские войска натолкнулись на сильное сопротивление у Воронежа, им было приказано выставить здесь заслон и повернуть к Сталинграду. Таким образом, вместо четырехугольника (Ростов — Сталинград — Саратов — Воронеж) немцы захватили территорию в треугольнике Воронеж — Сталинград — Ростов, северная сторона которого (линия Воронеж — Сталинград) была открыта для наступления русских. (Но Фуллер не говорит о том, что в связи с упорным сопротивлением весь замысел окружения русских армий на Верхнем Дону рухнул; поэтому немцы и повернули к югу, нарушив свой первоначальный план.) Кроме того, Фуллер высказал мнение, что в любом случае без захвата Москвы, главного коммуникационного узла страны, немцы не могли победить в принципе.
