При этом положение оппозиции в СССР становилось безнадежным. Открытый судебный процесс показывал «агентами гестапо» троцкистов и зиновьевцев, сторонников террора против советских руководителей, боровшихся с фашизмом.

Сталин постоянно получал информацию об идущем в Москве судебном процессе. Его внимание было так велико, что некоторые историки даже полагают, что он вообще сидел за ширмой в Доме союзов и наблюдал за допросами подсудимых. Конечно, он наблюдал, — находясь в Сочи.

Девятнадцатого августа Каганович и Ежов сообщили, что все подсудимые признали себя виновными в терроризме и получении директив от Троцкого. На иностранных журналистов признание произвело «ошеломляющее впечатление».

Двадцатого августа Сталину было направлено новое письмо, в котором сообщалось, что подсудимые назвали своими единомышленниками Рыкова, Томского, Бухарина, а Радека, Сокольникова, Пятакова, Серебрякова — организаторами своего «Запасного центра».

Двадцать первого августа центральные газеты напечатали статьи бывших оппозиционеров Раковского, Радека и Пятакова, резко осуждавших Троцкого, Зиновьева и Каменева и требовавших их расстрела.

В тот же день застрелился Томский. Накануне, на собрании в Объединенном государственном издательстве, он признал, что несколько раз встречался с Зиновьевым и Каменевым, высказывал «свое недовольство».

Двадцать второго августа Сталин получил проект приговора и внес в него поправки. Особо он подчеркнул, что надо обязательно упомянуть, что Троцкий и Седов (сын Троцкого) подлежат привлечению к суду. Также указал, что не надо писать: «приговор окончательный и обжалованию не подлежит». И объяснил: «Эти слова лишние и производят плохое впечатление. Допускать обжалование не следует, но писать об этом в приговоре неумно».

Почему же неумно? Здесь что-то недоговорено. Существует версия, что он не хотел, чтобы осужденных расстреливали, так как они еще могли выступить свидетелями по другим делам, а Ягода, в чьих интересах было уничтожить своих бывших соратников (вспомним скандальную встречу Бухарина с Каменевым), сразу привел приговор в исполнение.

Однако, судя по переписке, решение о ночном расстреле было принято Политбюро. А раз так, то Ягода был ни при чем.

Кое-что проясняет телеграмма Сталина Кагановичу и Молотову (6 сентября 1936 года), в которой он, оценивая статьи в «Правде» о процессе, писал: «Надо было сказать в статьях, что борьба против Сталина, Ворошилова, Молотова, Жданова, Косиора и других есть борьба против Советов, борьба против коллективизации, против индустриализации, борьба, стало быть, за восстановление капитализма в городах и деревнях СССР. Ибо Сталин и другие руководители не есть изолированные лица, — а олицетворение всех побед социализма в СССР, олицетворение коллективизации, индустриализации, подъема культуры в СССР, стало быть, олицетворение усилий рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции за разгром капитализма и торжество социализма.

Надо было сказать, что кто борется против руководителей партии и правительства в СССР, тот стоит за разгром социализма и восстановление капитализма» ²⁹².

Ближайшие события показали, что он не ошибся в своих комбинациях. Практически вся либеральная интеллигенция Запада воспринимала завязывающуюся в Испании борьбу как общую войну против фашизма, а в СССР и его руководителе видела, несмотря ни на что, единственную организованную антифашистскую силу. Такие известные люди, как физик Альберт Эйнштейн, художник Анри Матисс, писатели Эрнест Хемингуэй и Антуан де Сент-Экзюпери и многие другие, выступили в защиту республиканской Испании.

Шестого сентября Сталин телеграфировал Кагановичу об отправке в Испанию (через Мексику) 50 скоростных бомбардировщиков и стрелкового вооружения.

Четырнадцатого сентября на Лубянке было проведено совещание, на котором приняли решение «координировать» действия ОГПУ с деятельностью испанской компартии, то есть главным игроком в поставках оружия и тайных операциях стали советские спецслужбы. В течение короткого времени в Европе была организована закупка и отправка в Испанию военной техники и вооружения. Это происходило на фоне поставок оружия мятежникам через Португалию.

Первое советское судно «Комсомолец» прибыло в Картахену 12 октября, имея на борту 50 танков «БТ-6», снаряды, патроны, станковые и ручные пулеметы, медикаменты. К декабрю 1936 года в Испанию доставили 136 самолетов, 106 танков «Т-26», 30 броневиков, 174 орудия, боеприпасы, запчасти и т. д. Всего за три года войны в Испании Советский Союз поставил 648 самолетов, 347 танков, 1186 орудий. Причем более 70 процентов вооружений составляли новейшие образцы. Испания стала полигоном для испытания оружия. Советские техники регулярно присылали в Москву дипломатической почтой свои замечания о боевой практике.

В это же время Сталин проявил холодную расчетливость и озаботился компенсацией расходов. Иногда историки упрекают и даже обвиняют его в этом, что представляется малообоснованным. Во-первых, у него не было лишних денег, а во-вторых, периферийная Испания (в отличие, например, от Китая) была всего лишь небольшим эпизодом в его стратегии.

По решению правительства Испанской республики для закупки военной техники была использована часть «металлических резервов» Национального банка. Депозитарием испанцы выбрали СССР. 5 ноября золото (510080 килограммов) доставили в Москву. СССР предоставил Испании кредит, погашаемый за счет продажи депонированного золота, которая проводилась по распоряжениям министерства финансов Испании. (Всего до марта 1938 года испанцы передали таких распоряжений о продаже 450 тонн. Но и после этого СССР продолжал поставки вплоть до 1939 года.)

Как только республиканцы увидели советские самолеты и танки, авторитет СССР взлетел, а испанские коммунисты приобрели в сравнении с представителями других партий положение реальных лидеров.

Правда, изменившийся внутренний баланс сил вскоре привел ко «второй гражданской войне» уже в среде самих республиканцев, где социалисты и троцкисты стали бороться против коммунистов, а анархисты — против коммунистов и социалистов, в какой-то мере повторяя недавнюю ситуацию в ВКП(б).

После процесса «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» перед Сталиным встала проблема укрепления НКВД. Ягода, который не смог бы организовать должного ведения следствия, если бы не бульдожья хватка Ежова, больше не должен был оставаться во главе наркомата.

В смещении наркома большую роль сыграл его заместитель Агранов. Ежов передал ему указание Сталина, что в деле троцкистского центра делаются ошибки и что надо раскрыть «явно невскрытую террористическую банду и личную роль Троцкого в этом деле».

Принципиальным открытием Агранова было создание сценариев дел, подчинение воли подследственных, стравливание их друг с другом и демонстрация публике целостного «заговора». Этот метод был вскоре растиражирован в сотнях других дел.

Агранов руководил делом «Ордена русских фашистов» и создал впечатляющую картину подпольной фашистской русской организации. Именно с этого дела, по которому проходил и Сергей Есенин, началась линия борьбы ОГПУ с национальной интеллигенцией. Поэты Осип Мандельштам, Николай Клюев, Павел Васильев, Леонид Мартынов — все они его «крестники». Агранов сильно влиял и на культурную обстановку в стране, дружил с многими писателями и артистами (Бабель, Кольцов, Мейерхольд, Маяковский).

После самоубийства Маяковского он содействовал появлению письма Лили Брик Сталину, на котором вождь начертал резолюцию, сделавшую поэта великим. («Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи».)

Этот чекист (его сравнивают с инквизитором) проделал главную работу, которая и показала Сталину, что Ягоду надо менять. Пока что Сталин доверял Агранову: сеть аграновских осведомителей и добровольных помощников захватывала и верхний уровень партийной элиты, поэтому никто не мог быть уверен, что не находится под наблюдением.