— Что? — Уилл быстро просмотрел перевод Эврара. Действительно, набор непонятных слов. Смысла никакого. — Илия сказал, что числа сирийцы обозначают буквами. Вы это учли?
Эврар усмехнулся:
— Тут, что ни делай, смысла все равно не видно. Выходит, текст зашифрован. И для его разгадки мне нужно знать, кто его написал, при каких обстоятельствах и остальное.
Уилл понимающе кивнул. Затем сел и начал рассказ. О том, что случилось в доме Гвидо Соранцо. О том, что допрашивать его великий магистр поручил венецианскому купцу Анджело. О том, как венецианец потом этого Гвидо убил, и о том, что сказал Соранцо, умирая.
— Черный камень? — удивился Эврар.
— Да, это его последние слова. «Черный камень будет вам не спасением, а гибелью».
— Продолжай, — потребовал старик.
Уилл рассказал все до конца. Эврар выслушал с мрачным лицом и снова схватил перо.
— Вы что-то поняли? — спросил Уилл.
— Я встречал такое прежде, один или два раза. Послание, записанное алфавитом другого языка. Вот ты узнал наконец язык, на котором был написан текст на свитке. Сирийский якобианский. Я перевел, и получилась бессмыслица. Потому что язык на самом деле другой.
— Какой же? — спросил Уилл.
— Твой Кайсан шиит, верно? Значит, скорее всего арабский. Ты понял? — Эврар сухо улыбнулся. — Твой друг шиит использовал алфавит якобиатов, чтобы зашифровать послание на арабском. Каждую арабскую букву он заменил соответствующей сирийской. И никто ничего не разберет. К тому же арабы пишут справа налево, а якобиаты наоборот.
— Неужели все так просто? — задумчиво проговорил Уилл, наблюдая, как из-под пера Эврара появляется арабский текст.
— Ничуть не просто, — ответил Эврар почти весело, хотя был сильно встревожен. — Шифр довольно умный. Тут обязательно надо знать, на каком языке общаются отправитель и получатель. Но этого мало. Надо еще знать этот язык, а также алфавит языка, использованный для шифровки. Так что не страшно, если письмо попадет в чужие руки. Его все равно никто не прочтет. Поэтому ни великий магистр, ни Кайсан ничего не опасались. Таких, как ты, очень мало. Большинство рыцарей в нашем прицептории с трудом способны написать свое имя. К тому же великий магистр не думал, что кто-нибудь осмелится этот свиток развернуть. Твой пытливый ум тебя не подвел, Уильям. Молодец. — Эврар продолжил писать. — Подожди немного, я сейчас закончу.
Уилл отошел к окну, стал смотреть на залитый солнцем двор, прислушиваясь к противному скрипу гусиного пера по пергаменту. Наконец скрип прекратился. А следом раздался возглас Эврара:
— Боже!
Уилл повернулся.
— Что там, Эврар?
Тот не ответил, и Уилл схватил пергамент, начал медленно читать арабский текст:
«Много лун прошло с тех пор, как я получал от тебя весть, брат мой. Меня уже начали посещать мысли, не догнала ли тебя смерть. Нас разделяет лишь Синай, но кажется, что их Вавилон, где ты заперт, находится на краю земли. Зреть написанное твоей рукой принесло много радости в мою душу и облегчило сердце, полное страха за тебя. Однако позволь мне сказать о деле. Мои люди в смятении. Многим это не по душе, и потому я должен был так поспешно отправить назад рыцарей, передавших твое послание. Мои люди мне преданы, но я за них в ответе. Благоразумие требует подождать, подумать, но и я уже решился. Ради тебя, брат мой, ради твоей свободы.
В следующий год, за неделю до первого дня месяца мухаррам [4]мы будем ждать рыцарей в Юле. Скажи им прийти к мечети и назвать мое имя. Мы проведем христиан по запретной дороге в Священный город. Поможем войти в Святое место. Но камня ни один из нас не коснется. Даже я. Рыцари сделают это одни.
Я верю, брат мой, что обещанная награда будет такой великой, как ты говоришь, ибо когда мы исполним это, то будем навеки прокляты всеми мусульманами. И не будет для нас дома на этих землях. Я только молюсь, чтобы Аллах нас простил, зная, что ничего дурного его храму мы не замышляли, а совершили это лишь из любви к нему».
Уилл поднял глаза на Эврара:
— Я не понял, что это значит.
— Они собрались похитить Черный камень.
Видя недоумение на лице Уилла, капеллан махнул рукой.
— Камень, понимаешь? — Он резко развел руки сантиметров на тридцать. — Примерно вот такой. Некоторые верят, что его принес с Небес архангел Гавриил. Ты слышал о Каабе?
— Мусульманская святыня в Мекке?
Эврар кивнул:
— Кааба, то есть куб, это храм, который, согласно вере мусульман, построил Ибрахим с помощью сына Исмаила. Они строили его многие годы, кирпич за кирпичом, и посвятили Аллаху. Но есть сведения, что арабские племена поклонялись здесь своим богам задолго до зарождения ислама. Потом пришел Мухаммед, чтобы объединить племена под единым Аллахом, разрушил идолов, возведенных в Каабе, и посвятил этот храм Аллаху. Пророк оставил там лишь Черный камень как память об Ибрахиме. Поцеловал его и поместил в восточный наружный угол Каабы, где он стоит и по сей день в серебряной оправе, символизирует непоколебимость и единство ислама. Мухаммед установил паломничество в Мекку, хадж, сделал его важной обязанностью любого мусульманина, где ему следует поклоняться этому Черному камню. С тех пор каждый год шииты и сунниты вместе идут долгим путем в Мекку, где, следуя по стопам пророка, обходят Каабу и целуют камень. Некоторые верят, что когда-то камень был белым как снег, но потом почернел от грехов людских, а в Судный день он будет защищать перед Аллахом каждого правоверного, кто его поцеловал. — Эврар взглянул покрасневшими глазами на Уилла. — Это самая важная святыня мусульман. Неверным запрещено даже приближаться к Святому городу. А если кто из них войдет в Мекку и похитит камень со священного места, то это будет поругание, какое невозможно вообразить.
Уилл внимательно слушал, становясь все более серьезным.
— Ты уразумел? Если рыцари с Запада поступят так, как говорится в этом послании, то против нас поднимутся мусульмане по всей земле. Это будет война, невиданная со времен Первого крестового похода. А то и еще ужаснее.
— Но разве Кайсан может сделать это? Ведь он мусульманин.
— Такое в истории уже случалось. Столетия назад банда шиитов из секты исмаилитов разграбила Мекку, похитила камень и продержала у себя больше двадцати лет как трофей. Камень наконец возвратили, но с тех пор другие мусульманские правители несколько раз пытались овладеть Меккой. — Эврар поднялся, подошел к столу, где стояли кувшин и кубок. Налил себе большую меру вина. — Наши люди тоже пытались это сделать. Например, один французский рыцарь напал на караван, следовавший в Мекку, что привело потом к битве при Хаттине. Это случилось задолго до создания «Анима Темпли». Он намеревался вторгнуться в Аравию, разрушить гробницу Мухаммеда в Медине, разграбить Мекку и сровнять Каабу с землей. За ним последовали три сотни христиан и такое же количество изгоев-мусульман. Войти в Святой город им не удалось, но они разорили множество караванов, включая тот, с которым путешествовала родная тетка Саладина. Рыцарь заплатил за свои бесчестные преступления смертью. — Эврар отпил из кубка. — Но этот урок прошлого, кажется, забыли. Надо действовать. Первым делом созовем братство.
— Но зачем это великому магистру де Боже? — спросил Уилл. — Почему он решил затеять такую войну?
— Не знаю, — ответил Эврар. — Мне вообще пока многое непонятно. Кто этот брат, к которому обращается Кайсан? Кровный родственник или просто соратник? Послание явно адресовано не великому магистру, а брату. Знает ли де Боже его содержание? И как Соранцо проведал об этом замысле? — Эврар снова просмотрел текст перевода. — «Синай», «запертый в их Вавилоне». — Он поднял глаза на Уилла. — По крайней мере мы знаем, где этот брат обитает. Вавилон-Форт — так назывался Каир в эпоху Римской империи.
— А почему их Вавилон? — спросил Уилл.
— В Каире правят сунниты, а Кайсан шиит, думаю, и его брат тоже. Кайсан упоминает месяц мухаррам, знаменательное время дли шиитов. — Эврар задумался. — Я, конечно, сделаю нужные расчеты, но думаю, мухаррам придется на апрель следующего года.
