Покинув Акру, рыцари пересекли Галилею, миновали Сафед — у Уилла болезненно сжалось сердце, — затем по Броду Иакова перешли Иордан. Дальше шла местность Хауран, где они двинулись по довольно оживленной дороге паломников, ведущей из Дамаска в Аравию. До хаджа, ежегодного великого паломничества в Мекку, было еще далеко, но многие мусульмане — так рассказал Уиллу проводник — отправлялись в умру, личное паломничество, которое можно совершать в любое время. На этой дороге мелкие купцы торговали вразнос провиантом, верблюжьим молоком, водой и фруктами. Поэтому группе рыцарей оказалось несложно выдавать себя за таких купцов. Одеты они были просто, спрятав оружие до поры до времени. Но здесь встречались не только мирные путники, но и разбойники-бедуины. Так что скоро стало ясно почему таким, как Кайсан, платят за защиту. Шайки разбойников с луками и кинжалами останавливали рыцарей не меньше пяти раз. Требовали налог. Им было все равно, кто перед ними, шииты, сунниты или христиане. Но стоило рыцарям обнажить мечи, как негодяи обращались в бегство. Это добавляло усталости. Приходилось двигаться медленнее и быть все время начеку. Особенно в скалистых ущельях и на перевалах, где за каждым камнем мог скрываться лучник, который не станет требовать денег, а вначале выстрелит.

Наконец они достигли Юлы. Маленькая зеленая деревня с холодными родниками и пальмовыми рощами показалась им раем. Там находилось несколько постоялых дворов для путников. Они остановились в самом большом. Когда Уилл спросил хозяина о Кайсане, тот помрачнел. Ему не понравилось, что он никогда прежде их здесь не видел, если они купцы и торгуют на дороге паломников. Но потом в конце концов сказал, что Кайсан должен вернуться через несколько дней.

— Но вас он охранять не будет, — добавил араб. — Кайсан охраняет только шиитов. И уж точно не христиан.

Он отвел рыцарям место на плоской крыше постоялого двора, где был сооружен шатер из сухих пальмовых ветвей. Постелями им служили камышовые циновки. Это было четыре дня назад.

Пальцы Уилла ощупали футляр, прошлись по серебряному чеканному узору. Он понимал, что великий магистр никогда не узнает, но все равно не решался. В дороге Уилл однажды спросил Робера, не считает ли он их задание необычным. Тот посмотрел на него с недоумением. И вообще никто из рыцарей миссию сомнению не подвергал. Великий магистр приказал, они подчинились. А почему, собственно, они должны сомневаться? Нет, не должны. Ведь у них не было повода, у них в ушах не звучали последние слова Гвидо Соранцо. Уилл решительно открыл футляр, вытащил пергаментный свиток. Развернул, скользнул глазами по написанному и разочарованно вздохнул. Он не знал языка, на котором был написан текст. Не латинский, не французский, не греческий. Немного похож по написанию на арабский, но и не арабский тоже. Уилл несколько минут внимательно изучал пергамент, затем раздраженно свернул и сунул обратно в футляр.

Со стороны постоялого двора послышались крики. Различив голос Робера, Уилл сунул футляр в кошель и побежал. Ближе к опушке замедлил шаг, затем остановился. Рыцари стояли в окружении двенадцати человек в черных одеждах и закрывающих лица куфиях. Восемь были вооружены арбалетами, четверо — саблями. Рядом крутился довольный хозяин постоялого двора. Уилл спрятался за кустами.

— Это шпионы, христиане, — сказал хозяин по-арабски высокому худощавому человеку с повязкой на руке из алой ткани. — Я посмотрел их вещи, когда они спали. У них нет товаров для продажи, только мечи. Они не купцы. Что им от тебя нужно, не знаю, но мое дело предупредить.

— Ты правильно поступил, — произнес худощавый ровным холодным голосом. — Он повернулся к своим людям: — Ведите их в загон.

Робер попробовал возмутиться, но один из черных приставил к его спине кинжал. Сзади Уилла хрустнули сухие листья. Он обернулся. На него смотрело блестящее острие стрелы арбалета. Человек, державший оружие, тоже был в черной куфии. Уилл встретил взгляд его карих глаз. Воин кивнул, приказывая не двигаться.

Кабул, Иерусалимское королевство 15 апреля 1276 года от Р.Х.

После полумрака амбара солнце слепило особенно сильно. Элвин нащупала пальцами древко стрелы и сжала. Впереди, спиной к ней, мамлюк пытался справиться с Катариной. Кругом не было ни души. Всех остальных уже согнали на площадь. Элвин присела на корточки со стрелой в руке. Стрела была большая, почти метр длиной, с сероватыми перьями, наверное, орлиными, и зазубренным наконечником. Двигаться дальше не давал страх. Все инстинкты требовали возвратиться в амбар и ждать темноты. Из ступора ее вывел крик мамлюка. Катарина его укусила. Что-то бормоча сквозь зубы, он стукнул ее тыльной стороной кисти по лицу. Катарина упала. И это послужило для Элвин сигналом.

Подбежав, она с силой вонзила стрелу в шею мамлюка. Железный наконечник погрузился в мягкую плоть, просадив ее почти насквозь. Мгновенно брызнула кровь. Но мамлюк оказался крепкий. Вопя, он развернулся и успел схватить Элвин за горло. Она охнула, попыталась вырваться. Не получалось. Мамлюк продолжал сжимать горло своими стальными пальцами. Она стала задыхаться, в глазах все расплывалось, но шло время, и мамлюк вдруг закашлялся. Хрипло вскрикнув, отпустил Элвин и осел на землю. Она подняла Катарину, схватила за руку, и они побежали по улице. Услышав сзади стук копыт, Элвин затащила девочку в ближайший дом. И вовремя. Спустя несколько секунд мимо галопом проскакали два мамлюка.

В доме было сумрачно и пахло кровью. Обняв дрожащую девочку за плечи, Элвин осторожно двинулась вперед. Посредине комнаты на животе лежал мужчина с перерезанным горлом. Прикрыв глаза Катарины ладонью, она быстро прошла с ней к окну. Почти спокойно. Теперь, когда от нее зависела судьба девочки, было уже не до страха.

Элвин чуть раздвинула занавески. Окно выходило на ярмарочную площадь, куда согнали всех оставшихся в живых. Одни сидели на земле, другие стояли на коленях. Раненые валялись тут же рядом. Женщин собрали в отдельную группу, мужчины, их было около сотни, стояли на коленях у церкви, спиной к женщинам. Большинство были посетители ярмарки, выходцы с Запада. Их окружали пешие и конные мамлюки. Истошно закричала женщина. Двое мамлюков вырывали из ее рук мальчика лет десяти. Один ударил женщину по лицу рукояткой сабли, и она повалилась на землю.

Элвин искала глазами Таксу. Среди живых его не было. Мамлюк на коне у церкви, судя по одежде — атабек, поднял руку, и шеренга воинов двинулась к стоящим на коленях мужчинам. Под нефритовым плащом у атабека посверкивала длинная кольчуга, лицо закрывал шлем с прорезями для глаз и рта, на тулье развевались золотистые перья. Осознав, что происходит, негромко всхлипывающие до сих пор женщины вдруг разом завопили. Первый из мамлюков, достигший группы мужчин, схватил ближайшего юношу за волосы, откинул назад голову и резанул саблей по горлу. Элвин зажмурилась и задернула занавески. Вопли на площади усилились.

— Что там такое? — прошептала Катарина.

Элвин погладила ее по голове.

— Постой здесь, — она подвела девочку к двери, — я поищу какую-нибудь еду.

Катарина посмотрела на нее остекленевшими глазами.

— Я не хочу есть.

— Захочешь, — пробормотала Элвин. — Потом.

Она обшарила комнату. Нашла большой ломоть хлеба и четыре апельсина. А воды нигде не было, ни капли. Впрочем, до Акры ходу не больше двух дней, так что утолить жажду можно будет апельсинами. Уже собравшись уходить, Элвин обнаружила, что у нее только одна туфля. Вторая слетела с ноги еще на площади. Собравшись с духом, она стащила с ног мертвеца кожаные туфли. Они были ей сильно велики, так что пришлось разорвать скатерть и подвязать их тесемками. В остатки скатерти Элвин завернула хлеб с апельсинами и направилась к Катарине:

— Пошли.

Девочка стояла не шелохнувшись.

— Надо идти, Катарина, пока эти мамлюки… — Элвин напряженно сглотнула, — пока они заняты.

Взяв Катарину за руку, она вывела ее из дома и, держась в тени, двинулась к дороге. Сзади продолжалась ужасная бойня. Они еще долго слышали вопли женщин и отвратительные хлюпающие звуки.