Все звучало разумно, но Уилл по-прежнему ничему не верил.

— Я поговорю с Эвраром, но не могу обещать, что он согласится дать деньги. У «Анима Темпли» много планов, и на все средств не хватает.

Гарин кивнул:

— Тогда, может быть, ты устроишь мне с ним встречу. Или по крайней мере поскорее сообщишь его ответ. Я не могу пребывать в Акре слишком долго. Иерусалимский монарх едва меня терпит в своем дворце.

— Я посещу Эврара сегодня вечером и встречусь с тобой здесь завтра, в это же время. — Уилл встал, оставив свое вино почти нетронутым. — А теперь мне нужно идти. Есть дела.

— Тогда до завтра.

Гарин проводил Уилла взглядом. Портовые грузчики смотрели на проходящего рыцаря с уважением. Когда-то люди так же смотрели и на него. Теперь он выглядит как простолюдин, мало чем отличающийся от них. И это он, потомственный аристократ.

Гарин осушил до дна кубок Уилла, посидел с минуту и вышел за дверь.

Он вяло двигался вдоль пыльных улочек к базару. Мимо жилых домов, магазинов и церквей в потоке горожан, ведущих мулов, толкавших ручные тележки. Пройдя базарную площадь, Гарин свернул в сводчатый каменный проход с арочными нишами по всей длине, в глубине которых прятались тесные магазинчики, где продавалось все, от фарфора до ядов. Опустив руку ближе к кошелю и кинжалу, он направился дальше. Люди пили ароматный чай, играли в шахматы, женщина, завернутая в тонкую шелковую накидку на голое тело, поманила его в наполненную дымом темноту, откуда пахло грехом и корицей.

Гарин поражался, как быстро чужое стало знакомым. Впервые он пришел на эту крытую улицу всего две недели назад и вот сегодня посещал ее уже пятый раз. И те же самые мужчины играли в шахматы, и его манила та же самая женщина. Тот же самый запах апельсинов и лимонов приветствовал его из фруктовой лавки. А вот и знакомый араб увидел его и улыбнулся.

— Канноб, [3]— произнес Гарин без улыбки.

Араб быстро исчез в магазине и так же быстро вернулся с небольшим свертком, перевязанным бечевкой. Он знал, зачем Гарин пришел.

— Теперь спишь хорошо?

— Лучше. — Гарин взял сверток, протянул ему монеты и собрался уходить.

— Скоро увидимся, — крикнул араб вслед.

В королевском дворце Гарин быстро прошел в свои покои. Здесь было прохладно, задернутые шторы не пропускали жару. Он велел слугам не входить, и его постель была по-прежнему смята и не прибрана после очередной беспокойной ночи. Под кроватью скопились пустые керамические кружки из-под вина. Подушки были разбросаны по полу перед низким столом, на котором лежали железные каминные щипцы рядом с почерневшей глиняной курильницей.

Он запер дверь на засов, сбросил башмаки и прошел к столу. Вытащил из кошеля сверток. Взял щипцы, погрузил в жаровню, пошевелил угли, дожидаясь появления янтарного сияния. Затем осторожно захватил щипцами тлеющий уголек, вложил в курильницу и сел на подушки, скрестив ноги. После чего наконец раскрыл сверток. Знакомый острый запах возбудил в нем трепет предчувствия. Измельчив пальцами несколько сухих бледно-зеленых цветочных головок, он смешал их с твердыми коричневыми семенами и опустил в курильницу.

Повсюду в западном и восточном мирах из стеблей конопли делали веревки, а также шпагат, бумагу и некоторые ткани. Листья и цветки шли на изготовление целебных снадобий и фимиама. Когда-то, много лет назад, в Париже у Гарина была женщина, Адель, хозяйка борделя в Латинском квартале, знахарка, поведавшая ему, что если пожевать листья конопли, то будешь иметь во сне потрясающие видения и станешь сильнее по мужской части. Конопля также смягчала и успокаивала самый неугомонный дух. Тогда попробовать коноплю Гарину не довелось, но семнадцать лет назад, рыская по Пизанскому базару в поисках снадобья, помогающего спать в жаркие ночи, он наткнулся на магазин араба. Султан Бейбарс запретил мусульманам употреблять коноплю, так что они выращивают ее исключительно на продажу франкам и другим инородцам. На востоке только мистики-суффисты жевали коноплю во время отправления своих обрядов.

В тот первый день конопля досталась Гарину в виде круглых бледно-коричневых леденцов, которые вкусно пахли медом, мускатным орехом и чем-то еще. Вечером он рассосал один и стал ждать обещанного спокойного сна. Но сон не приходил, и разочарованный Гарин рассосал остальные. Через час он лежал ничком на ковре, трясясь от неистового безудержного смеха, а позже Гарин погрузился в сон, какого никогда прежде не знал. Четыре дня спустя он вернулся к арабу и спросил чего-нибудь послабее. Араб продал ему курильницу вместе со свертком конопли и рассказал, что и как делать.

Сейчас горячий уголек нагрел смесь, она загорелась. Семена начали лопаться, в воздух поднялась струйка голубоватого дыма. Гарин наклонился над столом, как священник над алтарем, и вдохнул ртом дым. Поначалу он ужасно кашлял, но быстро привык и научился регулировать дозу.

Два глубоких вдоха, и комната начала затуманиваться. Всего чуть-чуть этой смеси давало ему радость, какую он никогда не получал от вина. Было ощущение, как будто тебя ласкает желанная женщина. Еще немного, и придет сон. Наконец сгорел последний цветок. Прикрыв глаза, Гарин откинулся на подушки.

Встреча с Уиллом его расстроила. Самодовольный, холодный, уверенный в своей правоте. Хотелось броситься на него с кулаками, а приходилось сидеть и приятно улыбаться. Это стоило больших усилий.

Гарин получил небольшое удовлетворение, вспомнив Уилла мальчиком в Нью-Темпле, как он со слезами рассказывал, что отец винит его в гибели сестры. Уилл хорошо владел мечом, но с пренебрежением относился к уставу и почти ежедневно его нарушал. Но почему-то всегда все сходило ему с рук. А Гарина постоянно ругал и бил его собственный дядя. Потом эта история с «Книгой Грааля». Спасти ее удалось только благодаря Гарину. И что? В благодарность за это его бросили в темницу на целых четыре года, а Уилла, который предал братство, затеяв покушение на Бейбарса, простили.

Гарина захлестнула жгучая жалость к себе. Ему было уготовано место в тайном братстве, но его занял Уилл, а теперь вот он стал коммандором. То есть опять наверху. Но что действительно стояло у Гарина костью в горле, с чем он никак не мог примириться, так это с фактом, что Уилл был простолюдином. Всего несколько поколений отделяло его от обитавших в горах варваров. Да, отец Уилла непонятно как ухитрился стать тамплиером, но его дедушка был купцом, торговал вином, а мать вообще была простой крестьянкой. Одна эта мысль приводила Гарина в неистовство. Он, де Лион, — последний из благородного рода, восходящего к славным временам Карла Великого, чей отец и братья погибли, сражаясь под знаменами короля Людовика, а дядя был членом братства, — теперь стал никем. Нет, хуже, мальчиком на побегушках у Эдуарда. Уилл, Эврар и остальные считают его ничтожеством.

Но они просчитались. Кое-что не учли. Просмотрели важное обстоятельство, что он единственный, кто стоит между «Анима Темпли» и его хранителем. Единственный, кто знает слабости и тайны обеих сторон. Это давало ему большое преимущество. Надо будет только продумать, как его лучше использовать.

«А Уилл, кажется, поверил всему, что я сказал. Дурак он, и больше никто».

Веки Гарина смежились, рука вяло упала на колено.

Его разбудил настойчивый стук в дверь. Он дернулся, с трудом поднимаясь на ноги. Отодвинул засов, открыл дверь и… испуганно застыл. Перед ним стоял король Гуго.

— Ваше величество, — пробормотал Гарин, пытаясь скрыть замешательство.

Король протиснулся в комнату, заставив Гарина посторониться. Осмотрелся, прищурив глаза.

— Думаю, у свиней в хлеву лучший порядок. — Гуго переступил через брошенные башмаки. — Что, король Эдуард позволяет тебе так вести себя в своем замке? — Не дожидаясь ответа, он задал следующий вопрос: — Почему ты не предстал передо мной, де Лион, сегодня днем, как было договорено? Почему проявил такую непочтительность?