— Я согрешил, — сказал он. — Предал невинного.

Каиафа не обратил на него внимания и обратился к Ионатану и Елеазару.

— Если уж собрались это сделать, то делайте быстрее.

— Нет! — воскликнул тот, кто подошел к ним.

Каиафе пришлось обойти его и ускорить шаг. Елеазар и Ионатан отправились исполнять приказ Каиафы. Первосвященник уже прошел через Восточные ворота, когда тот человек догнал его на ступенях, ведущих к Воротам Никанора, и преградил дорогу.

— Пожалуйста, — умоляюще сказал он, — я был не прав. Это ужасная ошибка.

Отвязав от пояса кошель, он высыпал деньги себе в ладонь. Несколько монет упали и звеня покатились по лестнице. Остальные он протянул первосвященнику. [60]

— Видите? Я возвращаю деньги.

— Ты дурак. И ты опоздал, — ответил Каиафа.

— Нет, умоляю… — еле слышно, почти плача, сказал человек.

Он все еще держал в руке серебряные шекели, протягивая их Каиафе.

— Вы должны что-нибудь сделать…

Каиафа придвинулся к нему вплотную, почувствовав запах пота.

— О да, я должен, — свирепо зашептал он. — Я кое-что сделал. И очень скоро я узнаю, что именно я сделал. Так чего мне беспокоиться о содеянном тобой? Это уже твое дело.

Обогнув просителя, Каиафа вышел сквозь богато украшенные Ворота Никанора во Двор священников. За спиной он услышал звон монет по гладкому мраморному полу. Предавший рабби выбросил свои деньги во двор Храма.

Он оглянулся, но предателя нигде не было видно. Каиафа повернулся налево, увидел Александра, казначея Храма, и сделал ему знак.

— Позаботься об этом, — сказал он, показывая на рассыпанные под ногами монеты.

— Да, конечно.

Александр подозвал нескольких левитов и приказал им подобрать деньги.

— Я отправлю их в казну.

— Нет, мы не можем внести их в казну Храма, — сказал Каиафа. — Это кровавые деньги.

— Тогда что мне с ними делать?

Казначей вытаращил глаза на первосвященника.

Каиафа опустил веки и вздохнул. Наверное, он никогда не сможет забыть этого рабби из Галилеи.

— Сделай с ними что-нибудь хорошее, — ответил он, открывая глаза. — Чтобы не умножать грех.

Иерусалим, Меа-Шеарим

— Игаль, друг мой, — просил Рэнд, — ты должен мне помочь, пожалуйста.

Он стоял у раковины на крошечной кухне в квартире в Меа-Шеариме, держа сэндвич с кетчупом в одной руке, а другой прижимая к уху мобильный телефон.

— Сделаю все, что смогу, — ответил Хавнер. — Ты меня знаешь.

— Мне никто не перезванивает. Никого нисколько не интересует свиток Никодима.

— Никого?

— По крайней мере, тех, кого это должно интересовать, — вздохнул Рэнд.

— Тех, кого это должно интересовать, — словно эхо, откликнулся Хавнер.

— Да, мне пришлось буквально отбиваться от тех, кто хотел заполучить все права на эту историю. Но это не те, кому следовало бы интересоваться находкой больше других.

— Не понимаю. О ком ты? — спросил Хавнер.

Рэнд почти застонал.

— Например, Ватикан. Один парень с длинной и непроизносимой итальянской фамилией звонит мне почти ежедневно и не желает слышать отказ.

— Тебя удивляет, что Ватикан заинтересовался твоей находкой?

— Нет, не удивляет. Не удивляет, что какая-то радиовещательная корпорация «Агапэ» тоже не оставляет меня в покое. Мне звонили из дюжины христианских журналов и всевозможных организаций, и это меня не удивляет. Суть в другом.

— В чем же?

— В том, что теперь, когда подлинность открытия официально подтверждена, все факты задокументированы, похоже, никого не интересует его значение.

— Ведь ты сказал, что десятки людей интересовались…

— И только, Игаль, — перебил его Рэнд, положив остатки сэндвича на стол и перекладывая телефон в другую руку. — Свитком, тем, что в нем написано, интересуются люди, которым это нужно в последнюю очередь. Ватикан и «Агапэ» интересуются им, но ведь он доказывает только то, во что они и так верят.

— Винить их в этом не приходится.

— Конечно нет, я и не виню!

«Интересно, слушал его Хавнер до сих пор?» — подумал Рэнд.

— Я не понимаю, почему никто другой не интересуется этим! Ради бога, Игаль, ты же знаешь, что там написано! Неужели ты думаешь, что это не может заинтересовать кого-то еще, кроме тех, кто и так верит в воскресение? Это же самое достоверное из всех найденных свидетельств, что все, рассказанное в Библии, — правда. Неужели никто не хочет объявить об этом, закричать во весь голос? О том, что Иисус действительно воскрес из мертвых? И что богобоязненный первосвященник Израиля признал это?

На другом конце линии воцарилась тишина.

— Ты меня слышишь? — спросил Рэнд.

— Да, слышу, — ответил Хавнер. — Думаю, ты сам ответил на свой вопрос.

— Как? Когда?

— Когда сказал, что твое открытие подтверждает — и убедительно подтверждает — то, о чем Библия говорит уже две тысячи лет.

— Ну да. И что?

— Рэнд, друг мой, — начал Хавнер таким тоном, каким учитель журит своего лучшего ученика из самых лучших побуждений, — подумай, ты же знаешь мир, в котором мы живем, все эти средства массовой информации да и научные круги. Ты когда-нибудь сталкивался с вещами, которые оправдывали твои ожидания?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Рэнд, опускаясь на стул.

— Подумай хотя бы о нашей работе, об археологии. Никто еще не сделал себе имени в науке, просто подтвердив то, во что другие и так верят.

— Ты не понимаешь, Игаль. Меня не интересует простое подтверждение того, во что люди и так верят. Именно поэтому я сказал «нет» Ватикану, «Агапэ» и всем остальным. Я хочу донести это до тех, кто еще не верит. До людей, которым сама мысль о возможности верить в Бога, может быть, не приходила в голову. Которые считают рассказы об Иисусе, его распятии и воскресении выдумкой, сказками, как это было со мной. Люди, которые в последнюю очередь прислушаются к мнению Ватикана или «Агапэ», если именно они расскажут об этом. Но прислушаются, если об этом скажет Мануэль Гарсия из «Таймс» или Вэнди Барр из «Вашингтон пост». Вот чего я пытаюсь добиться.

После его тирады в трубке снова стало тихо.

— Тогда я могу только пожелать тебе удачи, — сказал Хавнер.

— Ты желаешь мне удачи?

— Да, именно так.

— Но не можешь помочь?

— Думаю, да.

— Почему?

— Потому что, мне кажется, ты не прав.

— Не прав?!

Рэнд не мог поверить, что услышал такое от своего старого друга.

— Думаешь, я не прав, что хочу рассказать людям о том, как важно это открытие?

— Нет, я думаю, ты не прав, считая, что людям нужна всего лишь информация.

Иерусалим, Старый город

Трейси взлетела по лестнице, прочь из армянской таверны, и выбежала на улицу. Она не знала, куда идет, ей просто нужно побыть в одиночестве. Слезы сейчас польются градом, а Трейси не хотела, чтобы кто-нибудь это видел.

Она свернула к Яффским воротам, но там было слишком людно. Куда бы она ни пошла, по узким улочкам Старого города или через ворота, в противоположную сторону, ей все равно никуда не деться от толпы. Тогда Трейси вернулась к армянской таверне и решила найти какое-нибудь место подальше от ресторана, чтобы побыть одной. И увидела Карлоса, бегом поднимающегося по лестнице. Трейси резко крутанулась на месте и побежала на улицу Царя Давида, в самую толчею: магазины привлекали туда множество людей.

Она услышала за спиной голос Карлоса, он звал ее. Пошла быстрее, проталкиваясь сквозь толпу торговцев, и уже почти бежала по узкой мостовой. Карлос продолжал окликать ее, догоняя. Наконец догнал, и она почувствовала его руку на плече. Трейси уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Карлос обнял ее, и они так и стояли посреди запруженного народом переулка.