На мгновение их руки соприкоснулись, глаза встретились.

— Простите, что столько всего наговорил.

Рэнд отстранился.

— На самом деле я хотел побольше узнать о вас.

Мири покорно отдала пакет с мусором.

— В вашей стране женщины не привыкли убирать за собой? — спросила она.

Рэнду показалось, что в ее вопросе прозвучал не совсем уместный сарказм. Но он тут же вспомнил, как израильтяне называют тех, кто родился здесь, в Земле Обетованной. Таких, как Мири Шарон. Сабра. Кактус, с колючками снаружи и сладкой мякотью внутри. Рэнд улыбнулся. Похоже, Мири и есть сабра.

— Спокойной ночи, старший сержант Шарон.

— Шалом. — Она спокойно взглянула на него и зашагала к патрульной машине.

Тель-Мареша

Трейси Баллок, в шортах и футболке, завязанной узлом под грудью (по правде сказать, футболка была великовата), лежала на узкой деревянной раскладушке. Сон не шел. Чемоданы стояли в ногах, как часовые. Судя по дыханию Рахили, она давно уснула. Трейси уставилась на видавший виды брезент палатки и стерла пот со лба тыльной стороной ладони. Брезент над головой был такой тонкий, что, казалось, сквозь него просвечивают звезды.

Перспектива ночевать здесь, не повидав отца, не радовала. А ведь Трейси так надеялась встретиться с ним сегодня. К утру пройдут уже целые сутки, как она в Израиле. И все еще не нашла отца. Против своего обыкновения Трейси не стала спорить с Игалем Хавнером, когда он предложил переночевать в лагере. По крайней мере, ночью продолжать путешествие не стоит. Она даже похвалила себя за то, что смогла проделать такой путь. Прилетела в другое полушарие, наняла такси и почти отыскала отца, не зная ничего, кроме названия места, где идут раскопки.

«Наверное, мало кто способен на такое в девятнадцать лет», — подумала Трейси.

Она устала, а перед встречей с отцом неплохо бы отдохнуть.

Но заснуть не получалось. Не давал покоя вопрос, какой будет их встреча.

— Конечно, он будет рад увидеть тебя, — сказала Трейси вслух. — Он же твой отец.

Но здесь, в брезентовой палатке, это был пустой звук, и Трейси не смогла себя убедить в том, что сказала. Закрыв глаза, попыталась представить встречу с отцом. Как она засмеется от радости, швырнет чемоданы на землю и побежит к нему. Бросится на шею, обнимет. Он, наверное, откроет рот от удивления и тоже крепко обнимет свою взрослую дочь. Наверное, даже заплачет от радости.

И тут Трейси словно услышала голос Рошель: «Эй, девочка, ты что, курила?» Трейси слабо улыбнулась. Скорее всего, отец будет удивлен, а потом раздосадован. Скажет: «Что ты здесь делаешь?» Или: «Почему ты не в колледже?» А может быть даже: «Что ты еще натворила?!»

«И если все так и будет, — подумала Трейси, — тогда я не знаю, что мне делать».

Если честно, она понятия не имеет, как отреагирует отец на ее появление. Потому что, откровенно говоря, она плохо знает своего отца.

18 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

— Ты видела? — спросил он Саломею.

Жена стояла в дверях, встречая его.

— Что именно? — Она надменно подняла бровь.

Пройдя мимо, Каиафа прошел в свои покои. Бережно снял длинную тунику и надел более короткую и легкую. Даже не оборачиваясь, он знал, что Саломея пошла следом и сейчас внимательно на него смотрит. Знал, что его обнаженное тело не производит на нее никакого впечатления и не вызывает желания. В свои тридцать два года Каиафа мог гордиться широкими плечами и атлетическим телосложением. Но два года назад у Саломеи был выкидыш, и с тех пор жена не испытывала к нему влечения.

— Теперь твой муж — миропомазанный первосвященник, — сказал Каиафа. — И я полагаю, ты захочешь разделить со мной радость, ведь это великая честь для твоей семьи и для всего рода.

— Было бы это честью.

— Было бы это честью? — переспросил Каиафа. — Или ты не считаешь за честь быть женой первосвященника, Кохена ха-Гадоля, и обрести двадцать четыре дара первосвященника? Пидьон габен, халла, биккурим — ты не желаешь всех этих благословений?

— Я уже имела все это как дочь Анны, — повела плечом Саломея. — Или ты забыл, как стал первосвященником?

Каиафа затянул пояс, вздохнул и покачал головой.

— Нет, Саломея, не забыл. Как я могу? Ты мне не позволишь.

— Нет. — В ее голосе звучала угроза. — Я не позволю тебе, Иосиф бар Каиафа, забыть это! Что такое род Каиафы в сравнении с родом Анны? Ничто. Ты не смог бы даже купить этот дом, если бы не деньги моего отца, не говоря уже о сане первосвященника! И что теперь?! У тебя есть дом, ты получил сан моего отца, ты даже стал избранным… а я осталась ни с чем!

— Говорю тебе, жена, мы оба еще молоды. И у нас еще будет сын.

Саломея испепелила его взглядом и выбежала из комнаты. Иосиф Каиафа смотрел ей вслед, испытывая уже привычную горечь. Они столько раз говорили об этом с Саломеей, что он заранее знал все, что она скажет.

Но у Иосифа бар Каиафы и его жены так было не всегда. Когда они обручились, Саломее нравился Иосиф, а он был просто очарован ею. Но после свадьбы начались неприятности. Саломея хотела родить сына, чтобы не отстать от Мириам, дочери Шимона, и жены Ионатана, ее брата. Но каждая беременность заканчивалась выкидышем, а последний оказался очень болезненным — и физически, и морально… Она потеряла надежду выносить ребенка, а вместе с ней — любовь и уважение к супругу.

Это угнетало Каиафу, и не только потому, что он тоже хотел сына, но и потому, что понимал, что в словах Саломеи есть справедливость. Род Каиафы нельзя было сравнить с родом Анны. А если у них не будет сына, то ничего не изменится, ведь у Иосифа бар Каиафы нет ни братьев, ни дядьев. Если Саломея не родит сына, род Каиафы на нем и закончится.

Южный Иерусалим, Тальпиот

Рэнд проснулся засветло. Руки и ноги затекли: за ночь он так и не смог улечься в «фиате» поудобнее. Протискивая онемевшее тело в дверь и чувствуя себя бабочкой, вылезающей из кокона, он скорее почувствовал, чем увидел, что Мири Шарон уже стоит на посту в привычной позе, положив руки на талию.

— Доброе утро, — с трудом разогнувшись, поприветствовал ее Рэнд.

— Вам вряд ли удалось хорошо выспаться, — улыбнулась Мири.

— Почему вы так думаете?

Рэнд бросил взгляд на машину, потом снова на Мири.

— А! — понял Рэнд ее намек. — Да нет, я неплохо выспался.

— Крепко спали всю ночь?

— Да.

— И было удобно?

— А где еще я мог лечь спать? — Рэнд развел руками.

Мири еще шире улыбнулась и пошла к своей машине. По дороге подобрала одеяло, лежавшее у входа в гробницу, где она и провела эту ночь. Скатала и убрала в багажник.

— Извините, — сказала Мири. — Мне надо было и вам предложить одеяло, у меня есть еще.

Рэнд молча смотрел на нее. Благодаря его появлению здесь Мири чувствует, что и ее присутствие обрело особую важность. Странно, но ему это приятно.

Очень скоро Рэнд снова спустился в гробницу. В предрассветных сумерках стал готовиться к тому, что из Тель-Мареша вот-вот привезут подъемник и осветители. Лазал вверх-вниз по лестнице, поднимая на поверхность мешки с мелкими предметами и перенося их в машину. Когда он оказался наверху в третий раз, из-за Моавских гор вышло солнце. Его лучи заставили оживиться людей в черных шляпах и костюмах. Сегодня они были настроены не благожелательнее, чем вчера. Шарон направилась к Рэнду, когда он понес бумажные мешки к «фиату».

— Они настаивают, чтобы я проверила мешки, которые вы вынесли из гробницы, — извиняющимся тоном сообщила Мириам. — Я должна убедиться, что в них нет человеческих останков.