Эд де Ларне. Настроение графа Артюса сразу же испортилось при одном лишь упоминании имени его вассала. Эд-куница. Под толстой оболочкой и мужественной внешностью победителя скрывался трус и подлый стервятник. Мужчина, бьющий женщин, которым он задирает юбки, не достоин называться мужчиной. По крайней мере, именно такие слухи, ставшие известными Артюсу, ходили о репутации ординарного барона.

Несколько минут он колебался, водя указательным пальцем по тоненькой трубочке, обвивавшей лапку убитого им голубя. Нет, это послание было написано дамой Суарси или по ее распоряжению. Было бы неприличным читать его без разрешения дамы.

— Давай убедимся своими глазами, мой прекрасный Ожье [68], — сказал Артюс боевому коню, который зашевелил ушами, услышав свое имя.

Артюс д’Отон резко выдернул стрелу, усилием воли заставив себя посмотреть на ручеек крови, вытекавший из раны. Он вскочил в седло и дружески похлопал ногами по бокам жеребца, тут же устремившегося на север. В конце концов, это тоже было одним из способов закончить день, да и к тому же рассказ Монжа заинтриговал его. Граф не слишком верил восторженному описанию дамы, сделанному бальи. Брине питал к женщинам нежность, к которой примешивалось восхищение. Его женитьба на живой, своенравной барышне из порядочной семьи горожан Алансона не остудила эту страсть, как раз наоборот. Пусть эта Жюльена не была самой красивой девушкой Перша, но она, несмотря на свою юность и невзрачную внешность, умела развлекать и доставила им — Монжу и ему самому — несколько приятных мгновений, заставив их смеяться: настолько талантливо, если не сказать гениально, она умела подражать. Она прямо у него на глазах так точно изображала графа Артюса, сурово хмуря брови, глядя в пол с задумчивым видом, скрещивая руки за спиной и прохаживаясь, чуть склонившись, словно ей мешал высокий рост, что граф, который не потерпел бы ни от кого другого столь милой выходки, давился от хохота.

Суарси находился в трех часах верховой езды, чуть меньше, если пустить жеребца галопом. Мадам де Суарси не сможет отказать своему сюзерену в ночлеге, если в этом возникнет необходимость. Как только он удовлетворит свое любопытство, он вернется домой.

Батрак, потерявший голову при упоминании имени графа, показал ему на лес. Запинаясь, он едва смог объяснить, где находилась хозяйка мануария.

Ожье, по ослабленным поводьям и удилам почувствовавший, что всадник колеблется, перешел на медленный шаг.

— Еще есть возможность повернуть назад, — прошептал Артюс д’Отон, словно спрашивая совета у жеребца. — Что за смешное ребячество! Ба… Тем хуже, пойдем до конца!

Ожье прибавил шаг.

Внимание графа привлекала дымовая завеса на расстоянии туазов пятнадцати от него. В клубах дыма суетились два мужских силуэта, один грузный и высокий, второй изящный. Два крестьянина, если судить по их коротким рубахам, перехваченным на талии грубым кожаным ремнем и соединенным с браками [69]из грубого полотна. На обоих мужчинах были перчатки и странные головные уборы: нечто вроде шляпы с тонкой вуалью, плотно обвивавшей их шеи.

Занервничавший жеребец передал свою тревогу Артюсу. Медовые мухи летели в их сторону. Улья. Два серва окуривали улья. Граф резко натянул поводья и заставил Ожье сделать несколько шагов назад. Потом он спрыгнул на землю.

Он находился всего в двух-трех туазах от сервов, однако те, казалось, были так увлечены своим занятием, что не заметили, как он подошел. Несомненно, их странная защитная одежда не позволяла им хорошо слышать.

— Эй! — крикнул он, отмахиваясь рукой в перчатке от вьющихся вокруг него медовых мух.

Графа заметили. Изящный силуэт повернул к нему свое закрытое вуалью лицо. Звонкий, похожий на юношеский голос произнес решительным тоном, удивившим графа:

— Отойдите, мсье, они нервничают.

— Они защищают мед?

— Нет, своего царя, причем с такой самоотверженностью и ожесточенностью, что им могли бы позавидовать многие солдаты, — возразил властный голос. — Отойдите, говорю же я вам. У них очень сильный яд.

Артюс сделал несколько шагов назад. Это был не юноша. Это была женщина, великолепно сложенная, несмотря на свой странный наряд. Значит, Аньес де Суарси при необходимости превращалась в сборщика меда. Монж де Брине был прав: рысь была смелой, потому что укусы этих легионов атакующих медовых мух могли оказаться смертельными.

Прошло добрых десять минут, в течение которых граф не спускал с нее глаз, наблюдая за точными, быстрыми жестами, восхищаясь ее спокойствием, которое необходимо было сохранять, чтобы не разозлить медовых мух еще сильнее, прислушиваясь к распоряжениям, которые она отдавала твердым голосом слуге, казавшемуся рядом с ней настоящей горой из плоти. Артюса обуревали противоречивые чувства: он забавлялся и одновременно пребывал в замешательстве. Она может рассердиться, что ее застали в браках, которые — и он в этом не сомневался — были более подходящей для сбора меда одеждой, чем платье. Безусловно, но общество неодобрительно относилось к переодеванию женщин в мужскую одежду [70], каковы бы ни были на то причины, хотя непокорная Алиенора Аквитанская некогда проделывала это не раз.

Наконец, графу показалось, что сборщики меда закончили свою работу. Они шли в его сторону. Слуга осторожно нес два тяжелых ведра с янтарной добычей. Дама де Суарси развязала защитную вуаль, обнажив тяжелые белокуро-медные косы, собранные в пучок по обеим сторонам ее изящной головки.

Поравнявшись с графом, она сказала равнодушным тоном:

— Они сейчас успокоятся и полетят к своему царю.

Вдруг ее тон изменился, стал резким.

— Вы застали меня в нелепой одежде, которая мне не к лицу, мсье. Несомненно, было бы предпочтительней, если бы вы сообщили о своем визите, прислав ко мне одного из моих людей, а сами дожидались бы меня в мануарии.

Граф редко встречал женщин такой совершенной красоты, с высоким бледным челом, с выщипанными бровями по тогдашней моде. Он открыл было рот, чтобы произнести заранее приготовленные извинения, но она не дала ему возможности заговорить:

— Суарси, уверяю вас, всего лишь ферма. И все же там соблюдают правила приличия и не ведут себя как грубияны! Как вас зовут, мсье?

Черт возьми, гнев дамы едва не привел его в замешательство, его, солдата и охотника, одного из самых грозных фехтовальщиков Французского королевства! Да, он не привык, чтобы его вот так ставили на место. Он взял себя в руки и спокойно произнес:

— Артюс, граф д’Отон, сеньор де Маль, де Ботонвийе, де Люиньи, де Тирон и де Бонетабль, к вашим услугам, мадам.

Аньес словно окатила ледяная волна. Граф д’Отон был человеком, которого никогда не следовало грубо одергивать и уж тем более оскорблять. Разумеется, она всегда сомневалась, что он выступит в ее защиту, и все же эта могущественная тень превратилась в своего рода магическое заклинание, которое никто не осмелился бы произнести, чтобы не разочаровываться в недостаточности его власти. Далекий талисман. Впрочем, это была главная причина, по которой она запрещала себе приближаться к нему, чтобы искать справедливости. Если он оттолкнет ее от себя, как она это предвидела, она останется совсем беззащитной, одна против Эда, и не сможет больше надеяться на неожиданное чудо. А ведь сейчас, как никогда прежде, она нуждалась в своей вере.

Аньес закрыла глаза. Она тяжело дышала через приоткрытый рот, внезапно так сильно побледнев, что даже ее губы стали бескровными.

— Вам плохо, мадам? — забеспокоился он, протягивая к ней руку.

— Жара, усталость, ничего страшного.

Она выпрямилась и добавила:

— И Суарси. Вы забываете о Суарси.