— Суарси находится под защитой барона де Ларне, мадам.
— Он ваш вассал.
— Да, это правда.
Аньес присела в запоздалом, но изящном реверансе, который ее крестьянская одежда сделала еще более очаровательным.
— Прошу вас, мадам. Я грубиян, вы правы… Вы уже закончили с медовыми мухами?
— Жильбер приведет все в порядок. Они любят его. Он все делает неторопливо, и у него добрая душа. Займешься, Жильбер?
— Да-а, да-а, моя добрая дама. Я принесу мед и воск, не беспокойтесь.
— Вы выглядите измученной, мадам. До мануария вас довезет Ожье. Позвольте…
Граф наклонился, сложил руки в форме чаши, чтобы она могла поставить на них ногу. Аньес была легкой, мускулистой. Она села верхом, удобно расположившись в седле. Это была неприличная поза, когда речь шла о даме, но он нашел ее волнующей. Аньес совершенно не боялась норовистого жеребца, который привык лишь к своему хозяину. Она прекрасно держалась в седле. Артюс подумал, что Монж был прав. Теперь он сомневался, стоит ли говорить о подстреленном им голубе, боясь испортить этот чарующий момент.
Слишком быстро — поскольку он в пути наслаждался молчанием — они добрались до мануария. Аньес не стала дожидаться, когда он подаст ей руку, и ловко соскользнула на землю по боку Ожье, который даже не вздрогнул.
Прибежала Мабиль. Необычная бледность служанки укрепила Аньес в мысли, что этот человек был козырем, который она должна приберечь для себя.
Мабиль склонилась в глубоком реверансе. Значит, она видела его у своего хозяина.
— С вашего позволения, мсье, я переоденусь. А чтобы скрасить ваше ожидание, Мабиль подаст вам прохладительные напитки и свежие фрукты.
— У меня, мадам, — нерешительным тоном начал граф, похлопывая по кожаному ягдташу, привязному к седлу, — есть новость, которая доставляет мне немалое огорчение, поверьте.
— Дичь?
— Прискорбная ошибка.
Он вытащил из ягдташа уже окоченевшего голубя, нежная лиловая шея которого была изуродована подтеками застывшей крови.
— Вижиль…
— Значит, он ваш.
— Конечно, — прошептала Аньес, пытаясь сдержать слезы, заволакивавшие ее глаза.
— Ах, мадам, как мне жаль. Он пролетал над моим лесом, я пустил стрелу и…
Мабиль, словно обезумев, бросилась к птице, тараторя:
— Я заберу его, мадам, не…
— Не трогай!
Резко, словно удар хлыста, прозвучал приказ. Аньес заметила послание, обвивавшее лапку птицы.
— Не трогай, я сама этим займусь.
Девушка отступила под недоуменным взглядом графа д’Отона. По ее бегающим глазам и дрожавшим губам Аньес поняла, что именно Мабиль была автором послания, однако ей удалось сохранить спокойствие.
Талисман. Этот человек уже совершил маленькое чудо, поскольку Аньес не сомневалась, что послание было адресовано Эду. Теперь стало понятно, как переписывались сообщники: благодаря выдрессированному прекрасному голубю, так щедро подаренному ей сводным братом. Грусть от утраты Вижиля мгновенно прошла. Аньес с улыбкой повернулась к тому, кто еще не осознавал, какую помощь он ей оказал.
— Я… дикарь. Умоляю вас, мадам, поверьте. Я был уверен, что по небу летит маленький фазан. Он летел достаточно высоко и…
— Мсье, прошу вас. Ваша ошибка опечалила меня, поскольку я дорожила этой птицей, но… другие не были бы столь учтивы и не принесли бы мне птицу. Дайте мне несколько минут. Я скоро вернусь.
Аньес прижала Вижиля к груди и пошла в свою спальню. Поднявшись на второй этаж, она свернула в другой коридор и позвала снизу неустойчивой лестницы:
— Клеман! Ты мне нужен.
— Иду, мадам.
Раздались шаги, такие же легкие, как шаги мыши, и в люке показалось лицо.
— Вижиль?
— Да. Спускайся. Он нес послание.
— Вот вам и связь!
— Этот охотник — не кто иной, как граф д’Отон. Он ждет меня в большом зале. Поторопись.
Ребенок спустился по лестнице и вошел в спальню Аньес. Она коротко рассказала Клеману о встрече, по меньшей мере неожиданной, не решаясь пока считать ее ниспосланной провидением. Клеман слушал Аньес с улыбкой на устах, но взгляд его сине-зеленых глаз был суровым.
— Переодевайтесь, мадам. Я сейчас освобожу лапку птицы.
Аньес колебалась. На переодевание у нее было всего лишь несколько минут. Что выбрать? Уж во всяком случае не это парадное платье, которое она сшила из роскошного отреза, преподнесенного ей Эдом. Блестящая мишура не очарует этого человека. А ей непременно надо было очаровать графа д’Отона, ведь от него зависело ее спасение. Она мастерски владела этим искусством, однако сегодня ее охватил необычный страх.
— Это шифр, мадам. Буквы заменены цифрами… кроме римских… Возможно, это действительно числа. Не надо быть большого ума, чтобы понять их значение XXIIX−XII−MCCXCXIV, 1294 год, год моего рождения. Мабиль передавала сведения из книги часовни. Возможно, в этом послании есть и другие уточнения, которые помогут нам понять его содержание.
Аньес обернулась к Клеману, который из чувства стыдливости смотрел в небольшое окно ее гардеробной.
— Ты думаешь, что сумеешь проникнуть в тайну? Клеман, ты обязательно должен это сделать.
— Я постараюсь раскрыть ее. Обычно шифр составляют на основе справочной книги, но в Суарси никогда не было такой книги, к которой имели бы доступ челядинцы. Сначала я займусь Псалтирью на французском языке, той самой, которую вы подарили своим людям. Только я боюсь, что эти заговорщики оказались более хитрыми, чем мы предполагали. Понимаете, заговорщики выбирают какую-нибудь страницу и зашифровывают буквы, встречающиеся на ней. Хитрость состоит в том, что читать надо не с первой буквы первой строчки, а с какой-либо другой определенной буквы или строчки. Таким образом, необходимо время, чтобы понять шифр.
— Откуда тебе это известно?
— Из книг, мадам. Они хранят в себе столько чудес.
— Разумеется, но они большая редкость. Не знаю, содержит ли наша скромная библиотека столь богатые сокровища.
— Могу ли я вас покинуть, мадам?
— Конечно, но не исчезай, как ты это любишь.
— Только не сегодня вечером, мадам. Я буду следить за вами.
Аньес едва не улыбнулась. Но что она делала бы без него, без его бдительности и ума, все новые грани которого она открывала для себя с каждым днем?
Прежде чем уйти, Клеман обернулся и ласковым голосом спросил:
— А он что за дичь, мадам? Олень?
— Он достаточно породистый и мощный, но нет, не олень. Он более изворотливый. Олень пускается бежать, едва заслышав сигнал к травле. Затем он делает мужественный, но бесполезный крутой поворот. Этот же все просчитывает и идет на опережение. Он знает, когда надо отказаться от стратегии, чтобы применить силу, и никогда не поступает наоборот. Нет, не олень… Лиса [71], возможно…
— Хм… ценное животное, хотя его практически невозможно приручить.
Клеман закрыл за собой тяжелую дверь, ощетинившуюся шляпками гвоздей.
Ее платье для мессы, светло-серое шерстяное платье, прекрасно подойдет. Она покрыла волосы длинной легкой вуалью, которую на верхушке поддерживал маленький тюрбан более насыщенного серого цвета. Мягкие линии платья подчеркивали изящество силуэта Аньес и как бы удлиняли его. Она могла себе это позволить, поскольку ее гость был высокого роста. Грациозная строгость ее туалета прекрасно сочеталась с тем, как она представляла своего гостя. Она взяла в рот щепотку пряностей, чтобы освежить дыхание, и закапала в глаза немного «Прекрасной донны» [72] — настойки, которую в прошлом году привез из Италии Эд. Она крайне редко прибегала к этому средству и использовала содержимое серебряного флакона, украшенного серым жемчугом и мелкой бирюзой, лишь для того, чтобы проверить его действие. Казалось, ее взгляд внезапно стал более ясным, приобрел странную глубину, приятную томность.
Аньес прошла на кухню. Она не сомневалась, что найдет там свою дочь. Девочка с вожделением следила, как хлопотали Аделина и Мабиль.
