Монж остудил опасный энтузиазм своей жены-свахи, сказав: «Все зависит от дамы».

— Я не хотел… — пробормотал немного сконфуженный Брине.

— Неужели вы думаете, что мадам Аньес принадлежит к числу тех благородных дам, которым задирают юбки в укромных уголках? Правда, мы пользовались услугами некоторых из них.

— Я думаю, что будет лучше, если я откланяюсь, мессир. Я совсем запутался и выставил себя на посмешище.

— Я подтруниваю над вами, друг мой. Останьтесь. Мне необходима ваша помощь, чтобы попытаться разобраться. В этом деле мне все кажется бессмысленным.

Монж устроился напротив Артюса, который погрузился в глубокие раздумья. Бальи это понял по застывшему взгляду своего сеньора — взгляду, ничего не видящему в комнате, — по крепко сжатым челюстям, по одеревеневшей спине. Он терпеливо ждал. Такие уходы Артюса вглубь самого себя были ему привычны.

Несколько минут прошло в полнейшем молчании. Потом граф сбросил оцепенение и произнес:

— Все это не имеет никакого смысла… под каким углом зрения не рассматривать.

— Что вы хотите этим сказать?

— Брине, мы согласны в одном: Аньес де Суарси никоим образом не причастна к этим убийствам.

— Как она непринужденно бросила мне в лицо, я не представляю ее, бегущей по лесу с «кошками» в руках, готовой изуродовать несчастных монахов… Если только речь не идет о мимолетном помрачении ума или внезапном приступе одержимости. Добавьте к этому, что мужчины, особенно последний, были в два раза тяжелее дамы.

— Четыре последних жертвы, если считать нового убитого, перед смертью якобы вывели букву А,а недалеко от одной из них был найден батистовый платок, принадлежавший даме. Таким образом, ее пытаются втянуть в это дело.

— Я пришел к тому же выводу.

— Прежде чем задать главные вопросы, то есть «кто?» и «почему?», надо понять, насколько умен убийца.

— Он болван, — уверенно сказал Брине.

— Полный болван, поскольку есть более убедительные способы опорочить Аньес де Суарси… Или же, и я этого очень боюсь, мы с самого начала вашего расследования идем по ложному пути.

— Я не понимаю вас.

— Я сам теряюсь в догадках, Брине. А если у преступника не было ни малейшего намерения указать нам на Суарси? Если эта буква означает что-то другое?

— Но батистовый платок, вы о нем не забыли?

— Вы правы, остается платок, — согласился граф.

После короткого молчания Артюс д’Отон продолжил:

— Вопрос, который я хочу задать вам… очень деликатный, вернее, очень неделикатный.

— Я к вашим услугам, мсье.

— Мне хотелось бы, чтобы вы ответили на него как друг.

— Почту за честь.

— Дошли ли до вас слухи… сплетни… касающиеся отношений Эда де Ларне со своей сводной сестрой?

Бальи поджал губы, и Артюс понял, что до того действительно дошли пересуды.

— Ларне — неприятный сеньор.

— Это не новость, — согласился граф.

— Причем до такой степени, что уши вянут. Он плохо обращается со своей женой, и это всем известно. Он ей изменяет направо и налево. Мне рассказывали, что он даже не стыдится приводить потаскушек в замок. После этих похождений многие уличные девки были найдены жестоко избитыми. Но ни одна из них не захотела рассказывать моим людям о своих злоключениях из боязни навлечь на себя его гнев.

— А его сестра?

— Говорят, что у Эда де Ларне весьма смутное понятие о родстве и общей крови. Он задаривает даму дорогими подарками…

— …которые она принимает?

— Отказаться от подарков было бы слишком опрометчиво с ее стороны. Я узнал, что он даже преподнес ей палочку сахара.

— Черт возьми, он действительно обращается с ней как с принцессой! — заметил граф.

— Или как с дорогостоящей гетерой.

— Вы думаете, что они… ну, что она…

— Честно говоря, такая мысль приходила мне в голову до встречи с ней. В конце концов, Ларне, возможно, прогнил изнутри, но внешне он выглядит вполне прилично. Нет, я не представляю, что она трется своим животом о живот этого жалкого проходимца. Да и другие детали совпадают.

— Какие?

В это мгновение Артюс д’Отон осознал, что ему просто необходимо, жизненно необходимо убедиться, что Аньес равнодушна к своему брату и, если возможно, что она ненавидит его.

— Аньес де Суарси всегда отвергала «гостеприимство» своего сводного брата, хотя я думаю, что она действительно питает нежность, смешанную с жалостью, к своей невестке, мадам Аполлине. Она старается, насколько это в ее силах, как можно реже встречаться с братом. Если добавить к этому откровения одной дамы, входившей в близкое окружение покойной баронессы де Ларне, матери Эда, которые мне не раз повторяли… Аньес без колебаний согласилась на первую предложенную ей партию, только чтобы спастись от хищнических инстинктов своего сводного брата. Судьбе-злодейке было так угодно, что Гуго преждевременно умер от удара рогов раненого оленя, вновь оставив ее на попечение Эда.

— Действительно, Гуго де Суарси составил счастливую партию!

— Разумеется, по мнению дамы, это было лучше, чем лечь в постель презираемого ею брата.

— Но откуда вам все это известно?

— Я ваш бальи, мессир. Я считаю своей обязанностью, своим долгом и своей честью развешивать «свои длинные уши», как выражается Жюльена, чтобы служить вам.

— И я вам очень за это признателен.

Все последние дни Клеман пытался разгадать шифр переписанного послания, пробуя различные комбинации, меняя ракурсы чтения, начиная с первых строк псалмов, затем сдвигая начало на несколько букв, на несколько строк. Напрасно. Его охватили сомнения: вдруг он пошел по неправильному пути? Вдруг Мабиль использовала другую книгу? В таком случае, какую? В Суарси хранилось немного книг, к тому же большинство из них было написано на латыни. А Клеман был совершенно уверен, что Мабиль ничего не понимала в этом языке, предназначенном для эрудированных людей. Впрочем, набожность не была главным достоинством служанки. Значит, она могла выбрать более подходящее для себя произведение, на французском языке, и более доступное. Но где она его прятала? Плутовка находилась рядом с Аньес, как они и договорились с дамой ранним утром. Аделина выгребала золу из большого камина, когда в кухню вошел Клеман:

— Я ищу Мабиль, — солгал он.

— Она у нашей дамы.

— А… Хорошо, ожидая ее, я составлю тебе компанию. В разговорах работа быстрее спорится.

— И то правда.

— Ты много работаешь, наша дама довольна.

Аделина подняла голову. Краска залила ее лицо.

— Она добрая.

— Да, она добрая. Не то что… У меня такое впечатление, что Мабиль не слишком-то вежлива с тобой.

Девушка-подросток поджала обычно чуть приоткрытые губы.

— Она настоящая злюка.

— Верно.

Аделина осмелела и разошлась.

— Она настоящий чирей на заднице, вот кто она! Но хочу тебе сказать, что от чирья болит только вначале, а потом, когда он созрел, ты его выдавливаешь и — хоп! — с ним покончено. Она ведь не считает себя содержимым ночной вазы! Эти рожи, которые она строит… Если она…

Аделина замолчала на полуслове и бросила испуганный взгляд на Клемана. Она слишком много болтала и теперь боялась, что получит от Мабиль хороший нагоняй.

— Если она кувыркается со своим бывшим хозяином, это еще не значит, что она должна стараться прыгнуть выше своей головы, — закончил фразу Клеман, чтобы успокоить Аделину. — Это останется между нами.

Радостная улыбка осветила грубое лицо молоденькой девушки, кивнувшей головой в знак согласия.

— И потом она умеет читать, вот поэтому-то и важничает, — продолжал Клеман.

— Так это… А вот мне не надо читать, чтобы приготовить обед… Но она… Никогда не отрывается от своей мясной книги [82], хочет произвести на меня впечатление. Послушай, она действительно хорошо готовит, тут я ничего не могу сказать, но…