С опозданием на семь минут Редниц наконец появился, сопровождаемый поисковой командой. Крамер потребовал от него объяснений, считая, что не только имеет на это право, но и обязан. В противном случае он будет, к сожалению, вынужден…

— Я читал устав, — заявил Редниц с готовностью, — и это было так захватывающе, что я полностью забыл о времени и месте.

Крамер отнесся к этому объяснению с недоверием, а беззаботное, веселое настроение, которое грозило охватить большую часть фенрихов, сбило его с толку. Он решил опереться на авторитет и попытался показать Редницу, что полностью о нем информирован.

— С каких же это пор на обложке устава появились яркие краски и полуобнаженные женщины?

— А у меня всегда так, — ответил Редниц, на которого это замечание не произвело ни малейшего впечатления. — Таким образом я маскирую все мои уставы и наставления. И это для того, чтобы товарищи не думали, что я тоже карьерист. — При этом было сделано легкое, но вполне четкое ударение на «тоже».

— Шарлатан! — воскликнул Хохбауэр сдержанно.

— Прошу спокойствия! — крикнул командир отделения. При этом он избегал смотреть прямо на Хохбауэра — таким образом его требование, казалось, было обращено ко всем присутствующим. — А ты, Редниц, садись немедленно на свое место! Я начинаю зачитку специального приказа номер сорок четыре.

Этот специальный приказ номер сорок четыре был одним из многочисленных организационных шедевров майора Фрея. Заголовок на нем гласил: «Использование и уход за служебными велосипедами, а также их получение и возврат». Он состоял из четырнадцати параграфов.

Крамер зачитывал этот удивительный продукт мышления громким, сильным голосом с четким нюансированием: небольшая пауза после запятой, большая пауза после каждой точки и еще большая пауза после каждого абзаца. Все обстояло так, как если бы он объявлял положения военной статьи, партийной программы или даже новой конституции.

Наряду с другими моментами Крамер зачитал следующее:

— «Лицо, пользующееся велосипедом, берется за руль, стоя с левой стороны велосипеда, одной рукой за одну ручку, а другой — за другую. Левая педаль должна достичь нижней точки».

— Не только левая педаль, — прокомментировал курсант Редниц. И при этом он любовно закончил изображение Петрушки, которого набрасывал в своем блокноте. Он ожидал одобрительного хихиканья Меслера, сидевшего рядом с ним. Но Меслер молчал. Это показалось Редницу странным и побудило его обратить все свое внимание на друга.

А Крамер гремел дальше:

— «Далее пользователь ставит левую ногу на левую педаль, равномерно распределяя вес собственного тела, после чего делает правой ногой — без особого приложения силы, что в противном случае нарушило бы необходимое равновесие, — толчок от земли вперед».

Фенрихи слушали приказ с безразличным видом. Некоторые делали, как обычно, заметки. Большинство же клевало носом, думало туманно об обеде, о прошедших занятиях по тактике или о предстоящем визите фрау Барков.

— Эта собака ударила меня по лицу, — сообщил приглушенно Меслер другу. — Пока ты был в туалете.

Редниц тотчас же понял, что на этот раз речь идет не об одной из обычных меслеровских шуток. Его обычно дружелюбное лицо потемнело. Растягивая слоги, он спросил:

— Хохбауэр?

— Кто же еще, — ответил Меслер. — По лицу ударила меня эта свинья — два раза.

— А что за причина?

— Обычная. Я ему сказал правду.

— И ты не дал ему сдачи?

— Они меня держали. Что мне было делать? Бежать к тебе в туалет?

Редниц кивнул в раздумье. Затем сказал:

— Больше он этого никогда не сделает. Об этом я позабочусь.

— При первом же случае, — сказал Меслер, теперь снова полный надежды, — я куплю этого парня, когда он мне случайно попадется без охраны. И тогда я сделаю из него гуляш.

— От этого тебе придется отказаться, — сказал Редниц. — Хотя бы по той простой причине, что Хохбауэр сильнее тебя физически и не ты, а он сделал бы из тебя гуляш.

— В таком случае ты должен мне помочь, — потребовал Меслер, — ты или Эгон Вебер. Для чего же тогда вы называетесь моими товарищами?

— Мы твои друзья, Меслер, а это значит больше. Но одно я тебе гарантирую: Хохбауэр заплатит за свои пощечины — и такую цену, которая заставит его оголить зад. Дай мне только время, и я это сотворю.

Крамер продолжал непоколебимо зачитывать специальный приказ номер сорок четыре:

— «В случае какой-либо аварии необходимо: а) доложить об этом соответствующему начальнику; б) предпринять попытку устранить повреждение самостоятельно; в) сообщить о случившемся в пункт выдачи, независимо от того, удалось ли исправить повреждение или нет. При этом следует различать следующие виды аварий: повреждение шины, передней и задней, повреждение колеса, также переднего и заднего, повреждение педального устройства, повреждение цепи, повреждение рамы, повреждение руля, повреждение седла».

После этого следовало подробное описание каждого вида повреждений с не менее подробными указаниями по проведению вспомогательного ремонта. Наряду с этим давалась скрупулезная детализация инструментов, материалов для проведения ремонта и прочих принадлежностей. Однако до выслушивания курсантами дальнейших подробностей подобного типа дело не дошло. Бемке влетел в аудиторию и сообщил, как всегда, слегка возбужденно:

— Идет обер-лейтенант Крафт с упомянутой дамой!

Крамер быстро пометил место в специальном приказе номер сорок четыре, на котором он был вынужден прервать чтение. Его голос сделался еще на одну ступень выше. Он подал команду, как если бы перед ним находились подразделения, построенные для парада и находившиеся на значительных расстояниях друг от друга.

— Смирно! — рявкнул он. — Господин обер-лейтенант, подразделение «Хайнрих» — в полном составе!

— Милостивая государыня, — сказал обер-лейтенант Крафт, показывая на фенрихов, — это и есть учебное подразделение «Хайнрих». — И после короткой паузы добавил: — Господа, фрау Барков.

Фенрихи стояли как застывшие, не шевелясь. Крафт даже не предпринял никаких попыток чем-либо облегчить их положение. Он подвел фрау Барков к трибуне, откуда она могла всех хорошо видеть.

Фенрихи осторожно разглядывали мать лейтенанта Баркова, которая стояла перед ними маленькая, беспомощная и смущенная; ее лицо с приветливыми и одновременно печальными глазами было бледным.

Фрау Барков несколько обеспокоенно смотрела на вытянувшихся здоровых юнцов. Она видела в большинстве своем спокойные, смотревшие с любопытством лица. Но ей показалось, что она заметила и глаза, в которых слабо светилось какое-то подобие участия. Она с трудом открыла рот и, казалось, хотела сказать несколько слов, но Крафт опередил ее, начав свой рассказ:

— В этом учебном здании имеется два помещения. Это предназначено исключительно для подразделения «Хайнрих», здесь проводятся занятия по тактике, общей и политической подготовке. От десяти до четырнадцати часов занятия проводит офицер-воспитатель каждую неделю; здесь — пульт, за которым стоял и ваш сын. При проведении курсантами письменных работ мы, как правило, находимся в заднем помещении — прошу следовать за мной, милостивая государыня, — где окна выходят на автогаражи, что благотворно влияет на концентрацию внимания…

Пока Крафт говорил все это, сопровождая фрау Барков по помещению, он внимательно следил за подразделением, в особенности за передними рядами, но не заметил ничего такого, что могло бы вызвать у него какие-либо подозрения.

Лица фенрихов оставались застывшими и неподвижными. Слишком застывшими, слишком неподвижными, думал про себя обер-лейтенант, когда смотрел на Хохбауэра, Амфортаса и Андреаса, а также других фенрихов на передних рядах. Однако вызвать у них теперь сознательно определенную реакцию он был не в силах. Он не мог причинить горя фрау Барков: она оказалась человеком, завоевавшим его симпатию — совершенно против его воли и без всяких стараний с ее стороны.

Так же как она теперь стояла перед фенрихами, он видел ее стоявшей на кладбище: тихая, печальная покорность, никакой гнетущей отчаянной скорби, никаких отрывистых, рассчитанных на сочувствие слов, никакой потребности в дешевом болтливом утешении. Только это простое восприятие неизбежного. Вокруг нее стеклянные стены — как и вокруг Модерзона.