Он внимательно всматривался в бледные беспокойные лица фенрихов, настроение у которых было различное. В одном месте сбились псы-волкодавы, в другом боязливо жались овечки. А все они, вместе взятые, были окружены несколькими волками.

— Господин капитан, — доверчиво поинтересовался командир учебного отделения Крамер, — сейчас наши занятия совсем прекратятся, или же на оставшееся время нам дадут третьего по счету офицера-воспитателя?

— Крамер, не ломайте голову над этим, — бодро ответил ему Федерс. — То, что основная часть учебного отделения состоит из баранов, в этом нет никакого сомнения, а с ними вполне управится и один офицер. Вы можете целиком положиться на меня.

Этим разговором Крамер был как бы вычеркнут из списка Федерса, а вслед за ним и другие. Федерс был твердо убежден в том, что человек, беспокоящийся в трудную минуту только о себе самом или же о последствиях, которые могут его ожидать, не достоин командовать другими.

Даже такие люди, как Амфортас и Андреас, были ему милее, поскольку они не скрывали, что довольны случившимся, а это уж их право.

Обстановка снова стала благоприятной для них.

Андреас и ему подобные с трудом скрывали свое любопытство, равнодушие, беспокойство и черствость за маской дисциплинированности. Некоторые из них уже лежали в кровати и играли в карты. Другие стояли по стойке «смирно», когда Крамер отдавал рапорт капитану Федерсу.

— Имеются еще какие-нибудь вопросы? — спросил Федерс перед тем как выйти из комнаты.

Никто из фенрихов не отважился задать Федерсу вопросы, которые тот хотел бы услышать. Это огорчило капитана, и его улыбка стала еще более язвительной. Федерс мысленно винил самого себя за то, что он не воспитал фенрихов в духе доверия к себе. Выходит, он обращался с ними как с овечками. А разве они не такие? Разве их поведение не доказательство этому?

Затем, чтобы полностью закончить свой обход, он вошел в комнату № 7. Первое, что он увидел, было густое облако дыма, сквозь которое он не сразу разглядел шестерых фенрихов. Первым встал Редниц и доложил ему.

— Никакого шума не поднимать, — сказал капитан Федерс. — Шума здесь и без того было достаточно. Не хватает только, чтобы вы еще напились для храбрости.

Один из фенрихов поспешил открыть окно, а остальные сразу же окружили своего бесстрашного преподавателя тактики, который внимательно изучал их, словно собирался давать урок. Подвинув себе стул, Федерс сел. Немного подумав, фенрихи тоже сели. Капитан смотрел на них, а они — на него.

— Мы здесь, господин капитан, разговаривали о том, можем ли мы навестить вас, — проговорил Редниц.

— И до чего же вы договорились?

— Все как один считаем, что да, — сказал фенрих Вебер.

— Хорошо. Вы можете меня навестить, но я сам пришел к вам. Неплохая почва для разговора, не так ли? Ну так что вы хотели мне сказать?

— Господин капитан, — начал Редниц, — мы беспокоимся о судьбе обер-лейтенанта Крафта. Вам известно о том, что он арестован час назад?

— Я слышал об этом и ожидал этого.

— Мы считаем, что это самое настоящее свинство.

— Я тоже так считаю, друзья, и что из этого вытекает?

— Мы не можем этого допустить, господин капитан, — сказал Редниц, и сидевшие вокруг него фенрихи дружно закивали.

Капитан смотрел на фенрихов не без волнения, хотя и не показывал этого. Разве что он перестал ехидно улыбаться. Капитан переводил взгляд с одного лица на другое: вот чувствительный Редниц с умными глазами, вот плотный Вебер, хитроватый Меслер, честный Бергер, Грюндлер и Гремель, оба очень тихие и спокойные, которые говорят только тогда, когда их о чем-либо спрашивают, и делают только то, что им приказывают. Однако все они, как заметил Федерс, были полны решимости действовать на свой страх и риск, хотя и не знали, как это лучше сделать.

— Я, честно, удивлен, — начал Федерс, — что есть вещи, которые не оставили вас равнодушными. Эти вещи подпадают, так сказать, под юрисдикцию самой высокой судебной инстанции, которая одних попытается одобрить, а других заставить замолчать, что в нашем государстве считается вполне нормальным, однако вы решили этого не допустить.

— Так точно, решили, — подтвердил Меслер.

— Если это на самом деле так, — капитан сложил ладони вместе, что означало, что он очень доволен, — то ваши действия будут квалифицированы одним некрасивым и страшным словом: мятеж!

Однако, услышав это слово, фенрихи не испугались. Федерс заметил, что он не ошеломил их этим. Капитан чувствовал, в душе у него поднимается волна радости: «Выходит, эти парни начинают самостоятельно мыслить! А это уже большой успех!»

— Господин капитан, — снова заговорил Редниц, — мы считаем, что тут произошел какой-то юридический казус, недоразумение. И если какие-то начальники не видят этого, то только потому, что они не знают всего. А мы знаем абсолютно все. Именно поэтому мы и считаем, что должны действовать.

— Браво! — радостно воскликнул Федерс. — Итак, вы хотите действовать! Как вы хотите действовать? И какой ценой?

— Любой! — выкрикнул фенрих Вебер, ударив кулаком правой руки по ладони левой.

— Это означает, что мы решили идти на все, — сказал Редниц. — Все мы хотим выступить в поддержку обер-лейтенанта Крафта. А вас, господин капитан, просим помочь нам в этом. Еще мы бы хотели, чтобы вы подсказали нам, как именно нам следует действовать.

— Продолжайте! — заметил капитан, снова складывая ладони вместе.

— Если нашего обер-лейтенанта арестовали только за то, что он сказал правду, тогда великого Гете нужно сжечь, так как он в своем «Фаусте» говорил нечто подобное.

— Мы узнали, что советник юстиции привел с собой трех шпиков, которые освободили в тюрьме специальную камеру и посадили в нее обер-лейтенанта. А эти шпики охраняют его. Короче говоря, мы запросто можем освободить нашего воспитателя! — выпалил Вебер.

— Превосходно, — серьезно произнес капитан. — А что потом?

— А потом мы достанем машину и отвезем обер-лейтенанта к швейцарской границе, — расфантазировался Меслер. — Там же, на берегу Боденского озера, он изыщет возможность перейти границу!

— Возможность для кого? — поинтересовался Федерс. — Уж не для доброй ли половины фенрихов из учебного отделения «X»? И для вашего преподавателя по тактике? Вы шутите! — И тут голос капитана обрел жесткость. — Вы еще не окончили школу! Вы ведь здесь не в индейцев играете! Сейчас вы ведете себя как глупышки с плохой фантазией. Все! Занятие закончено!

— Вы забыли нечто очень важное, господин капитан, не так ли? — спросил Редниц.

— Нет, не забыл! Вы здесь распоряжаетесь, не спросив на это разрешения хозяина! Вы ведь не спросили обер-лейтенанта Крафта о том, согласен ли он. А без него это нельзя делать. За кого вы принимаете Крафта? За мечтателя, который слепо бросается в любую авантюру? За фанатика, который собирается прошибить лбом стену? За слабака, у которого в решающий момент подломятся колени? Друзья мои, этот человек не сосунок и не глупец! Если бы он хотел избежать наказания, он бы его избежал! А это означает, что без его ведома и согласия ничего предпринимать ни в коем случае нельзя!

— Господин капитан, а разве вы уже говорили обо всем этом с господином обер-лейтенантом Крафтом? — спокойно спросил Редниц.

— Нет, — ответил Федерс, понимая, что совершил упущение и дал этим воспользоваться фенрихам.

— А не лучше бы было, господин капитан, все это выяснить? И вы, господин капитан, единственный человек, кто может это сделать.

— Хорошо, я это сделаю, — пообещал Федерс.

Яркий свет отражался от раскрытых бумаг, лежавших на грубом большом столе, над которым склонился беспокойный Вирман. Перед ним сидел усталый Крафт и ждал.

Кругом серо-белые стены со следами пота, плевков и крови. У двери застыл один из унтеров полевой полиции, по фамилии Штранц, с широко открытым ртом, каким-то чудом сохранившим дружескую ухмылку.