— Вы способны ругать мертвого?! — вырвалось у Ратсхельма.

— Подумаешь, какая важность! — перешел в наступление Федерс. — Я хочу вернуть рассудок живому!

— Господа, — попросил майор Фрей, — господа, я вас очень попрошу, перестаньте!

Командир нашел необходимым срочно вмешаться в этот неприятный спор, поскольку кругом стояли фенрихи, у двери находились дневальный и вездесущий командир учебного отделения.

— Господа, — произнес майор Фрей, когда установилась тишина, — я прекрасно понимаю ваше волнение! Я тоже принимаю к сердцу этот печальный случай, к тому же я здесь старший по званию. Однако это не исключает и того, что и здесь должен быть порядок. Поэтому я попрошу вас, господин капитан Ратсхельм, умерить свой пыл и не высказывать никаких предположений, которые не подкреплены доказательствами, тем более что я очень и очень сомневаюсь в том, что вы способны вообще что-нибудь доказать. А вас, господин капитан Федерс, я попрошу быть осторожным в формулировках, тем более что мы здесь не одни!

— Во всяком случае, я требую отмщения! — не отступал от своего Ратсхельм.

Капитан Федерс не выдержал:

— Вы следуете за идеей фикс, Ратсхельм. Тому, кто задумал покончить жизнь самоубийством, никто не может помешать сделать это. Каплей для совершения последнего шага может явиться любая мелочь: неожиданная депрессия, пропажа пары носков или же решение об исключении из школы.

— Не забывайте и о том, что Крафт систематически уничтожал его морально!

— Вы в этом, Ратсхельм, тоже не оставались безучастным, — тихо заметил Федерс.

— Господа! — снова прервал их майор Фрей. — Ваши споры нас ни к чему не приведут. Здесь нужны факты. А фактом является само самоубийство. А в отношении того, по какой причине оно произошло, я полностью на стороне капитана Федерса: для самоубийства всегда имеются тысячи причин. И я вовсе не хочу, чтобы чья-то предубежденность могла быть использована в каком-то определенном направлении. Вы меня поняли, господин капитан Ратсхельм?

Ратсхельм нашел в себе мужество ничего не ответить на этот вопрос. Он замкнулся в себе.

— А вы, господин обер-лейтенант Крафт, — спросил майор, — что-то совсем замолчали, а? Что вы думаете о случившемся?

— Ничего.

— Ну, надеюсь, скоро прибудет и офицер-следователь, — проговорил майор Фрей.

Офицер-следователь действительно скоро явился. Это был некто капитан Шульц, прикомандированный к штабу в качестве офицера-адъютанта, а на самом деле оказавшийся мальчиком на побегушках.

По профессии капитан Шульц был агрономом. Среднего роста, коренастый мужчина с круглым, как картофелина, лицом и спокойными движениями невозмутимого кучера. У него была привычка с шумом забирать воздух носом, как это обычно делают охотничьи собаки, вынюхивая дичь, причем делать это бесшумно ему никогда не удавалось, а делал он это потому, что у него почти всегда был насморк. И только в присутствии генерала он не отваживался хлюпать носом.

Широко расставив ноги, Шульц остановился возле трупа и с шумом втянул в себя воздух. И лишь потом он повернулся к Ратсхельму и доброжелательно произнес:

— Отойдите в сторону, или вы к этому месту приросли?

Ратсхельм повиновался. Шульц подошел к трупу еще ближе, внимательно осмотрел его и место вокруг, а затем спросил:

— Как давно он здесь лежит?

— Почти три часа, — ответил Крафт.

— А почему? — удивленно спросил Шульц. — Вы что, решили его здесь зимовать оставить?

— Мы полагали, — начал удивленный со своей стороны Крафт, — что будет произведено тщательное обследование трупа на месте происшествия.

— А зачем? — снова спросил Шульц и покачал головой. — Зачем все так усложнять? Парень мертв, случай довольно простой. Непонятно, почему вы держите труп здесь в течение нескольких часов. Он же мешает проходить в туалет.

Майор Фрей попытался принять невозмутимый вид. Капитан Федерс хихикнул. Крафт не смог скрыть своего удивления под маской равнодушия. А фенрихам, столпившимся перед открытой дверью, была неожиданно прочитана незапланированная специальная лекция.

И лишь один капитан Ратсхельм был явно возмущен и не стал этого скрывать.

— Надеюсь, вы составите протокол.

— Разумеется, — охотно согласился с ним Шульц. — Без протокола не обойтись. Но его мы и потом составим, ну, скажем, в течение сегодняшнего дня, если он вам так срочно нужен.

— А выявление виновных? — с озлоблением спросил Ратсхельм.

— Виновных? — изумился следователь. — Где вы их видите? Здесь и так ясно, что произошло самоубийство. Или, быть может, обнаружено прощальное письмо с важными данными?

— Никакого прощального письма или чего-либо подобного нет, — произнес от двери бодрый голос, который принадлежал фенриху Редницу; он подмигнул обер-лейтенанту Крафту.

— Тем лучше, — сказал капитан Шульц и с терпеливым добродушием посмотрел, кто как из собравшихся отреагировал на его слова. — Обычно прощальные письма осложняют расследование, хоти серьезно их никто никогда не воспринимает. Считается, что они пишутся при обстоятельствах, которые нельзя считать нормальными. Они лишь могут ввести в заблуждение, так как содержат лживые указания и полны преувеличений. Они не имеют никакой ценности! Я всегда радуюсь, когда мне не суют их под нос.

Но капитан Ратсхельм не сдавался.

— Однако нельзя ни в коем случае мешать ведению следствия и выяснению причин, которые привели человека к самоубийству.

— Господин капитан Ратсхельм, — строго сказал майор Фрей, — я считаю, что мы должны уважать методы господина капитана Шульца. Полагаю, что он хорошо знает свое дело.

При этих словах капитан Шульц сделал широкий, добродушный жест и сказал:

— Все это рутина. Дело опыта. У меня на счету это уже пятое самоубийство, так что такие дела я могу разбирать даже во сне. Сколько бы следователь ни вертелся и как бы он ни старался, ему все равно никогда не удастся докопаться до истинных причин, которые привели жертву к самоубийству. А раз так, то к чему же все эти ненужные старания? Прикажите убрать труп, и пусть сколачивают гроб. Необходимые бумаги я заготовлю в течение дня. У вас есть что-нибудь ко мне, господин майор?

— Нет, благодарю вас, господин капитан, — с облегчением сказал майор и провел капитана из здания на свежий воздух. Оба они скрылись в направлении казино.

— Будьте же благоразумны, мой дорогой, — обратился капитан Федерс к капитану Ратсхельму. — Идите домой, успокойтесь.

— Я исполню свой долг, — строго проговорил Ратсхельм.

Когда солдаты унесли труп, Ратсхельм почти торжественно вышел во двор.

— Ну, Крафт, не промочили ли вы ноги? — озабоченно спросил Федерс.

— Ну, есть и люди!

— И ради этих людей мы ведем эту войну.

— Умираем! — добавил Крафт. — Но это еще что! Гораздо труднее честно жить, чем честно умереть. А умереть бесчестно — это подлость по отношению к тем, кто остался жить.

— Такие парни обычно горланят «Германия, проснись!», — сказал Федерс. — Но постепенно мне стало ясно, что им нужно было петь на самом деле «Германия подыхает!». Но как объяснить это нашим бравым офицерам? Когда человек слышит высокопарные слова, его разум автоматически туманится. Вы это понимаете, Крафт?

— Меня нужно убить, Федерс, иначе я не умру!

— Какими же скромными мы стали! — Федерс устало улыбнулся, похлопал своей рукой руку друга и с печальным видом удалился.

Время до обеда прошло без особых происшествий. Обер-лейтенант Крафт вывел свое учебное отделение в поле, где у него были запланированы очередные занятия на тему: «Разведка боем и захват укрепленной позиции противника».

Все отделение отнеслось к занятию с должной серьезностью, но как-то бесцветно, без ободряющих речей, без шуток и каких-либо комических случаев. Неожиданно всеобщее настроение стало таким, как и у других фенрихов. О Хохбауэре никто не вспоминал: он был мертв, а говорить о его смерти никому не хотелось.