«Безнадежная чепуха! — думал при этом фенрих Хохбауэр. — Сплошной бред, ни строчки о величии, о могуществе фатерланда, ни строчки о народе, о рейхе и фюрере. Одни пустоты и напыщенные фразы. И все это пишется в то самое время, когда все мобилизовано для достижения окончательной победы над врагом. И в такой ответственный период этот человек занимается разложением пусть не таких уж далеких, но все же способных на лучшее умов некоторых бедных, легковерных фенрихов, которых можно так легко ввести в заблуждение! Да все это можно смело рассматривать как нанесение удара по военной мощи страны».

Разумеется, обер-лейтенант Крафт и думать не мог, что его поведение находится под огнем столь сокрушительной критики. Как ни в чем не бывало он продолжал зачитывать, и следует сказать, к безграничной радости большинства фенрихов, строчки из их сочинений.

— Наш Бемке излил на бумаге целый вулкан чувств. Он пишет: «…И вот она удалилась от Вас, высокоуважаемый господин Крафт. Она была такой юной и юной увяла. И я вместе с Вами тяжело переживаю утрату. Трудно перенести эту потерю, но уж так суждено…»

Даже после прочтения этой цитаты, встреченной бурным хохотом, фенрих Хохбауэр не отказался от надежды серьезных перемен в обучении. К этому были многие основания. Могло случиться так, что никакой кузины не было и в помине, да и само составление некролога и соболезнования были не чем иным, как ширмой.

Таким образом сам Хохбауэр (внутренне) был готов позитивно оценить результаты этого занятия. Он ерзал на месте и не спускал глаз с обер-лейтенанта, показывая тем самым, что очень хотел бы, чтобы его спросили.

Однако Крафт, казалось, не замечал его. Он не только не прочел вслух ни одной цитаты из работы Хохбауэра, но даже не задал ему ни одного вопроса. Можно было подумать, что Хохбауэр вообще не существовал для Крафта.

Офицер-воспитатель зачитал фенрихам еще семь или восемь цитат из их сочинений, чем вызвал у них еще большее оживление. И тут Хохбауэру пришла на ум мысль, что, видимо, таким образом он намеревался поймать фенрихов. Хохбауэр решил в их же собственных интересах встать на их защиту.

— Должен признаться, что я глубоко тронут вашими работами, — еще раз сказал обер-лейтенант, а затем сухо, не меняя выражения лица, добавил: — Судя по вашим соболезнованиям, смерть, как таковая, должна доставлять удовольствие.

Это высказывание воспитателя, вернее, большую его часть, Хохбауэр занес в свою записную книжку, а затем еще раз оценивающим взглядом посмотрел на обер-лейтенанта.

Следующая тема занятий касалась вопроса о дисциплинарных взысканиях: их формулировки, объявления и приведения в исполнение. Правда, сам офицер-воспитатель прислонился спиной к задней стенке аудитории и безразличным взглядом уставился прямо перед собой в пустоту, заставив одного из фенрихов вслух читать выдержки из устава. Сам же он явно скучал и даже время от времени лениво позевывал.

— Читайте громко, — произнес Крафт спустя несколько минут, — а не то все здесь заснут от тоски.

А Хохбауэр тем временем мысленно продолжал подводить свой баланс. При этом его осенила мысль, что вот-вот должно произойти нечто значительное, что при его помощи, как одного из лучших слушателей курса, должно повлиять на весь ход учебного процесса. Для этого, ему казалось, у него имелись неплохие возможности, так как начальник потока капитан Ратсхельм со свойственной ему симпатией стоял на его стороне. А капитан Федерс, преподаватель тактики, выставлял Хохбауэру за его работы самые высокие оценки. С майором же Фреем, начальником курса, он вообще был, так сказать, на короткой ноге. Единственным человеком, который являлся крупным препятствием на его пути, был этот несносный обер-лейтенант Крафт.

— Однако это нельзя откладывать в долгий ящик, — проговорил Хохбауэр, и при этом так громко, чтобы его слова были услышаны обер-лейтенантом Крафтом.

Фенрихи, сидевшие поблизости от Хохбауэра, еще ниже нагнулись над своими столами, как бы демонстрируя этим, что они заняты выполнением задания. Глядя на них, Хохбауэр презрительно рассмеялся.

— Если вы что-то хотите сказать нам, — громко произнес Крафт, не трогаясь со своего места, — то скажите достаточно громко, чтобы вас все слышали, Хохбауэр. Ну-с, что вы хотели нам заявить?

— Ничего, господин обер-лейтенант, — ответил фенрих.

— Выходит, вы признаете, что вам нечего нам сказать! Это уже само по себе кое-что. К тому же это звучит вполне убедительно. Таким образом, вопрос остается открытым, так как неясно, о чем, собственно, идет речь?

— Скажи, Хохбауэр, наш обер-лейтенант Крафт имеет что-нибудь против тебя? — спросил своего друга по комнате Амфортас, когда они остались вдвоем.

— Это я имею кое-что против него, а он заметил, и это пришлось ему не по вкусу, — ответил Хохбауэр, стараясь продемонстрировать при этом свое полное безразличие.

В комнате, кроме них, никого не было: только что начался обеденный перерыв, и для задушевного разговора более удобный момент трудно было подыскать.

Разговор этот происходил при обстоятельствах, когда Хохбауэр великодушно разрешил Амфортасу помочь стащить с него сапоги. Тот зажал сапог между ног и даже позволил Хохбауэру упереться ногой в его зад.

Более того, Амфортас пытался создать более непринужденную атмосферу для разговора и потому спросил:

— А что он, собственно, может тебе сделать, это с твоими-то связями?

Хохбауэр позволил присесть Амфортасу на краешек своей койки. Тот воспринял это как награду и благодарно улыбнулся, так как умел ценить благосклонность Хохбауэра, часто получавшего из дома посылки с дефицитными продуктами. Эти посылки собирали вокруг него довольно тесный кружок друзей, а они в свою очередь могли поделиться своими знаниями, обеспечив выполнение домашних заданий. Все это и составляло основу великолепных связей Хохбауэра.

— То, что ты только что назвал связями, не падает как манна с неба, — заметил Хохбауэр все еще улыбающемуся Амфортасу. — Для того чтобы их иметь, необходимы особые предпосылки или качества, как то: умение, способности, особые таланты.

— Все это у тебя есть! — заверил Амфортас друга, тайно надеясь, что ему удастся списать у него очередное задание по тактике, которая ему всегда давалась с большим трудом.

— Тут ты абсолютно прав, — наигранно выдержав паузу, заметил Хохбауэр, — в тактике меня считают одним из лучших слушателей.

— Ты и есть самый лучший! — поспешил заверить его Амфортас. — Этого никто не собирается оспаривать.

— И я не собираюсь спорить по данному поводу, — чистосердечно признался Хохбауэр. — Что же касается начальника нашего потока, я имею в виду капитана Ратсхельма, то я с ним, так сказать, на дружеской ноге.

Амфортас согласно кивнул, давая понять, что ему об этом прекрасно известно, а затем сказал:

— Кто-кто, а уж он-то сможет за тебя постоять!

При этих словах Хохбауэр скользнул по лицу друга холодным, испытующим взглядом, но ничего, кроме дружелюбного выражения, не прочел на его лице.

— Капитан Ратсхельм и я, — продолжал Хохбауэр, — оба стараемся по всем правилам, понятно тебе?

— Разумеется, понятно! — словно эхо отозвался Амфортас.

— А вот обер-лейтенант Крафт мне почему-то не нравится, — сказал Хохбауэр, а затем неожиданно спросил: — Может быть, он тебе нравится?

Амфортас незамедлительно заверил в противном. У него с Хохбауэром не было расхождений во мнениях, по крайней мере до тех пор, пока он находился в его непосредственном окружении. Уж если Хохбауэр со своим умом так считает, то ему и беспокоиться нечего. Как бы ни был силен этот Крафт, но Хохбауэр-то к нему, Амфортасу, ближе стоит.

— А ты не находишь, Амфортас, что наш обер-лейтенант Крафт распространяет несколько странные идеи, а?

Амфортас находил это тоже.

— Можно сказать даже, что его идеи более чем странные.

— Ты, видимо, имеешь в виду легкость, с которой он говорит о человеческой смерти, не так ли?