— Виновата, но не было возможности послать вам весточку. Кстати, я наняла нового работника. Его зовут Расти Уокер.

Услышав свое имя, Расти подошел к Иден.

— Это мой главный ковбой Боб Уотерс, — сказала она. — Вы будете работать с ним.

— Расти знает, как обстоят дела с Де Пардом? — спросил Боб.

Иден кивнула:

— Прежде чем снова прыгнуть в седла, следует выпить немного кофе. Ты тоже можешь к нам присоединиться и просветить нас насчет тех территорий, которые мы еще не осматривали. Я поеду вместе с вами. Нам надо кое-что осмотреть и проверить.

Теперь Иден снова стала Боссом с большой буквы. И вся во власти забот и дел — отметил про себя Киннкэйд. И это та самая женщина, которая каталась с ним на карусели, слизывала сладкую пудру от сахарной ваты со своих пальцев, восхищаясь утками, так страстно предавалась любви… Теперь она снова замкнулась в себе.

Меньше чем через тридцать минут они уже сидели в седлах и обшаривали окрестные холмы в поисках скота. Исконный и неизменный порядок их жизни восстановился.

Их поднимали с постели, когда небо было еще черно; они шли к фургону, чтобы быстро умыться. Мужчины брились, если у них хватало на это сил, и выпивали по первой, столь важной для них чашке кофе.

Подкрепившись сытным завтраком, они седлали своих лошадей в сумеречном предрассветном жемчужном освещении и выезжали до того, как на горизонте появлялось солнце.

Как правило, возвращались они за полночь. Единственным, кто жаловался, был Винс, но он свел свои стенания до минимума; особенно это чувствовалось, когда рядом оказывался Киннкэйд: в каждом ожесточенном взгляде, который он бросал на него, сквозило раздражение. Однако под двойным надзором Киннкэйда и Расти Винс вел себя тихо и не доставлял хлопот. Впрочем, Киннкэйд не особенно об этом задумывался.

По мере того как шли дни, он ловил себя на том, что все меньше и меньше его мысли были заняты Винсом и все больше и больше он думал об Иден. Она снова стала боссом. К тому же боссом, который не только отдает распоряжения, но и подает пример. И если она понукала своих работников, то и себе спуску не давала.

Каждое утро Иден первой поднималась с постели, первой приходила на кухню, первой направлялась к лошадям и первой оказывалась в седле. Но последней возвращалась в лагерь, последней спешивалась, последней выбирала лошадь на завтра, последней ужинала и отправлялась спать.

Киннкэйд видел, как временами она валилась с ног от усталости, но тотчас же овладевала собой, встряхивалась и принималась за следующее дело.

Киннкэйд восхищался бы ею, если бы в нем не росла досада на то, как она вела себя по отношению к нему. Ни словом, ни взглядом, ничем в своем поведении, ни одной репликой Иден не показывала ему, что он когда-либо был для нее чем-то иным, чем просто работником с ранчо. Она вела себя с ним точно так же, как со всеми остальными. Ничуть не дружелюбнее, но и не холоднее.

Он убеждал себя, что все хорошо. Возможно, при сложившихся обстоятельствах иначе нельзя. И все же чем дольше это продолжалось, тем больше ему становилось не по себе. На исходе второй недели терпение его лопнуло.

С первыми проблесками света Киннкэйд начал седлать своего гнедого и услышал, как чуть поодаль под весом всадника скрипит кожаное седло. Он обернулся на звук и увидел Иден, заставляющую свою лошадь пятясь отъехать от импровизированной ограды из канатов.

Киннкэйд торопливо подтянул подпругу и вскочил в седло. К Иден тем временем подъехал Боб, и они с увлечением занялись обсуждением планов на предстоящий день.

На Иден была короткая джинсовая куртка, небрежно наброшенная на плечи, и ее всегдашняя шляпа, из-под полей которой виднелось несколько прядей волос, наспех перехваченных на спине лентой. Она уверенно сидела в седле, прямая и стройная; в посадке ее чувствовалась гибкость, сила и властность.

Но Киннкэйд слишком хорошо помнил ту, другую Иден, способную смеяться, любить и ненавидеть с одинаковым рвением. Помнил и не хотел, чтобы забыла она…

Сегодня Иден должен был сопровождать Эл Бендер. С трудом оседлав коня, он было направился к ней, но Киннкэйд повернул своего гнедого и перехватил его.

— Нынче с Иден поеду я, — сказал он.

Эл смотрел на него непонимающим взглядом, глаза его опухли от недосыпа.

— Она так сказала? — спросил он, не доверяя собственной памяти.

— Нет, это я так говорю. Эл пожал плечами:

— А мне-то что? Я мог бы немного передохнуть, но тебе она не даст поблажки. Помни об этом, если хочешь ехать с ней.

Увидев Киннкэйда, направившего свою лошадь в ее сторону, Иден сразу все поняла. Она ждала и боялась этой минуты. Но быть может, он передумает и повернет назад? Нет. Слишком уж непреклонен и решителен был его взгляд…

Иден запаниковала: вспыхнувшие вдруг разом раздражение, радость и сожаление терзали ей душу. Отчаянным усилием воли она взяла себя в руки.

— Сегодня с тобой поеду я, — подъехав, сообщил Киннкэйд. — Эл отправится с Расти и Винсом.

Казалось, он ждал возражений, но Иден не собиралась с ним спорить.

— Ладно. Если ты готов, поехали.

Первые минут пять ни он, ни она не проронили ни слова. Чувствуя, как между ними нарастает напряжение.

Киннкэйд собирался было нарушить молчание, но Иден опередила его.

— У основания пика Кобблера есть естественный водоем, в том широком каньоне. Известно, что в прошлом году там долго держалась вода. Вчера я видела несколько дорог, ведущих в этом направлении, — сказала Иден, после того как они проехали некоторое расстояние. — Сначала мы проверим это место и осмотрим весь путь, ведущий к нему.

— Ну что ж, прекрасный план, — отозвался он. Снова нависло молчание.

— И что ты об этом думаешь? Что собираешься делать? — заговорил Киннкэйд.

— Ты о чем?

— О нас.

— «Нас» не существует.

Голос ее звучал на удивление спокойно.

— Вот как?

Киннкэйд замолчал, стараясь не дать воли вспыхнувшему в груди гневу. Он и не предполагал, что она сможет так быстро вывести его из себя.

— Значит, надо считать, что времени, которое мы провели вместе в Рино, и всего остального не было вовсе?

— Конечно же, было. — Иден старалась говорить как можно естественнее. — В высшей степени приятное и забавное приключение. Но теперь все кончено. — Она с нарочитой небрежностью махнула рукой.

— Ах, приключение? Так вот как ты это называешь?

— Не думаю, что стоит относиться к случившемуся иначе, — с едва заметным упреком спокойно сказала Иден, Она искоса посмотрела па Киннкэйда и молча поздравила себя с тем, что так умело новела разговор.

— Фантастика! — воскликнул задетый за живое Киннкэйд. — Как это у тебя лихо получается!

— Похоже, ты разочарован, что я не вздыхаю и не бросаю на тебя томных взглядов. Если бы я извинилась, ты чувствовал бы себя лучше?

— Можешь не беспокоиться. Мне давно следовало понять, что ты трусиха.

— Я не трусиха, — тотчас же вспыхнула Иден. Киннкэйд, резко осадив свою лошадь, развернулся к ней. Их колени соприкоснулись, и он, ловко ухватившись за луку ее седла, перехватил у нее поводья.

— Ты до смерти напуганная, жалкая маленькая трусиха!

— Это ложь! Наглая ложь! — с жаром запротестовала Иден. — Признаю, что я рассказала тебе о себе слишком много. Даже Винс лишь отчасти посвящен и эту историю… Но это не дает тебе права судить меня. А то, что ты спал со мной, не дает права оскорблять меня. Я не хочу заводить романа ни с тобой, пи с кем-либо другим. Тебя это обижает? Или тебе не дает покоя, что инициатива принадлежит мне? — Горячась все больше и больше, она почти что кричала.

— Нет! — Киннкэйд гордо выпрямился и в упор посмотрел на Иден. — Меня оскорбляет то, что нашу близость ты свела к простой и пошлой интрижке, к эпизоду на одну ночь.

Она мгновенно побледнела.

— Какое значение имеет, была это одна, две или дюжина ночей? — Иден вдруг стало откровенно стыдно за свою горячность да и, что греха таить, трусость. — Черт бы тебя побрал… — признавая правоту его слов, пробормотала она.