Иден Росситер направилась прямо к своему бюро с круглой подвижной крышкой, стоявшему в углу, похожем на альков. Киннкэйд смотрел, как она пересекает комнату, как снимает шляпу, как ее темные волосы блестящей волной падают на спину. Глядя на них, Киннкэйд не мог сдержать вздоха восхищения.

— Вот бумаги, о которых я вам говорила, — не замечая реакции Киннкэйда, невозмутимо сказала Иден. Она взяла со стола какие-то листки, потом, ища ручку, оглядела несколько внутренних ящичков и углублений.

Киннкэйд подошел к бюро. Рядом с бюро стоял шахматный стол с расставленными на нем фигурами, как видно, брошенными в разгар игры.

— Вижу, вы со своим братом играете в шахматы, — заметил он, разглядывая доску.

— Иногда по вечерам.

— Вы играете белыми?

Он поднял светлую пешку, которая уже была убрана с доски.

— Да.

— Через три хода вы можете поставить шах королю. Ему придется пожертвовать королевой, чтобы спасти своего короля.

— Знаю.

— А ваш брат? — улыбнувшись, поинтересовался Киннкэйд.

— Сомневаюсь в этом, — с деланным равнодушием ответила Иден. Порывшись в верхнем ящике стола, она наконец-таки нашла шариковую ручку. — Винс не из тех, кто может предвидеть следующий ход противника, — рассеянно потирая виски, добавила Иден. — И это всегда ставит его в затруднительное положение.

— Что-то подсказывает мне, что вы имеете в виду не только игру в шахматы. — Киннкэйд с сочувствием посмотрел на своего босса.

— Ни для кого не секрет — Винс и неприятности, как правило, ходят вместе. — Стараясь закончить разговор на неприятную для себя тему и скорее перейти к делу, Иден протянула Киннкэйду бланки: — Вот, пожалуйста.

— Где расписаться? — мысленно проклиная себя за бестактность, спросил он.

— Вот здесь…

Но Киннкэйд, похоже, решил с бумагами не спешить.

— Хорошая работа. Такое теперь увидишь нечасто, — кивнув на шахматный стол, заметил он.

— Его сделал мой дедушка. В свободное время он был чем-то вроде плотника и столяра-любителя.

— А как насчет шахматных фигурок? — Он потрогал пальцем пешку, которую держал в руке. — Их тоже сделал ваш дедушка?

— Только черные.

— А как насчет белых фигур? Ваш брат?

— Нет, я сама.

— Вы? — удивился Киннкэйд. — Ко всем вашим достоинствам вы еще и резчик по дереву?

— Это хобби, для которого у меня остается очень мало времени, — нахмурившись, буркнула Иден и нетерпеливо, словно отмахиваясь от мухи, помахала бумагами. — Вот бланки ведомостей, мистер Киннкэйд.

— Просто Киннкэйд. Этого вполне достаточно. — Он положил белую пешку на стол и подошел к бюро. — Прошу меня простить, если я был по отношению к вам бестактен. Дело в том, что столярные работы и резьба по дереву, мягко говоря, далеки от женских рукоделий.

И снова он улыбнулся. И снова Иден поймала себя на мысли, что против такой улыбки устоять трудно. И снова ей пришлось сделать усилие над собой, чтобы воспротивиться его обаянию. За свою далеко не безоблачную жизнь она научилась не доверять мужской улыбке.

— Ваше извинение принято, Киннкэйд, — холодно ответила Иден. — А теперь, если вы не возражаете, займемся делами.

Киннкэйд шутя, прикидываясь этаким паинькой, послушно кивнул и сел за стол. Осмотрев первый листок, он взял небольшой томик стихов, лежавший поверх груды бумаг.

— Можно мне воспользоваться этой книгой, чтобы заполнить бланки? Не люблю писать за столом, — отодвигаясь от стола, пояснил Киннкэйд.

— Конечно. — Иден лишь пожала плечами и принялась разбирать пришедшую утром почту.

— Роберт Фрост, — констатировал Киннкэйд, прочитав имя автора. — Он был любимым поэтом моей сестры.

Иден угукнула в ответ, всем своим видом показывая, что она слишком занята, чтобы поддерживать светскую беседу. К тому же последнее, о чем она хотела бы дискутировать с Киннкэйдом, была его сестра и их общий интерес к Роберту Фросту. Но к ее облегчению, Киннкэйд не стал продолжать разговор и наконец-таки занялся бумагами.

Минут через пять с писаниной было покончено.

— Пожалуйста, босс, — сказал Киннкэйд, протягивая ей заполненные бланки. — А кто эта женщина на фотографии? — тотчас же полюбопытствовал он.

Оторвавшись от бумаг, Иден, не удостоив его взглядом, посмотрела на фотографию Кэйт Росситер и тотчас же испытала знакомый прилив гордости и восхищения своей прабабкой.

— Кэйт Росситер, моя прабабушка. Она построила ранчо «Шпора». — Голос ее дрогнул. — Практически одна.

Киннкэйда больше поразила не гордость, а теплота, с которой говорила Иден. В выражении ее лица появилась мягкость.

— А как же ее муж? Или она была вдовой?

— Нет. По большей части он отсутствовал и рыскал в надежде найти какое-нибудь крупное месторождение. То была голубая мечта всей его жизни. — С явным осуждением Иден покачала головой.

— Шекспир называл подобные мечты «золотом, способным соблазнить святого», — заметил Киннкэйд. — Золотая лихорадка сразила многих на Старом Западе.

— Да и сегодня мало что изменилось.

По тому, как это было сказано, Киннкэйд понял, что Иден говорит о своем брате.

— Вы правы. Некоторые не могут противостоять искушению легко заработать деньги. — Он снова повернулся к потускневшей фотографии матриарха ранчо. — Ваша прабабушка держит пистолет так, будто умеет с ним обращаться.

— Судя по тому, что о ней рассказывали, она умела не только это.

Киннкэйд не сводил с фотографии глаз.

— В вас очень много общего, — задумчиво произнес он.

Иден резко встала из-за стола.

— Почему вы так решили? Потому что я кого-то застрелила?

— Собственно говоря, — от неожиданности Киннкэйд даже закашлялся, — я говорил о физическом сходстве… О темных глазах и волосах, о тонких чертах лица и гордой осанке.

Смущенная его ответом, Иден отвернулась, чувствуя, как краска бросилась ей в лицо.

— Виновата, — сказала она, снова усаживаясь за стол, — мне показалось, вы намекаете на что-то другое.

— Я слышал вашу историю, — признался Киннкэйд, — Судя по тому, что люди все еще говорят об этом, меня не удивляет, что для вас любое упоминание об оружии — больной вопрос, но ведь тот злополучный случай был так давно.

— Не имеет значения. — Она принялась просматривать заполненные Киннкэйдом бланки.

— Я слышал также, что суд присяжных вас оправдал.

— Верно. — Иден подняла голову, взгляд ее был холоден и полон вызова. — А для вас это важно?

— Ничуть. — Его губы тронула едва заметная улыбка, и снова он посмотрел на фотографию; на сей раз, правда, его заинтересовал мужчина с четкими и жесткими чертами лица.

— Мужчина на фотографии — муж Кэйт Росситер?

— Ее сын и мой дед. Джед Росситер.

— Тот, что оставил ранчо вам, а не вашему брату?

— Верно.

— Я так понимаю, что родителей ваших нет в живых.

— Моя мать умерла, когда мне было четыре года. Я мало что помню о ней.

Иден снова переключила свое внимание на бумаги и начала их внимательно читать строчку за строчкой, проверяя, содержат ли они всю необходимую информацию.

— После ее похорон мой отец привез нас с братом на ранчо… У него была работа, связанная с разъездами.

Она не сказала Киннкэйду, что отец оставил их здесь и не вернулся. Долгое время Иден думала, что, если она будет хорошей девочкой и станет слушаться деда, отец вернется. Но он не вернулся.

— Он погиб в автокатастрофе где-то в Небраске вскоре после того, как мне исполнилось шестнадцать.

— Так вас вырастил дед. Иден кивнула:

— Он был хорошим человеком.

— Кажется, несколько суровым, — заметил Киннкэйд.

Иден предпочла не отвечать, хотя про себя была вынуждена признать, что ее дед в некоторых вопросах проявлял себя как личность, способная выжать из тебя все соки, и что он свято верил в труд и дисциплину. Но положа руку на сердце Иден это мало волновало. Винс страдал от дедова деспотизма куда больше. Сама она всегда знала, что за резкостью манер дед прятал любящее сердце. Но ей не хотелось говорить об этом с Киннкэйдом. Ведь он был чужим человеком.