– Такое поведение меня обнадеживает! – пробормотала про себя Эммелайн, когда за ним закрылась дверь, и тут же вновь принялась ухаживать за Грэйс.

Вскоре ей на помощь пришли две горничные, полные сострадания к несчастной юной леди, не выдержавшей напряжения лондонского сезона. То и дело сочувственно причитая, изрекая мрачные пророчества по поводу всевозможных осложнений, вроде неминуемого воспаления мозга или легких, они захлопотали вокруг больной. Ей смочили виски лавандовой водой и помахали у нее под носом флакончиком ароматической соли.

Ласково поглаживая руку Грэйс, Эммелайн почти не прислушивалась к их вздорному лепету. Очень скоро ее подруга пришла в себя, и Эммелайн принялась утешать и успокаивать ее, приводя всевозможные доводы в пользу того, что не стоит впадать в отчаянье.

Увы, Грэйс совсем пала духом. Она продолжала лить слезы, беспрерывно шмыгая носом в вышитый гладью носовой платочек и не желая слушать всего того, что Эммелайн пыталась ей втолковать. В ответ на увещевания бедная девушка твердила, что сама все испортила и что Дункан теперь не может испытывать по отношению к ней ничего, кроме глубочайшего отвращения.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что думают мужчины о чахнущих и склонных к обморокам девицах. Их презирают! И я нисколько не верю тому, что пишут в романах, будто бы герой восторгается бледностью лишившейся чувств дамы.

– Все это выдумки!

Полностью разделяя мнение подруги на сей счет, Эммелайн никак не желала усугубить отчаяние Грэйс, признав ее правоту вслух.

– Дункан выглядел крайне обеспокоенным, – возразила она. – Не думаю, что твое недомогание показалось ему хоть в малейшей мере отталкивающим. Совсем напротив, он выразил твердое убеждение, что во всем виноват Конистан, а не ты!

Заслышав такие слова, Грэйс перестала хныкать и в изумлении часто-часто заморгала.

– И если хочешь знать, именно Дункан принес тебя на руках в этот будуар! – продолжала Эммелайн.

– Это правда? – воскликнула Грэйс, внезапно воскреснув из мертвых, и села прямо на вытканной золотыми полосками оттоманке, а большие голубые глаза ее загорелись восторгом.

Но вскоре лицо девушки снова вытянулась, и она опять повалилась на расшитые шелком подушки. – До чего же мне не везет! Именно в тот момент, когда Дункан, то есть, я хочу сказать, мистер Лэнгдейл, держал меня на руках, я была без сознания! Нет, я вижу, мне суждено стать гувернанткой, как велит папенька!

– Вздор! – возмутилась Эммелайн, чувствуя, что мрачные предсказания Грэйс выводят ее из себя. – Тебе бы следовало больше доверять мне. И не забудь: не далее, как через три недели вы с Дунканом будете полностью предоставлены самим себе в окружении разве что Уэзермирских скал. Если он в тебя не влюбится, что ж, значит, он безнадежный тупица, и нам останется лишь позабыть о нем навсегда!

– Но раз уж сам Конистан собирается участвовать в турнире, он не позволит своему брату подойти ко мне ближе, чем на милю! Даже тебе придется это признать!

– Ничего подобного я признавать не собираюсь. Мои чувства к его милости далеки от священного трепета, который он сумел внушить чуть ли не всем своим знакомым. Разумеется, теперь, когда он, по сути, навязал мне свое присутствие, это создает для нас известные неудобства, но я найду способ с ним справиться, уж в этом можешь не сомневаться. Он не посмеет вмешиваться в дела Дункана!

Содрогнувшись всем телом, Грэйс закрыла глаза и возобновила свой апокалипсический монолог. У Эммелайн возникло сильнейшее желание схватить ее за плечо и встряхнуть хорошенько, но она удержалась, прекрасно понимая, что на сей раз Грэйс абсолютно права: присутствие Конистана в Фэйрфеллз представляло собой серьезнейшую помеху для осуществления их планов. И все же, подумала Эммелайн, если виконт пожелает скрестить с нею клинки, она к его услугам. Часть ее существа даже ликовала в предвкушении схватки. Давно уже пора было преподать урок этому надменному нахалу. На следующий день она собиралась покинуть Лондон, и ей предстояло многодневное путешествие: времени больше, чем достаточно, чтобы придумать способ расстроить планы Конистана.

Но не успела Эммелайн выйти в вестибюль городского особняка миссис Уитригг, где намеревалась вместе с отцом дождаться, пока им подадут карету, как к ним подошел Конистан. Обменявшись несколькими словами с сэром Джайлзом, виконт повернулся к его дочери, чтобы самым учтивым образом поблагодарить ее за любезное приглашение на летние празднества в Фэйрфеллз. Эммелайн зорко подметила искру торжества в его взгляде прежде, чем он отошел от них.

Она была рада, что успела различить это выражение, ибо оно лишь укрепило ее в решимости взять над ним верх в предстоящей битве умов. Круто повернувшись на каблуках, молодая хозяйка Фэйрфеллз вышла на крыльцо, полной грудью вдыхая прохладный ночной воздух, и поклялась себе, что как только виконт появится в имении, она обеспечит его жильем на конюшне, как он и просил!

Сэр Джайлз, высокий, представительный господин с серебристо-седой шевелюрой, присоединился к дочери на ступенях крыльца.

– Неужели ты и впрямь пригласила Конистана для компании? – воскликнул он. – Просто не знаю, что и сказать. Я думал, ты его терпеть не можешь!

– Вы даже не представляете себе, насколько сильно! – подтвердила Эммелайн, зябко кутаясь в меховую накидку. – Но ничего нельзя было поделать. Он застал меня врасплох, и мне пришлось позволить ему приехать. Не сомневаюсь, он запретил бы Дункану появляться у нас, если бы я отказала в приглашении ему самому.

Сэр Джайлз кивнул с пониманием.

– Я лишь хочу предупредить тебя, девочка моя, что его милость – не желторотый юнец, которого ты могла бы уложить на лопатки одним взмахом ресниц, и к тому же отнюдь не дурак. Можешь не сомневаться: уж если он решил разрушить твои планы, он будет действовать с умом. На его стороне хитрость, опыт и глубокое знание женского сердца!

– О, Боже, папа, вы говорите так, словно восхищаетесь им!

– Так и есть. Честное слово! По зрелом размышлении, я прихожу к выводу, что из него вышел бы отличный зять!

Последние слова, сопровождаемые веселым подмигиваньем, возмутили Эммелайн до глубины души. Потрясенная лукавством отца, – хоть и понимая, что он нарочно ее поддразнивает, – она разразилась пылкой речью, обличавшей все мыслимые и немыслимые пороки Конистана.

Они уже проехали целую милю в городской карете сэра Джайлза, а Эммелайн все никак не могла успокоиться, поэтому баронету пришлось утихомирить ее словами: «Сдается мне, что леди слишком щедра на уверенья!»[7]

– Ненавижу этого человека! – воскликнула Эммелайн напоследок и ласково сжала руку отца. Сердце ее вдруг наполнилось нежностью. Сезон, проведенный в Лондоне, доставил ей огромное удовольствие, однако после двух месяцев шатания по городу, как называл это сэр Джайлз, она с еще большей радостью предвкушала возвращение домой в Камберленд, в Фэйрфеллз, в объятия своей обожаемой матери.

Лондон, удобно расположившийся в мягком климате на юго-востоке Англии, казался мирным, скучным, хотя и полным суеты местом, откуда дорожная карета Пенритов тронулась на следующее утро навстречу девственной природе Камберленда. «Двуглавый Лебедь» встретил их своим обычным переполохом, столь свойственным постоялым дворам, расположенным на бойком месте, и свист разрезающих воздух кнутов, отдаваемые во всю глотку приказы старшего конюха вместе с прощальными словами друзей еще долго отдавались в ушах Эммелайн после того, как они с отцом отправились в утомительное путешествие на северо-запад, в Уэзермир, по направлению к родному дому.

День сменялся ночью, а ночь – рассветом, все новые пейзажи летели им навстречу и пропадали в клубах белой пыли, поднимаемой колесами экипажа на вымощенных местным камнем отрезках дороги от заставы до заставы. А когда летний ливень обрушивался на окрестные поля и начинал барабанить по крыше кареты, вместо пыли из-под колес, забрызгивая ряды придорожных кустов, начинали бить фонтаны жидкой грязи.