Эммелайн почувствовала, что готова рассмеяться: ей нетрудно было вообразить, что творится в эту минуту в душе Конистана. Смех нарастал в ней, не давал ей дышать, когда виконт принялся сквозь зубы источать проклятия.

– Вы это подстроили! – вскричал он, повернувшись к ней с бесконечным озлоблением.

Ей хотелось, чтобы пузырек лопнул, не вырвавшись из ее горла, но у нее ничего не получалось.

– Сэр! – воскликнула Эммелайн, судорожно переводя дух. – Каким образом, скажите на милость, я могла все это подстроить, не зная даже, что вы собираетесь поставить джентльменам условие непременно обзавестись дамскими платочками?

Вместо ответа Конистан опять взглянул на Дункана и разразился новым залпом ругательств, проворчав напоследок нечто, явно не предназначенное для дамских ушей: «Мой брат – круглый болван! Все мозги спустил в трюм!»

Эммелайн больше не могла сохранять выдержку. Она отвернулась от гостей и, прикрывая рот рукой, дала волю переполнявшему ее веселью, трясясь и стеная от смеха, стараясь вести себя как можно тише, но чувствуя, что никакими силами не может сдержаться.

– Вовсе необязательно злорадствовать столь отвратительным образом! – сердито прошептал Конистан у нее над ухом.

– Я не злорадствовала! – возразила Эммелайн, полным ртом глотая воздух, чтобы отдышаться. – Неужели вы не понимаете? Я пожертвовала заранее составленным планом расположения гостей в твердом намерении усыпить ваши подозрения относительно моих коварных замыслов! – Она отерла слезы и сделала еще несколько глубоких вздохов, но увы, поскольку перед глазами у нее по-прежнему маячило его рассерженное лицо, ей ничего другого не осталось, как вновь разразиться смехом. – Поделом вам, милорд! Я думаю, Дункан стал вашей Немезидой! Ну а теперь прошу вас сделать ваше последнее объявление. И не забудьте, что вы собирались вести меня к столу!

При мысли о том, что Конистан будет вынужден любезничать с нею на протяжении всего долгого обеда из семи блюд с десертом, Эммелайн вновь охватил приступ неудержимого веселья. Ей пришлось даже ненадолго покинуть гостиную и укрыться в коридоре, торопливо прикрыв за собою дверь, чтобы отсмеяться без помех.

Какая изумительная нелепость, подумала Эммелайн, в который раз вытирая глаза. И Конистан, и она сама приложили столько усилий в попытке направить по своему усмотрению юную, едва расцветающую любовь Дункана и Грэйс. Но ни ему, ни ей не следовало этого делать, надо было оставить все, как есть! Им не дано было влиять на ход вещей, определенный волей Природы. Она это знала. Она верила в это. В самом деле, вдруг поняла Эммелайн, единственное, что толкало ее самое на хитрости и уловки, – это стремление отвлечь внимание Природы от себя, не дать Ей заглянуть слишком пристально в свое собственное сердце. И все же необычайный комизм положения вынудил ее целых пять минут простоять, прислонившись спиной к стене коридора. Когда ее смех наконец утих, у нее сильно болело горло.

Эммелайн провеселилась весь обед. Ей становилось особенно смешно всякий раз, когда взгляд Конистана обращался к Дункану, который, в свою очередь, все это время счастливо и беспечно проболтал с Грэйс. Взгляд виконта при этом вспыхивал, его речь становилась отрывистой, а движения скованными. Один раз он даже опрокинул свой бокал, вынудив Эммелайн нырнуть лицом в салфетку и буквально застонать, Конистан, напротив, был вне себя от злости. Его хитроумный план, направленный на то, чтобы разлучить Дункана и Грэйс на время обеда и субботней «скачки», провалился самым жалким образом, да к тому же ему еще пришлось сносить насмешки Эммелайн. Даже на следующее утро он не сменил гнев на милость.

– Вам следует признать, что вы сами во всем виноваты, – попрекнула его Эммелайн во время завтрака, устроенного в парке.

– Я это прекрасно понимаю, сударыня!

– Ну тогда, может быть, вы перестанете рявкать на меня так свирепо!

Он уставился на нее яростным взглядом.

– Неужели вы не понимаете, что они еще больше сблизятся, если ему придется толкать ее в седле по этому дурацкому рельсу!

– Тихо! – предупредила она с торжествующей улыбкой. – До завтрашнего дня никто не должен даже догадываться о характере предстоящей скачки. А в ответ на ваш вопрос, отвечаю: да, мне приходило в голову, что на этот раз Дункану и Грэйс предстоит стать конем и наездницей!

Эммелайн широко улыбнулась, а серые глаза Конистана загорелись гневом.

– Если бы вы были мужчиной…

– Пусть вас это не смущает, – возразила она, радостно вонзая кинжал ему в грудь. – Я бы охотно встретилась с вами в кулачном бою или даже в фехтовальном поединке!

Поскольку Конистана едва не хватил удар от этих слов, Эммелайн оставила его наслаждаться завтраком в одиночестве и присоединилась к другим гостям. Воздух был прохладным, солнце пригревало, а будущее сулило столько радости и веселья! Наслаждаясь чудесным днем и вдыхая сладкие ароматы лета, она призналась сама себе, что в восторге от того, как проходит турнир.

– Какого черта? – воскликнул Брант Девок, срывая с головы касторовую шляпу и удивленно вглядываясь в странные деревянные седла, прикрепленные к рельсам в глубине парка. Обернувшись к Конистану, он спросил:

– Что это значит? Это же дамские седла! Я думал, у нас будет скачка!

К этому моменту вся компания собралась у трех длинных гладких рельсов, укрепленных на уровне груди и отполированных до блеска. Эммелайн отступила на шаг от толпы гостей, внимательно следя за разнообразными откликами на ошеломляющую новость. В общем и целом она была довольна. Многие лишились дара речи и лишь моргали, завороженные невиданным зрелищем.

Конистан подошел к одному из седел и толкнул его вперед, чтобы простейшим и наглядным образом объяснить, как будет проходить «скачка».

– Вам предстоит как можно быстрее катить своих наездниц вдоль по рельсам. Первый, кто порвет ленточку, – ее будут держать слуги у дальнего конца рельсов, – считается победителем заезда. Будьте внимательны, замедляйте ход и останавливайтесь сразу же по пересечении финишной ленты, иначе седло столкнется со столбом, и ваша дама рискует вылететь из него кувырком! Всего будет проведено четыре отборочных заезда, два полуфинальных и один финальный для выявления абсолютного победителя: скакуна и его наездницы!

Дамы принялись хихикать и перешептываться, беспокойно поглядывая на своих партнеров. Эммелайн заметила, что Грэйс порозовела от удовольствия, хотя и отвернулась в смущении, когда Дункан улыбнулся ей. Он наклонился поближе и что-то прошептал ей на ухо, отчего Грэйс прижала ладонь к губам и покачала головой. Он, видимо, стал настаивать на своем, и она наконец согласилась, уступив его уговорам. О, как просияло ее лицо, когда она улыбнулась Дункану! Эммелайн показалось, что после этого Дункан долго не сводил взгляда с ее подруги, и – мало того! – в этом взгляде ясно читалась влюбленность.

От этих счастливых размышлений хозяйку отвлекло восклицание Алисии Сивилл:

– Но лорд Конистан! Если использование хлыстов будет запрещено джентльменам, то уж нам, дамам, они совершенно необходимы! Не стану говорить от имени всех присутствующих, но я настаиваю, чтобы мне разрешили взять мой хлыстик, – тут она помедлила и лукаво оглянулась на Гарви Торнуэйта, своего партнера, – потому что мне в этой скачке досталась самая сонная кляча!

Все громко рассмеялись при виде ошеломленного выражения на лице Торни. Его протесты вызвали новый взрыв веселья, но он вскоре умолк и, хорошенько все обдумав и взвесив, добавил:

– Знаешь, Конистан, по зрелом размышлении, – тут Гарви бросил выразительный взгляд на рельсы, достигавшие в длину не менее сотни ярдов[21], – я решил, что Алисия права, разрази меня гром! Лучше дайте ей кнут, а не то я не дойду до финиша!

Опять раздался веселый смех. Прилетевший с озера бриз трепал женские кудри, развевал шелковые ленты и срывал с мужчин шляпы.