Во дворце Данте не смог поговорить с графом де Баттифолле, видимо занятым другими делами. Поэт решил пока поесть или просто отдохнуть. Он отчаянно пытался спокойно смотреть на те стороны преступлений, которые его тревожили и препятствовали трезвым рассуждениям. Кьяккерино не было, и Данте почувствовал настоящую тоску по его болтливости. Франческо тоже не появлялся ему на глаза со своим неистощимым желанием огорчить его. Несомненно, он хотел поговорить, правда, без большой надежды, с мессером Джироламо Бенчивенни, которому было поручено составить акт об этом событии. Поэт решил поспать, заснул до вечера, а потом снова обратился к бумагам с описаниями происшествий, подробности одного из которых он сегодня видел собственными глазами. Его не удивила новость о том, что автор записей мессер Джироламо Бенчивенни в этот день принимал участие в поездке в Мугелло, так что встретиться с ним не удалось. Внутренний голос говорил поэту, что разговор с ним может быть бесполезным.

В конце концов, под деревьями в горах Кручес не произошло ничего важного. Волнений народных не возникло, были только бессилие и паника среди флорентийцев. Данте думал об этом с беспокойством. У него создалось собственное впечатление от увиденного. От того, что он собирался прочитать, он ждал кажущихся разъяснений, но, может быть, это чтение только увеличило его замешательство. Поэт искал нечто конкретное. Неизбежный лист бумаги был найден, а его содержание только усложнило дело. С того момента, когда Данте увидел ужасное происшествие, он был почти уверен в том, из какого места его произведения будет цитата. Запись на этом листе произвела на него странно волнующее впечатление. Но он еще больше запутался, потому что ему казалась подозрительной мелочность, с которой убийцы следовали его произведению. Появление тела между ветвями дерева указывало, очевидно, на тринадцатую песнь, в которой он рассказывал о втором поясе седьмого круга. Там осужденные души врастали в дерево, между листвой которого они были осуждены пребывать вечно своими земными телами до того самого дня, когда прозвучат трубы Страшного Суда. Но то, как труп был разорван клочья, сильно смущало Данте. Кое-что указывало на вполне определенную редакцию его произведения. Теперь он в замешательстве перечитывал снова и снова эту бумагу, обращая внимания на любопытную ошибку, странное отклонение от его слов:

«Расчлененная, разбросанная…» Таковы были эти останки. Но не так было в окончательной редакции его произведения. Данте сознавал, как широко известно его произведение. Копии переписывались от руки, и текст мог искажаться, отличаться от оригинала. Пишущий под диктовку мог перепутать слово, фразу и закрепить свою ошибку в следующих копиях. Автор всегда сознавал: почти невозможно, чтобы его слова нетронутыми сохранились в дальнейших копиях. Но Данте не мог понять закономерность появления этой фразы. Он не заметил такого в текстах на других листах, там не было ошибок в переписывании. Он запутался теперь еще больше; но главное, что мучило поэта, ― это отклонение было совсем не случайным. Хотя это выглядело абсурдно, казалось, что убийцы сами изменили текст, чтобы описать мучения в темном лесу, где терпели наказания самоубийцы ― грешники, презираемые Создателем. Данте представил, что в славный день Воскресения, когда все души наденут свои земные тела, эти не смогут обрести то, от чего они так беззаботно отказались. Это пустое тело останется разбитым и ненужным, не соединится со своей душой, застрявшей на ветвях дерева, навечно осужденной колебаться на ветру. И Данте вспомнил, что однажды в набросках он решил для усиления эффекта написать, что эти тела, бесполезные и непригодные, сохранялись в виде отбросов. Потом он отказался от этого, захваченный новой идеей о том, что нетронутое и целое тело станет большим мучением для души, бессильной использовать его снова.

Однако эти факты мало значения имели в реальности. Невозможно было выяснить личность жертвы, и ничто не могло объяснить такое наказание, потому что очевидно было, что он не был самоубийцей. Это преступление делало бессмысленным поиск связи между modus operandi[46] убийц и личностью жертвы. Данте был полностью убежден и в том, что верная цитата тоже не помогла бы понять логику преступлений. Теперь убийцы даже не уважали его окончательную редакцию. Поэт не был ни в чем уверен, но все же пришел к выводу, что его произведение не было для убийц руководством в совершении преступлений. Они хорошо планировали свои бесчинства, а потом приспосабливали их к тексту «Ада». Вывод, который, по правде говоря, мало что давал в этот момент.

― Вы уверены? ― спросил граф де Баттифолле смущенно.

Данте настоял на том, чтобы попасть к наместнику короля Роберта этим же вечером. Он высказал свои сомнения и то немногое, что смог установить точно.

― Как же иначе? ― ответил он. ― Кроме того, вы сами можете проверить, ведь вам знакомо мое произведение. Хотя, ― заключил он, ― может быть, вам кажется, что вас обманывают.

― Вовсе нет, конечно, ― быстро ответил граф. ― Только, как вы понимаете, учитывая прошлые события, кажется довольно странным, что авторы этого варварства допускают такие ошибки.

Граф де Баттифолле сидел за письменным столом. Франческо тоже был здесь. Королевский наместник казался уставшим. Временами он подпирал голову руками, локтями упираясь в столешницу. Его лицо было серьезным, и Данте предположил, что он обеспокоен, может быть, огорчен высказываниями из толпы, спровоцированными последним преступлением.

― Возможно, они не ошибались, ― размышлял Данте. ― Возможно, они просто решили изменить несколько слов, чтобы стихи соответствовали их преступлению.

― Что вы хотите сказать? ― спросил Баттифолле в смятении.

― Я убежден в том, что вовсе не мое произведение стало вдохновителем этих преступлений, ― ответил Данте уверенно. ― Они попросту стараются найти удобные места в моем тексте, которые могут использовать. Я думаю, что они даже не выбирают жертву, они только подготавливают сцену, которая как можно лучше подойдет для них.

― Но с какой целью? ― произнес Баттифолле.

― Я не знаю, ― ответил Данте. ― Возможно, чтобы посеять панику. Вы же знаете о том, что происходило сегодня утром… или о том, что могло бы произойти. Но я не понимаю, почему они выбрали мою книгу для своих мерзких целей.

― Может быть, мотивы чисто эстетические, ― вставил Франческо язвительно. ― Кто знает, что бы они делали, не имей такого замечательного «дантовского» руководства.

Данте посмотрел на Франческо, стараясь сохранить самообладание.

― Ческо… ― вмешался граф, желая успокоить своего воспитанника. Он оставался серьезным, явственно показывая неуместность шуток. Потом он снова обратился к Данте: ― Вы говорите о заговоре?

― Может быть, я не знаю… ― засомневался Данте, не желая касаться столь деликатного вопроса. ― Я не могу что-либо утверждать. Нужно больше времени.

Граф откинул свое тяжелое тело назад, вздохнул, а потом пристально посмотрел на собеседника.

― Времени… Знаете, почему я не мог встретиться с вами раньше? ― сказал он. ― Я принимал тайную делегацию очень возмущенных знатных горожан. И очень напуганных, ― подчеркнул он высокомерно. ― Они просили меня разобраться с этими жестокостями! Они сомневаются в усердии своих правителей и ищут помощи у своего защитника, короля Роберта. Их не останавливает то, что у их защитника связаны руки, особенно этими правителями и их вероломством. Они же готовы отозвать его сеньорию на два года раньше установленного срока, ― пылко воскликнул граф. ― У нас мало времени, Данте… Близятся октябрьские иды. Если выборы окончатся неблагоприятно, если наберутся сил наши противники, те, кто сегодня несет зло Флоренции, тогда нам нечего будет делать. И не сомневайтесь в том, что Роберт покинет Флоренцию.