Вонь стала почти невыносимой, когда они вошли на пересечение улицы Пелакани с улицей Кончиатори, где находилась большая часть дубилен Флоренции. Кожевники были выселены из городского центра на окраину, но последнее расширение городской стены поглотило зону, которая по праву считалась самой нездоровой и презренной в городе. Десятки работников кожевен разных возрастов ― многие из них раньше были крестьянами ― занимались этим тягостным делом. Мастерские были в большинстве своем всего лишь нездоровыми подвалами, где стояли большие бочки, в которые были погружены кожи на время дубления ― медленного и сложного процесса, который иногда длился больше пятнадцати месяцев. Кроме того, в этой работе приходилось использовать довольно опасные для здоровья материалы, ядовитые средства, а также много воды для размачивания, удаления шерсти, очищения или осветления кож. Вода портилась, а потом выливалась без сложностей и маскировки на ту же самую улицу, по которой свободно стекала, создавая отвратительные, дурно пахнущие промоины, которые было трудно обойти путешественнику.

Некоторые оборванные работники, босые и прикрытые грубой накидкой, не пытались избежать их, они были готовы ходить голыми ногами по этой струящейся заразе. В таких мастерских также хранились без всякого порядка разные отбросы: кровь, жир, останки животных, с которых сняли кожу, ― они были разбросаны по разным углам. Их оставляли уличным собакам, котам и крысам, большим, словно кролики. Закон требовал вывозить эти отбросы за городские стены, но мало кто это делал. На улице были растянуты кожи ― сырые полотна, сделанные из разных животных, которые вывесили сушиться на робком утреннем солнце.

Теперь они действительно привлекали внимание. Ни один из этих нищих отверженных не спускал с них глаз, хотя, может быть, это длилось всего несколько минут, они смотрели на двух странных типов, путешествующих по аду, который святая справедливость не заметила из-за того, что попросту обошла. Слышались комментарии и смешки, но ни один из этих людей не бросил работу, чтобы подойти к ним, поинтересоваться хотя бы их целями и намерениями. Это была их жизненная философия: жить и дать другим жить или умереть, не вмешиваясь. Так существовали вдали от политического центра государства, так любящего регулировать и контролировать жизнь своих граждан. Эти люди, такие необходимые для экономического процветания самого развитого города Тосканы, казались Данте такими чуждыми Флоренции, как наемники, которых город нанимал для охраны внешних границ; жалование они тоже получали от богатых горожан, но стояли на краю жизни. И, как наемники, они не испытывали никаких угрызений совести, если потом поворачивались против своих бывших союзников, завидев лучший заработок или лучшие условия. Поэт ускорил шаг. Он наполовину прикрыл лицо капюшоном, не для того, чтобы скрыть свою личность, которая абсолютно не интересовала этих людей; а только для того, чтобы защитить свой нос от тошнотворной вони, которая выворачивала желудок. Неустрашимый Франческо рядом со своим спутником оставался невозмутимым. Но Данте хотел выбраться отсюда как можно быстрее, и его мало заботило то, как он выглядит со стороны; он понял с огорчением, что его возвращение во Флоренцию предполагало не только посещение любимых мест, как два дня назад, но и погружение в местные проблемы.

Поспешно пройдя этот клубок бедноты, они попали на другие улочки, которые выглядели иначе. Такие же разрушенные, но более спокойные, безлюдные и темные. Чумной дух здесь был слышен как бы отдаленно, словно дурное воспоминание, и Данте решил, что теперь может открыть лицо. Он дышал с облегчением, словно наслаждался свежим воздухом. Они остановились, и Франческо посмотрел на него, но поэт озирался по сторонам, точно не знал, куда теперь им нужно идти.

― Это, должно быть, то место, ― спокойно произнес он. ― Так мне кажется… Я не ожидал, что оно такое безлюдное и спокойное, но ведь мы не могли рассчитывать на то, что увидим здесь указатель с названием, ― добавил он с улыбкой. Потом он указал на полуразрушенный колодец вдалеке. ― По крайней мере, мы нашли колодец.

Франческо фыркнул в ответ и повернулся, чтобы проверить, не преследовал ли их кто-нибудь. Он давал понять, что начинали сбываться его слова о том, что этому Филиппоне не стоит верить, и этот путь они проделали зря. Данте немного прошел вперед и заглянул в ближайшие улочки. Он внимательно смотрел на разбитые двери и пытался найти хоть какой-нибудь след таинственных бегинов. Ни одна дверь не была хоть немного открыта, а вокруг не было никого, у кого можно было бы спросить. Фантастический пейзаж, пейзаж смерти или его превосходное подобие; в глубине одной из этих узких улочек он увидел длинный фасад не слишком высокого здания. Оно напоминало большой хлев, выделялись дверь, покрашенная зеленой краской, и окна, забитые толстыми досками.

― Вот наш указатель, ― удовлетворенно произнес Данте. ― И если я не сильно ошибаюсь, это убежище бегинов.

― О чем вы говорите? ― недоверчиво сказал Франческо. ― Этот дом похож на старый заброшенный хлев.

― Похож, ― ответил Данте, ― но с какой тщательностью заколочены окна в этом заброшенном здании! И видишь эту дверь? Она покрашена совсем недавно. Я думаю, что зеленый цвет ― знак для новообращенных и других последователей этих бегинов, о которых я тебе говорил.

― Тогда войдем! ― импульсивно произнес Франческо, не собирающийся больше рассуждать.

― Я уверен, что нам не откроют, ― качая головой, остановил его Данте. ― И, кроме того, они могут разбежаться, когда поймут, что мы ими интересуемся.

― Войдем во что бы то ни стало, ― настаивал Кафферелли.

― Тогда живыми мы не выйдем, ― заметил Данте. ― Хотя у тебя и есть кинжал.

― Почему вы думаете, что они так опасны и что у них настолько дурные намерения? ― спросил Франческо.

― Потому что очень много таинственности во всем, что нас окружает… ― сказал поэт задумчиво. ― Хотя я могу ошибаться, может, это души более чем кроткие и человеколюбивые. Тем не менее, я думаю, будет лучше, если мы останемся здесь и подождем, пока кто-нибудь появится.

― А если все они внутри? ― спросил Франческо.

― Тогда подождем, пока кто-нибудь выйдет, ― коротко ответил Данте.

― Тогда вам следует молиться, чтобы это произошло раньше, чем наступит ночь, ― произнес Франческо скучным голосом.

― Я помолюсь об этом и еще о многом другом, ― уверил его поэт, ― но я не уйду отсюда, пока не поговорю с ними. Странствующие побитые камнями проповедники, появившиеся и исчезнувшие нотариусы, которые пропадают где-то в Мугелло… Мне не слишком везет на счастливые случайности, ― добавил он с иронией.

Им не пришлось долго ждать. Они остались стоять на этом углу, с которого была видна зеленая дверь. Оба решили молчать, словно боялись, что их услышит или раскроет их присутствие кто-то враждебный. Данте использовал это время для того, чтобы привести мысли и догадки в порядок, хотя не мог найти логической связи между многими из них. Франческо наблюдал. Он не переставал оглядываться по сторонам, каждый раз более нервно, готовый заметить малейшее движение. Ожидание закончилось, когда показались три фигуры, возникшие на другом углу улицы, где находился дом с заколоченными окнами. Они быстро приближались. Данте поторопил Франческо, потому что боялся упустить их, если они исчезнут за дверью. Им помогло, что появившиеся, без сомнения удивленные присутствием двух незнакомцев около их убежища, стали идти медленнее. Оказавшись почти перед ними, Данте и Франческо остановились, и поэт дружелюбно произнес:

― Привет вам! Да пребудет с вами Господь!

Человек молча остановился, лицо его выражало безразличие. Он был одет в серый грубый плащ, характерный признак принадлежности к сообществу бегинов, которые обитали в этих местах. Вместо ответа он скрыл поспешно свои руки под двумя боковыми рукавами, под плащом. Это спровоцировало инстинктивное защитное движение Франческо, который тоже засунул правую руку под плащ, хотя не стал демонстрировать оружие. Тогда один из двух других обратился к Данте: