Данте глядел на людей, стоящих перед дворцом: очевидно, они были в дурном настроении. У них был дикий вид и топоры на плече. Поэт понял, что это люди барджелло, о котором рассказывал граф де Баттифолле. День и ночь перед зданием они защищают власть своих хозяев. Надменные, привлекающие внимание, они нагло смотрели на горожан, которые приближались к зданию, и распутно на немногих горожанок, которые редко проходили мимо, потому что ненавидели этот путь.

Поэт сомневался, было ли во дворце что-то, что стоило так охранять. Там, в огромном здании, сидели взаперти приоры, их хорошо снабжали, мало кто решился бы напасть на эту громадину. Над главной дверью дворца была выбита дерзкая надпись: «Jesus Christus, Rex Florentini Populi S. P. Decreto electus»,[33]― девиз надменных флорентийцев. Для Данте дело обстояло не так. Он смотрел на своих соотечественников как на больных от страха или трусости; а может, они были как раз довольны новой ситуацией. С его точки зрения, они морально деградировали, как, впрочем, и все эти благородные люди, вплоть до понтифика Бонифация VIII, которого называли «пятым элементом творения». Несмотря на это, Флоренция создавала видимость грандиозного государства, все более ослепительную, более грандиозную, скрывая внутреннюю раздробленность. Это заставляло работать большинство итальянских скульпторов и архитекторов. Среди них был Арнольфо де Камбио, который построил множество зданий, но многие его начинания не были завершены из-за ранней смерти архитектора.

Данте прервал свои размышления, когда понял, что, прогуливаясь по площади и разглядывая это здание, может вызвать подозрения стражников. И он пошел в другую сторону от дворца, решив продолжить свой путь на север, до площади, на которой стоял собор Дуомо.[34]

Блуждая по улице Ваккереччиа, поэт дошел до пересечения ее с улицей Пор Санта Мария, не устоял перед искушением посмотреть на течение Арно и послушать шум, который всегда царил на улицах, соединяющихся с Ольтрарно. Спокойный, уверенный, что его глаза снова насытятся видом Старого моста, Данте позволил своим ногам привести себя сюда. Теперь он боялся легких толчков, которыми его встречали флорентийцы. Он знал, что так действуют многочисленные воры, ищущие зазевавшегося гуляку, у которого было можно легко стянуть кошелек. Но с ним этого произойти не могло.

Когда он уже смутно различал стройный силуэт моста, почти пересекающий его путь, шаги поэта стали медленнее, и это вызывало недовольство части прохожих. Отражение солнца в спокойном Арно, отражение самого старого из мостов Флоренции успокаивали Данте и почти создали иллюзию того, что ничто не изменилось, что он никогда не покидал свою родину, что все это было дурным сном и испарилось в свежем аромате реки. День разгорался, а солнце пекло все сильнее, этот аромат скоро превратился в вонь из-за отбросов, которые кидали в реку лавочники с моста, в основном кожевники и мясники. Отсюда, вглядываясь в зеленую даль холмов на другом берегу реки, поэт мог смутно различить укутанный в густой туман, как если бы его глаза застилали слезы, хрупкий и беловатый, словно мираж, силуэт Сан Миниато. Данте рассеянно созерцал сильно поврежденную статую Марса. Изуродованный бюст первого покровителя Флоренции, замещенного позже Святым Иоанном Крестителем, навсегда отпечатывался в памяти флорентийцев. Его каменные глаза видели многое, написанное на страницах истории Флоренции.

Данте наполовину повернулся и спокойно пошел обратно, на улицу, которая получила название по имени цеха Калимала, имевшего большую власть в республике. Здесь располагались многочисленные лавки, специализирующиеся на окраске шерсти. Дойдя до Нового рынка, Данте убедился, что его переодевание дало неплохие результаты. На него сыпались предложения купить разные товары, просили разные цены. Гулять по центральным улицам, наполненным постоянным движением людей и лошадей, не было так уж сложно, потому что вся Флоренция была огромной мастерской и рынком.

Коммуна устанавливала день и час, места, назначенные каждому торговцу, и указывала максимальные размеры лавок. Но на деле производство и торговля разворачивались где угодно: на открытом воздухе и в закрытых помещениях, в публичных и частных домах, перед мастерскими, находящимися на нижних этажах зданий; здесь показывали товары прямо над остатками производства ― камнями пли деревом. Многочисленным торговцам, усеявшим улицу, нужно было давать дорогу погонщикам, которые перевозили товары и материалы с места на место на мулах и ослах. Здесь были неизбежные нищие, которые шли на звон падающей монеты, а также глашатаи и герольды коммуны, которые выкрикивали новости, муниципальные распоряжения, законы или положения тем немногим, кто выказывал к этому интерес. В этих условиях передвижение было в высшей степени затруднительным, поэтому Данте шел медленно, глядя на то, как изменилось лицо города.

Несмотря на предел, который коммуна установила для высоты башен, на этих узких улицах гиганты из камня и кирпича создавали вертикальную перспективу. От взгляда такого наблюдателя, как Данте, не укрылось, как изменились обыкновенные дома граждан. Они были невелики; кроме того, горожане в них жили, трудились и торговали. Деревянные строения почти исчезли, дерево заменили более твердыми и прочными материалами, кирпичом или камнем.

Немного пройдя вперед, Данте был заинтригован скоплением людей вблизи Старого рынка. Толпа любопытных горожан была похожа на рой. Несмотря на то что место было предназначено в основном для торговли разного рода съестными припасами ― тут был огромный выбор мяса, фруктов и овощей, ― на этой площади можно было найти и другие товары. Было оживленно и шумно из-за жонглеров и музыкантов, фокусников и мимов, шулеров, которые подстрекали прохожих принять участие в играх в карты и кости…

С большим трудом выбравшись из толпы, Данте вышел на дорогу к площади Сан Джованни. Баптистерий, «прекрасный Сан Джованни», с его ясной геометрией из белого и зеленого мрамора, был для Данте центром притяжения во Флоренции. Жизнь сделала любопытный круг, вернув поэта к началу. Рождение и смерть, начало и конец. Любимые места, в которые он вернулся, чтобы открыть, что они всегда были здесь, ожидая его возвращения. Потрясенный, он обошел громадное восьмиугольное здание, не выпуская из виду стоящий рядом скелет будущего собора Санта Мария дель Фьоре, который в один прекрасный день назовут новым собором Флоренции. Это было религиозное сердце города. В этом обширном прямоугольном пространстве, которое занимали две площади, находилась душа Флоренции, дух этого города, который проступал таким агрессивным и мужественным в массе коричневых камней.

Небо медленно темнело; Данте испугался, что снова начнется ливень. Он дошел до Санта Марии, и ему показалось, что строительство не слишком продвинулось с сентября 1296 года. Проект Арнольфо был грандиозным. Просторные фундаменты занимали огромнейшую площадь. Несмотря на это, старая церковь Санта Репарата не была разрушена. Новое здание обнимало ее своими стенами, закрепляя в своем основании. Было странно видеть, как Санта Мария покрывает на треть старинный храм.

Удивляясь спящему скелету Санта Марии, Данте подумал, что некому продолжать работу, которую прервала смерть Арнольфо. Стройка была остановлена на стадии возведения внутренних стен; с другой стороны, новый фасад был украшен только наполовину, не было сложных мраморных обшивок, которые должны были повторять облик Баптистерия. Фасад, украшенный плиткой и изваяниями, свидетельствовал, что Арнольфо был, кроме всего прочего, великим скульптором.

Между тем все пространство вокруг фундамента этого божьего храма представляло собой хаос из камней, каменных плит, железные прутьев, больших перекрученных канатов, разного рода мусора и строительных материалов: когда работа остановилась, свалка продолжала разрастаться за счет всей Тосканы. Такой беспорядок навел Данте на мысль, что в одной из этих куч нашел свою жуткую смерть торговец Пьеро Верначчиа. И внезапно и жестоко его настигли воспоминания о настоящем мотиве его присутствия во Флоренции ― об этих отвратительных преступлениях, которые ему было поручено расследовать. Его душу окутала тьма, чернее, чем тучи, которые собирались над головой. Печально и мрачно он заключил, что, может быть, наступил момент вернуться в комнату, предстать перед лицом наместника короля, ответить без промедления на его предложение. В конце концов, он должен был принять решение и надеялся, что на этот раз не ошибется так, как раньше.