Кто-то приставил к дереву лестницу высотой в двадцать брацев. По ней, с выражением отвращения и ужаса на лице, залезал один из членов коммуны. Другой, на которого это зрелище произвело не меньшее впечатление, поддерживал лестницу внизу и напряженно смотрел на кроваво-красную кучу у своих ног. Первый залез и дотронулся до останков, которые в тот же миг упали на кучу внутренностей. Данте показалось, что он различает в этом месиве руку, может быть, ногу. Эта огромная мясорубка заставила его погрузиться в свою память в поисках сцены в «Аде», с которой можно было бы сравнить эту трагедию. Он выглядел таким пораженным, что Франческо должен был тихонько дернуть его за одежду, чтобы потянуть за собой туда, где стояли его подчиненные. Они с трудом просочились между зеваками. Если бы Франческо не держал Данте за одежду, поэт потерял бы из виду молодого человек, тем более что он снова задумался. Он слышал голос своего провожатого, почти шепот, этот голос вывел поэта из размышлений.

― Когда мы нашли это, то решили, что вы должны увидеть все сами. Я буду рядом с вами, чтобы вы слышали, что они мне скажут, но вам не следует ничего говорить, никого звать, чтобы не привлекать внимание.

Данте пробормотал что-то вроде согласия; его взгляд был все еще прикован к проклятому дереву. Пока они не подошли совсем близко, Франческо снова обратился к Данте, который, казалось, медленно выходил из летаргического сна.

― Вы хотите что-то спросить?

― Не знаю… ― колебался Данте. ― Возможно, если установить личность… ― сказал он, не в состоянии найти подходящее определение. ― Или если есть какая-нибудь надпись на бумаге, ― добавил он, словно эта мысль неожиданно пришла ему в голову, хотя он был уверен в том, что бумага найдется.

Данте пробрался в первый ряд зевак, многие из которых стали протестовать и мешали ему пройти. Оказавшись впереди, Данте смог увидеть других людей, смотревших вблизи на скользкие труды сбора останков. Один из них, гражданский нотариус, судя по красной мантии, делал пространные записи на доске, которую держали с двух сторон его помощники, создавая импровизированный стол. Данте предположил, что это должен быть мессер Джироламо Бенчивенни, акты которого он читал и который заинтриговал его. Было бы хорошо подойти и поговорить с ним, но осторожность остановила поэта. Франческо сделал несколько шагов вперед и оказался на ничейной земле, которую охраняли стражники. Двое из них подошли к нему с суровым видом, угрожающе подняв арбалеты; но в следующий момент они его узнали и вернулись на свои места. Франческо знаком приказал одному из солдат приблизиться. Это был сильный и зрелый человек с глубоким, на половину лица, шрамом, идущим от подбородка. Солдат, несомненно, командир этого патруля, подошел и по-военному отдал честь. Франческо тоже поприветствовал его, Данте постарался расслышать их разговор, и ему это удалось.

― Сколько времени он здесь? ― спросил Франческо без предисловий, указывая на дерево кивком головы.

― Откуда я знаю? ― ответил солдат, пожав плечами. ― С этого утра… или со вчерашнего дня… Невозможно сказать, когда это было совершено. Потому что здесь мало кто ходит. Время от времени здесь появляется какая-нибудь девица, чтобы поразвратничать с каким-нибудь пажом, ― выдал он, подмигнув. ― И если кто-то видел это раньше, то мог принять за останки какого-то животного, убитого соколом, или кота, замученного мальчишками.

― Кто это нашел? ― произнес Франческо.

― Несколько мальчишек, которые забежали сюда за мячом. Один из них испугался и показал своим приятелям, ― ответил солдат, с гадким смешком, указывая пальцем на месиво на стволе дерева.

Данте, стараясь не упустить ни одной детали этого разговора, проследил взглядом в направлении, куда указывал солдатский палец, и с отвращением разглядел голову.

― Его тут же вырвало! ― продолжал тот весело. ― Уверен, что они надолго потеряли желание играть на открытом воздухе.

― Его кто-нибудь узнал? ― перебил Франческо серьезно и резко, ясно давая понять, что он не разделяет веселья своего собеседника.

― Ха! ― ответил тот, не теряя шутливого тона. ― Будто чтобы узнать это… Я видел свиней на бойне в деревне, они выглядели гораздо лучше.

― А по одежде?

― Одежды нет, ― ответил солдат. ― Абсолютно голый, каким когда-то родился на свет.

Франческо украдкой посмотрел туда, где стоял Данте. Возможно, он проверял, может ли тот со своего места слышать все, о чем они говорят; потом продолжил разговор:

― А что-нибудь странное нашли рядом с трупом?

― Ничего об этом не знаю, ― ответил солдат.

― Никакого листка с записями? ― настаивал Франческо.

― Ну, пока я не…

В этот самый миг внимание всех присутствующих обратилось к человеку, который стоял на лестнице: он криками возвещал о новой находке. Ему явно хотелось, чтобы все зрители знали, что он нашел. Одним махом он отцепил этот трофей от ветки. Это был кусок пергамента, и его вид вызвал холодок в душе Данте. Человек начал спускаться, по пути разворачивая найденный лист. Как только он спустился на землю, показал его остальным. Данте услышал суровый голос солдата:

― Ну, вот ваша записка.

И, прежде чем вернуться на свое место, Франческо, обращаясь к нотариусу, ясно и отрывисто приказал:

― Отнеси эти бумаги графу. Ты понял? Мне все равно, как ты это сделаешь, но ты должен принести эти бумаги во дворец.

Едва неосторожный член коммуны ступил на землю, другой человек двинулся в его сторону. Он буквально выхватил бумагу и отдал ее нотариусу. Между тем в толпе звучали протесты, ругательства, проклятия, просьбы, жалобы… Все кипело, словно большой котел, готовый взорваться, и Данте по-настоящему испугался, что начнется бунт. Солдаты, думая о том же, заняли свои позиции: обе группы соединились. Они демонстрировали неподдельную решимость противостоять этому тупому мятежу. Франческо подошел к Данте, чтобы вывести его из этой массы недовольства и гнева, которые буквально витали в воздухе.

Пока поэт следовал за ним с грустью и страхом, несколько выкриков из толпы врезались в его сознание.

― Еще одно преступление этого проклятого Данте! Святая Мария, Матерь Божья! Когда же это закончится? Не дай нам всем умереть, словно крысам! Флоренция во власти Сатаны!

Кричавший привлек внимание Данте своими странными манерами. Он пламенно обращайся к толпе, словно ожидал от людей чего-то большего, чем скрытая поддержка. Это был крупный человек с разъяренным лицом, имевший вид мошенника, грубого и не слишком умного. На голове у него была зеленая шляпа ученого, грязная и старая, и она едва прикрывала отсутствие обоих ушей. На нем были остатки грязных и рваных чулок, кафтан непонятного цвета, весь в дырах и с разорванными рукавами. Поэт увидел еще, что у него нет руки ― она не высовывались из рукава. Это был вор, много раз осужденный. Его присутствие здесь и воодушевленные слова были более чем удивительны. В этом скоплении народа некоторые отличались особенно грубыми выкриками. Они были почти готовы обвинять друг друга, защищая свои политические убеждения и изливали ненависть на своих противников.

― Что делают король и его наместник, чтобы защитить нас? ― негодовали одни.

― А чем занимаются наши правители-разорители из коммуны? ― отвечали другие.

― Наместник Роберта из своего роскошного дворца будет защищать флорентийцев? ― вопрошали первые.

― А барджелло умеет только головы укорачивать невинным? ― отвечали со злостью их противники.

Поэт и его провожатый сели на коней и постарались как можно скорее удалиться от этого кипящего котла. И Данте понял благоразумные предостережения графа де Баттифолле. Флоренция находилась на краю открытого гражданского противостояния.

Обратный путь прошел в еще более мрачном молчании, чем дорога туда, потому что сам Данте, погруженный в размышления, не слишком хотел разговаривать. Он даже не протестовал против возвращения прямо во дворец ― а именно туда направлялся Франческо, ― потому что в этот момент у него совсем не было сил, чтобы ходить по городу.