— Дорогой, что происходит? — спросила Джина. — Кто такой Ринго? О каких письмах ты говоришь? Может, полиция сегодня опять к тебе приходила? Или все это из-за меня? Если это так, то я понятия не имела… я не хотела ничего плохого. Мне только казалось, что если мы будем вместе — я имею в виду, навсегда, — то мне нужно привыкать к диким животным Нью-Фореста. Ведь лошади — часть твоей жизни. Они — часть твоих владений. Не могу же я всю жизнь их избегать.

Это была если не оливковая ветвь, то по меньшей мере развилка на дороге, и Гордону предоставлялась возможность выбрать правильный путь.

— Если бы ты хотела к ним привыкнуть, я бы тебе помог.

— Знаю. Но я задумала устроить тебе сюрприз. — В ее голосе стало поменьше напряжения. — Извини, если я позволила себе вольность. Я не думала, что от этого кому-нибудь будет плохо. Вот посмотри. — Она взяла карту и развернула ее. — Показать тебе, Гордон?

Она ждала от него согласия. Когда он кивнул, Джина медленно подошла к поилке с картой в руке. Пони пили, но при ее приближении осторожно подняли головы. Они, в конце концов, были дикими. Такими и останутся.

Тесс тявкнула, привлекая к себе внимание, и Гордон взял ее за ошейник. Возле поилки Джина подняла карту, помахала ею на пони и закричала: «Кш, лошади!» Тесс громко залаяла, а пони сбились в кучу и побежали к дальней стороне загона.

Джина вернулась к нему. Она ничего не сказала. Молчал и Гордон. Ему явился еще один выбор, но теперь их было так много, так много выборов и так много дорог, причем с каждым днем их становилось все больше. Одно неверное движение — и все. Гордон это отлично понимал.

Джина вернулась. Когда она снова оказалась за забором, он отпустил ошейник, и Тесс бросилась к Джине. Та потрепала собаку, и ретривер кинулся к сараю, в тень и к миске с водой.

Джина остановилась перед ним. Гордон по-прежнему был в темных очках. Она протянула руку и сняла их.

— Дай мне посмотреть в твои глаза.

— Свет резкий, — сказал он, хотя это не вполне отвечало действительности. — Мне не нравится, когда их на мне нет, — а вот это была чистая правда.

— Гордон, ты можешь успокоиться? Позволь, я помогу тебе все отпустить.

Он был напряжен с головы до ног.

— Не могу.

— Можешь, — возразила она. — Позволь мне, мой дорогой.

Чудом Джины было то, что она уже забыла, как он вел себя с ней несколько минут назад. Она была воплощением настоящего. Прошлое осталось в прошлом.

Она обхватила его одной рукой за шею и притянула к себе, а другая рука заскользила по его груди, опускаясь все ниже и ниже. Он тотчас отреагировал.

— Позволь, я помогу тебе все отпустить, — повторила она, прижавшись к нему. — Позволь мне, дорогой.

Он беспомощно простонал и сделал выбор. Убрал оставшийся между ними узкий просвет.

— Его зовут Юкио Мацумото, — сказала Изабелла Ардери, когда Линли вошел к ней в кабинет. — Его брат увидел фоторобот и позвонил.

Она переложила какие-то бумаги на столе.

— Хиро Мацумото? — спросил Линли. Ардери посмотрела на него.

— Да, это его брат. Вы его знаете?

— Знаю. Он виолончелист.

— Из Лондонского оркестра?

— Нет. Он солист.

— Известный?

— Если вы слушаете классическую музыку.

— А вы, как я понимаю, слушаете.

В ее голосе послышалось раздражение. Должно быть, Изабелла обиделась, решив, что он демонстрирует перед ней свою эрудицию. Она вообще была не в духе. Неужели это вызвано его встречей с Хильером? Линли хотел сказать ей, чтобы она не беспокоилась на этот счет. Хотя после смерти Хелен он и восстановил дружеские отношения с Хильером, но чувствовал, что долго это не продлится и они снова будут на ножах.

— Я слышал его игру. Если это и в самом деле тот Хиро Мацумото, который вам звонил.

— Сомневаюсь, что есть два человека с таким именем. Кстати, в Ярд он не приедет. Сказал, что будет говорить с нами в офисе его адвоката. Потом мы пошли на компромисс и договорились встретиться в баре отеля «Майлстоун». Это недалеко от Альберт-холла. Вы знаете, где это?

— Нетрудно будет найти, — ответил он. — Но почему не в офисе адвоката?

— Мне не нравится роль просителя. — Ардери взглянула на часы. — Десять минут. Я встречу вас в машине. — Она кинула ему ключи.

Пришла она через пятнадцать минут. В салоне машины запахло мятой.

— Ладно, — сказала она, когда они выехали на пандус. — Рассказывайте, Томас.

Он покосился на нее.

— О чем?

— Не юлите. Хильер приказал вам следить за мной и отчитываться?

— Ну, не в таких выражениях, — усмехнулся Линли.

— Но разговор шел обо мне?

На улице он затормозил и посмотрел на нее.

— Знаете, в некоторых ситуациях такие выводы попахивают нарциссизмом. Я бы ответил так: «Мир не крутится вокруг вас, шеф».

— Изабелла, — поправила она.

— Шеф, — повторил он.

— О господи, Томас. Я не позволю вам продолжать в том же духе. Называйте меня Изабеллой. А теперь повторю свой вопрос: вы собираетесь рассказать или я должна делать предположения? Я хочу, чтобы со мной работали верные люди. Вы должны сделать выбор.

— А если я не хочу?

— За ушко да на солнышко. В одно мгновение вы снова станете инспектором дорожного движения.

— Я никогда не был инспектором дорожного движения, шеф.

— Изабелла. И вы, черт возьми, отлично знаете, что я имею в виду, как бы ни скрывали это за своими безупречными манерами.

Линли выехал на Бродвей и обдумал маршрут. Он решил ехать к Бердкейдж-уок, а оттуда повернуть к Кенсингтону.

Отель «Майлстоун» был одним из многих шикарных заведений, появившихся в городе в последние несколько лет. Его построили в том же архитектурном стиле, что и особняки из красного кирпича, обращенные на Кенсингтонские сады и дворец. Здесь было спокойно, тихо, настоящий оазис по сравнению с толчеей Кенсингтон-Хай-стрит, находившейся совсем недалеко отсюда. Были и кондиционеры — настоящее блаженство.

Сотрудники отеля, одетые в дорогую униформу, говорили тихими голосами церковных служителей. Как только Линли и Изабелла Ардери вошли в отель, к ним тотчас приблизился любезный консьерж и спросил, чем он может помочь.

Ардери сказала, что им нужен бар. Она говорила быстро, по-деловому.

Секундное замешательство консьержа Линли воспринял как неодобрение, которое не было озвучено. Вероятно, Изабеллу приняли за инспектора, пришедшего с проверкой, или за человека, который будет писать о «Майлстоуне» еще в одном из миллиардов путеводителей по Лондону. Видимо, консьерж решил, что в интересах каждого, если он обслужит посетителей с безупречной вежливостью, но в то же время едва заметно дав понять свое отношение к манерам Ардери. Он сказал: «Конечно, мадам», — и провел их в бар, который оказался отличным местом для доверительного разговора.

Прежде чем консьерж их оставил, Изабелла попросила его подозвать бармена. Когда тот подошел, она заказала водку и тоник.

— Так вы собираетесь рассказать мне о сэре Дэвиде или нет? — спросила она, глядя в невозмутимое лицо Линли.

Тот удивился, потому что думал, что Изабелла как-то прокомментирует выбор своего напитка.

— Мне, собственно, нечего сообщить. Он хочет поскорее заполнить вакансию. Прошло слишком много времени с тех пор, как ушел Уэбберли. У вас хорошие перспективы…

— До тех пор, пока я никак не оскандалюсь, буду приходить в офис в колготках, не стану никого задевать и буду добродетельно себя вести, а в это понятие входит и то, что я не стану, невзирая на жару, пить в рабочее время водку с тоником.

— Я собирался сказать «насколько я могу судить», — сказал Линли.

Он заказал себе минеральную воду. Ардери прищурилась и посмотрела на бутылку «Пеллегрино», которую перед ним поставили.

— Вы меня осуждаете? — спросила она. — Расскажете сэру Дэвиду?

— То, что осуждаю? Нет, не расскажу.

— Пусть даже я выпиваю в рабочее время? Я не пьяница, Томас.