Были приглашены почти все одноклассники Хорхе Алдайя из школы Святого Габриеля. По подсказке, Хулиана Хорхе включил в список приглашенных даже Франсиско Хавьера Фумеро. Микель Молинер предупредил их, что сын привратника будет чувствовать себя не в своей тарелке среди самовлюбленных и высокомерных отпрысков благородных семейств. Франсиско Хавьер получил приглашение, но интуитивно почувствовал то, о чем подумал Микель Молинер, и решил остаться дома. Когда донья Ивонна, его мать, узнала, что сын намеревается отказаться от приглашения в роскошный особняк Алдайя, она чуть не разорвала его на куски. Разве это не знак того, что скоро перед ней откроются двери высшего общества?

Следующим шагом могло быть приглашение на чашку чая с пирожными от сеньоры Алдайя и других воистину утонченных дам. На сбережения, которые сделала, откладывая каждый месяц небольшую сумму из жалованья супруга, донья Ивонна купила сыну матросский костюмчик.

Франсиско Хавьеру было тогда уже семнадцать лет, и тот костюм, синий, с короткими брючками, идеально соответствовавший утонченному вкусу доньи Ивонны, смотрелся на нем гротескно и унизительно. Под давлением матери Франсиско Хавьер решил принять приглашение и неделю вырезал из дерева ножик для вскрытия конвертов, который собирался подарить Хорхе. В назначенный день донья Ивонна настояла на том, чтобы проводить сына до самого входа в дом Алдайя. Она хотела вдохнуть атмосферы аристократичности и иметь удовольствие видеть, как перед ее сыном открываются двери, которые вскоре откроются перед ней самой. Абсурдный матросский костюм Франсиско Хавьеру оказался мал. Ивонна принялась что-то на ходу переделывать, из-за чего они приехали поздно. Между тем, пользуясь праздничной суматохой и отсутствием дона Рикардо, который в тот момент наверняка наслаждался прелестями одной из лучших представительниц славянского народа, то есть по-своему тоже праздновал, Хулиан сбежал из-за стола. Они с Пенелопой договорились встретиться в библиотеке, где не было риска натолкнуться на кого-то из просвещенного и изысканного высшего общества. Хулиан и Пенелопа так жадно и страстно целовались, что им было не до нелепой пары, подходившей в тот момент к крыльцу. Франсиско Хавьера, наряженного, как юнга перед первым причастием, и бордового от унижения, донья Ивонна тащила за собой едва ли не волоком. Ради такого случая она стряхнула пыль с большой соломенной шляпы и надела ее в довершение к платью в складочку и оборочку. Со стороны она напоминала ларек со сладостями, или, по словам заметившего ее издали Микеля Молинера, бизона, замаскировавшегося под мадам Рекамье. На лакеев у двери посетители не произвели особого впечатления. Донья Ивонна объявила о прибытии ее сына, Франсиско Хавьера Фумеро де Сотосебальос. Лакеи ехидно ответили, что имя им ни о чем не говорит. Донья Ивонна рассердилась, но попыталась сохранить вид достойной сеньоры и приказала сыну предъявить приглашение. К несчастью, из-за предпринятого впопыхах перешивания костюма, карточка так и осталась лежать на столе для шитья.

Франсиско Хавьер попытался объясниться, но сильно заикался, а смешки лакеев не способствовали тому, чтобы недоразумение разъяснилось. Им предложили уходить подобру-поздорову. Донья Ивонна в ярости заявила, что охрана просто не знает, с кем имеет дело. Лакеи ей ответили, что место судомойки уже занято. Из окна своей комнаты Хасинта видела, как Франсиско Хавьер, уже уходя, вдруг остановился и обернулся. Он в один миг позабыл весь этот спектакль с охрипшей от воплей матерью и высокомерными слугами. Он увидел их. Хулиан целовал Пенелопу в окне библиотеки. Они целовались страстно, далекие от окружающего мира, они принадлежали друг другу…

На следующий день Франсиско Хавьер появился в школе во время большой перемены. Новость о вчерашнем скандале уже была известна всем ученикам, послышались смешки и вопросы, что он сделал со своим матросским костюмчиком. Смех тут же смолк, когда у него в руках заметили отцовское ружье. Стало тихо, многие отошли подальше. Только Алдайя, Молинер, Фернандо и Хулиан смотрели на него, ничего не понимая. Не сказав ни слова, Франсиско Хавьер поднял оружие и прицелился. Свидетели потом скажут, что на его лице не отразилось ни ярости, ни гнева, Франсиско Хавьер был так же механически холоден, как во время уборки в саду. Первая пуля царапнула голову Хулиана, вторая пробила бы ему горло, если бы Микель Молинер не бросился на сына привратника и не выбил у него ружье. Хулиан Каракс ошеломленно смотрел на происходящее, не в силах сдвинуться с места. Все посчитали, что выстрелы предназначались Хорхе Алдайя в отместку за вчерашнее унижение. Уже позже, когда полиция арестовала Хавьера и семью привратника вышвырнули из дома, Микель Молинер подошел к Хулиану и сказал без тени зазнайства, что спас ему жизнь. Хулиану и в голову не приходило, что его жизнь, вернее, та ее часть, которую он мог хорошо себе представить, действительно подошла к концу.

Для Хулиана и его товарищей шел последний год в школе Святого Габриеля. Многие из них, кто чаще, кто совсем изредка, уже обсуждали планы на будущее — во всяком случае те планы, которые строили на их счет родственники. Хорхе Алдайя знал, что отец пошлет его на учебу в Англию, Микель Молинер был уверен, что поступит в Барселонский университет. Фернандо Рамос не раз говорил, что хотел бы поступить в семинарию ордена иезуитов, и учителя считали эту перспективу наиболее для него подходящей. О Франсиско Хавьере Фумеро было известно только, что по настоянию дона Рикардо Алдайя он попал в исправительный дом где-то в Аранской долине, и там его ждала трудная жизнь. Хулиан видел, что их дороги расходятся, и спрашивал себя, что же будет с ним самим. Его литературные мечты и амбиции теперь казались ему более далекими и неосуществимыми, чем когда-либо, а единственное, чего он по-настоящему хотел — так это быть рядом с Пенелопой.

Пока он думал о своем будущем, другие решали за него. Дон Рикардо Алдайя готовил ему должность в своей фирме, шляпник, со своей стороны, решил, что, если сын не хочет продолжать семейное дело, нечего ему сидеть у отца на шее. Втайне он начал хлопотать, чтобы Хулиана забрали на воинскую службу, ибо считал, что несколько лет жизни в лагерях излечат сына от мании величия. Хулиан ни о чем таком и не подозревал, а когда узнал — было уже поздно. В его мыслях безраздельно царила Пенелопа. Его тяготило, что приходится притворяться равнодушным к ней, мимолетные встречи его уже не устраивали. Он настаивал на более частых свиданиях, рискуя быть разоблаченным. Хасинта делала что могла: прикрывала их, безбожно врала, устраивала тайные свидания, придумывала тысячи хитростей, только чтобы подарить им несколько мгновений наедине. Даже она понимала, что этого недостаточно, что каждая минута, которую Хулиан и Пенелопа проводят вместе, связывает их еще сильнее. С недавнего времени Хасинта начала замечать в их глазах бесстрашный вызов желания, слепую жажду быть разоблаченными, чтобы их тайна разрешилась, наконец, громким скандалом и необходимость прятаться по углам и чердакам и любить друг друга на ощупь исчезла навсегда. Время от времени, когда Хасинта помогала Пенелопе одеваться, девушка, рыдая, делилась с ней желанием сбежать с Хулианом, сесть на какой-нибудь поезд и уехать туда, где их никто не знает. Хасинта представляла, каков мир за оградой особняка Алдайя, а потому, содрогаясь отговаривала девушку от опрометчивого шага. Пенелопа по натуре была покорной, и страх на лице Хасинты заставлял ее отказываться от этих мыслей. С Хулианом все было иначе.

Той последней школьной весной Хулиан с тревогой заметил, что его мать и дон Рикардо Алдайя тайком встречаются. Вначале он боялся, что магнат считает Софи достойным дополнением к своей коллекции, но вскоре понял, что встречи в кафе носят характер совершенно формальный и сводятся к разговорам, и только. Софи встречалась с ним тайком. Когда Хулиан решился спросить у дона Рикардо напрямую, что происходит между ним и его матерью, тот рассмеялся.