Беатрис, сестра Томаса, была на год нас старше. Ее существованию мы были обязаны нашей дружбой, потому что, если бы я не увидел ее в тот давний день, когда она стояла, держась за руку отца, в ожидании окончания занятий, если бы не отпустил в ее адрес идиотскую шутку, мой друг никогда бы не накинулся на меня с кулаками, и я бы никогда не осмелился заговорить с ним. Беа Агилар была копией своей матери и светом в окошке для своего отца. Рыжая, с белой прозрачной кожей, она всегда носила самые дорогие платья из шелка или тонкой шерсти. У нее были пропорции манекена, ходила она прямая, будто кол проглотила, всегда была довольна собой, воображая себя принцессой из собственной сказки. У нее были голубовато-зеленые глаза, но она настаивала, что их цвет — «изумрудно-сапфировый». Несмотря на то что много лет она провела в школе Святой Терезы, а может быть именно поэтому, когда рядом не было отца, она бойко хлестала анисовую настойку, надевала шелковые чулки от «Перла Грис» и красилась, как киношные вампирши, что тревожили сон моего друга Фермина. Меня трясло даже от ее портрета, она же отвечала на мою нескрываемую враждебность ленивым взглядом, исполненным то ли презрения, то ли безразличия. У Беатрис был жених, который служил младшим лейтенантом в Мурсии, истый фалангист по имени Пабло Каскос Буэндиа. Он происходил из знатной семьи, которой принадлежало множество корабельных верфей в Галисии. Лейтенант Каскос Буэндиа, который благодаря своему дядюшке из Военного министерства полжизни провел в увольнительных, постоянно разглагольствовал о генетическом и духовном превосходстве испанской расы и неминуемом закате большевистской империи.

— Маркс умер, — с важным видом провозглашал он.

— Если быть точным, это произошло в 1883 году, — отвечал я.

— Молчи, а не то я дам тебе такого пинка, что ты долетишь до Риохи.

Я не раз замечал, как Беа украдкой улыбалась, слушая чушь, которую проповедовал ее жених-лейтенант. Затем она поднимала глаза и невозмутимо смотрела на меня. Я сочувственно ей улыбался, как можно улыбаться врагу во время короткого перемирия, но она быстро отводила взгляд. Я бы скорее умер, чем признался, что в глубине души ее боюсь.

Б начале года Томас и Фермин Ромеро де Торрес решили объединить свои гениальные мозги для разработки нового проекта, который, по их словам, должен был избавить меня и моего друга от службы в армии. Фермин, имевший военный опыт, не разделял энтузиазма Агилара-отца.

— Служба в армии нужна только для того, чтобы выяснить процент кафров для статистики, — рассуждал он. — А на это не требуется двух лет, достаточно первых двух недель. Армия, брак, церковь и банк — вот четыре всадника Апокалипсиса. Да, да, можете смеяться, сколько угодно.

Анархистские взгляды Фермина Ромеро де Торреса чуть было не потерпели фиаско одним октябрьским вечером, когда, по воле судеб, к нам в лавку зашла моя давняя знакомая. Мой отец отправился в Архентону, чтобы оценить чью-то частную библиотеку, и должен был вернуться ближе к ночи. Я остался за прилавком, между тем как Фермин, совершая свои обычные эквилибристические пируэты, карабкался по лестнице, чтобы расставить книги на самой верхней полке, под потолком. Почти перед закрытием, когда уже зашло солнце, за стеклом витрины возник силуэт Бернарды. Она была нарядно одета, как всегда по четвергам, в свой выходной. Моя душа возрадовалась, и я пригласил ее зайти.

— Ах, как вы выросли! — воскликнула она с порога. — Да вас почти не узнать… настоящий мужчина!

Она обняла меня, проронив несколько слезинок и ощупывая мою голову, плечи, лицо, дабы удостовериться, все ли в ее отсутствие сохранилось в целости и невредимости.

— У нас дома по вас скучают, молодой господин, — сказала она, потупив взгляд.

— А я по тебе соскучился, Бернарда. Давай, поцелуй меня.

Она робко меня поцеловала, и я ответил ей парой смачных поцелуев в обе щеки. Она рассмеялась. По ее глазам было видно, что она ждет, что я спрошу о Кларе, но я и не думал этого делать.

— Ты сегодня очень красивая и нарядная. Как это ты вдруг решила к нам зайти?

— По правде говоря, я уже давно хотела повидать вас, но, знаете, столько дел. Я очень занята, ведь сеньор Барсело, хоть и очень умный, но все равно словно ребенок. Ну да я не падаю духом. Но пришла вот почему. Завтра у моей племянницы, той, что из Сан-Адриана, день рождения, и мне хотелось бы сделать ей подарок. Я думала подарить ей хорошую книгу, где много букв и мало картинок, но я необразованная и ничего в этом не понимаю…

Прежде чем я успел ответить, магазин сотрясла канонада: с верхотуры градом посыпались тома полного собрания сочинений Бласко Ибаньеса в твердом переплете. Мы с Бернардой испуганно посмотрели вверх. Вниз по лестнице, словно воздушный гимнаст, скатывался Фермин. На его губах застыла флорентийская улыбка, глаза излучали вожделение и восхищение.

— Бернарда, познакомься, это…

— Фермин Ромеро де Торрес, ассистент-библиограф Семпере и его сына, у ваших ног, сеньора, — представился Фермин, церемонно целуя руку Бернарды.

В мгновение ока Бернарда стала красной, как стручок перца.

— Ах, вы ошибаетесь, какая из меня сеньора…

— Как минимум, маркиза, — продолжал атаку Фермин. — Поверьте, я бывал в самых изысканных домах на проспекте Пирсон. Удостойте меня чести проводить вас в отдел юношеской и детской классики, где именно сейчас, к счастью, имеются сочинения Эмилио Сальгари и рассказы о Сандокане.[33]

— Сан Докан… Даже не знаю, жития святых, боюсь, дарить не стоит: отец девочки уж больно был предан Национальной конфедерации труда,[34] понимаете?

— Не волнуйтесь. У меня тут есть «Таинственный остров» Жюля Верна, история, полная захватывающих приключений и притом весьма небесполезная в образовательном смысле; я имею в виду сведения о техническом прогрессе.

— Ну, если вы так считаете…

Я молча наблюдал, как Фермин источал любезность, а Бернарда растворялась в облачке внимания этого человека, который, используя все свои ужимки и прыжки, приправленные красноречием продавца, расхваливающего товар, смотрел на нее с таким воодушевлением, какое прежде относилось разве что к шоколаду «Нестле».

— А что скажет сеньор Даниель?

— Тут эксперт сеньор Ромеро де Торрес; можете вполне ему довериться.

— Ну, тогда я возьму эту, про остров, и, если вам не трудно, заверните, пожалуйста. Сколько с меня?

— За счет заведения, — сказал я.

— Ах, ни в коем случае…

— Сеньора, если вы хотите сделать меня самым счастливым мужчиной в Барселоне, платит Фермин Ромеро де Торрес.

Бернарда, онемев, посмотрела на нас обоих:

— Послушайте, я сама оплачиваю свои покупки, а сейчас хочу сделать подарок своей племяннице…

— Тогда, взамен, позвольте пригласить вас отужинать, — изрек Фермин, приглаживая волосы.

— Давай, не смущайся, — подбодрил я женщину. — Вот увидишь, ты замечательно проведешь время. А пока Фермин надевает пиджак, я заверну тебе книгу.

Фермин поспешно скрылся в подсобке, чтобы причесаться, надушиться и надеть пиджак. Я вынул из кассы несколько дуро, чтобы он мог расплатиться за ужин.

— Куда мне ее повести? — прошептал он, нервничая, как мальчишка.

— Я бы выбрал «Четыре кота», — ответил я. — Насколько мне известно, это кафе приносит удачу в сердечных делах.

Протягивая пакет Бернарде, я ей подмигнул.

— Так сколько я вам должна, господин Даниель?

— Не знаю. Потом скажу. На книге не было ценника, и я должен спросить у отца, — соврал я.

Глядя на две фигуры, которые, под ручку, удалялись по улице Санта-Ана, я подумал, что, может быть, кто-то на небесах оказался на своем посту и наконец-то посылает этой паре немного счастья. Я вывесил на двери табличку ЗАКРЫТО. Потом на минуту зашел в подсобку, чтобы проверить книгу заказов, и тут услышал, как над входной дверью звякнул колокольчик. Я подумал, что это Фермин, который что-нибудь забыл, или отец, вернувшийся из Архентоны.