«Этот ваш парнишка далеко пойдет, Фортунато», — изрек дон Рикардо, который никак не мог, да и не особенно старался запомнить фамилию шляпника.

Вот так и выяснилось, что дон Рикардо Алдайя по эту самую свою макушку, так нуждавшуюся в шляпе, был сыт всеми теми, кто его боялся, заискивал перед ним и обладал талантом расстилаться под его ногами. Сеньор Алдайя презирал тех, кто был готов лизать ему зад, этих подхалимов и трусов, любого, кто демонстрировал хоть малейшую слабость — физическую, умственную либо моральную. Встретив простого паренька, еще совсем юного, но уже обладавшего чутьем и с завидным остроумием насмехавшимся над самим Алдайя, дон Рикардо понял, что нашел идеальную шляпную мастерскую и удвоил заказ. Всю неделю он с большой охотой приезжал к Фортуню, чтобы Хулиан снимал с него мерки и примерял новые шляпы. Антони Фортунь был в восторге, видя, как предводитель каталонского высшего общества хохочет над шутками и историями его сына, которого шляпник так и не узнал, с которым он никогда не разговаривал и который за все эти годы ни разу не проявил ни малейшего намека на чувство юмора. В конце той недели Алдайя, отвел шляпника в угол, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Вот что я скажу вам, Фортунато. Этот ваш сын — настоящий талант. И что я вижу? Он прозябает здесь, умирая от скуки и гоняя мышей в пыльной лавчонке.

— Но это весьма доходное дело, дон Рикардо, и мальчишка уже проявляет некоторые способности, хотя ему и не хватает усердия.

— Вы несете вздор. В какую школу он ходит?

— Ну, в городскую школу имени…

— Все эти школы — фабрики поденщиков. Если в юности оставить талант, гений без поддержки, он принимает извращенную форму и пожирает изнутри своего владельца. Необходимо направить его в нужное русло. Вы понимаете, о чем я толкую, Фортунато?

— Вы ошибаетесь насчет моего сына, сеньор. Гений там и не ночевал. Ему даже география дается с трудом… Учителя жалуются, что на уроках он постоянно витает в облаках и его отношение к учебе оставляет желать лучшего. Весь в мать. Но в моей мастерской он, по крайней мере, получит достойную профессию и…

— Бросьте нудить, Фортунато. Я сегодня же пойду в дирекцию школы Святого Габриеля и договорюсь, чтобы вашего сына приняли в тот же класс, где учится мой старший сын Хорхе. Меньшего он не заслуживает.

Шляпник вытаращил глаза, лишившись дара речи. Школа Святого Габриеля была питомником, в котором взращивались сливки высшего общества Каталонии.

— Но, дон Рикардо, мне это не по карману…

— Никто и не говорит, что вы будете платить, обучение мальчика я беру на себя. Вы же, как его отец, должны лишь дать свое согласие.

— Я согласен, еще бы, но…

— Значит, нечего больше и обсуждать. Конечно, если сам Хулиан примет это предложение.

— Он сделает все, что вы прикажете, даже не сомневайтесь.

В этот момент из мастерской выглянул Хулиан с выкройкой в руках.

— Я готов, дон Рикардо. Когда вам будет угодно.

— Скажи-ка мне, Хулиан, чем ты собираешься заняться сегодня вечером? — спросил Алдайя.

Хулиан взглянул сначала на отца, затем на промышленника.

— Ну, помочь отцу здесь, в магазине.

— А кроме этого?

— Собирался пойти в библиотеку…

— Тебе ведь нравятся книги, не так ли?

— Да, сеньор, очень.

— Ты читал Конрада?[69] «Сердце тьмы»?

— Конечно, три раза.

Шляпник нахмурился, чувствуя себя явно лишним и совершенно не понимая, о чем речь.

— А кто такой этот Конрад, позвольте узнать? — спросил он.

Алдайя оборвал его на полуслове жестом, каким призывал к порядку расшумевшееся собрание акционеров.

— У меня дома огромная библиотека, четырнадцать тысяч томов, Хулиан. Я в молодости много читал, но сейчас мне едва хватает на это времени. У меня даже есть три экземпляра романов Конрада с дарственной надписью автора. Моего сына Хорхе в библиотеку волоком не затащишь. Единственный, кто умеет мыслить и читать в доме, это моя дочь Пенелопа, так что почти все книги стоят без дела. Хотел бы ты их увидеть?

Хулиан молча кивнул. Шляпник, присутствовавший при этой сцене, почувствовал какое-то беспокойство, причину которого так и не смог себе объяснить. Все эти имена и названия были ему незнакомы, ведь романы, как известно, пишутся исключительно для женщин и для бездельников. «Сердце тьмы» звучало для Фортуня как название одного из смертных грехов.

— Фортунато, ваш сын поедет со мной, я хочу познакомить его с Хорхе. Не беспокойтесь, потом я вам его непременно верну. Скажи-ка, дружок, ты когда-нибудь ездил на «Мерседесе»?

Хулиан сообразил, что именно так называется то огромное и внушительное сооружение, которое промышленник использовал для перемещения с места на место. Он отрицательно покачал головой.

— Ну, значит, сейчас самое время. Это все равно что отправиться на небеса, только нет необходимости умирать.

Антони Фортунь наблюдал, как Хулиан и сеньор Алдайя уезжают на роскошном гигантском авто, но, заглянув себе в душу, почувствовал там только грусть. Тем же вечером, ужиная с Софи (она по этому случаю надела свое новое платье и туфли, а синяки и шрамы были уже почти не видны), шляпник вновь и вновь спрашивал себя: в чем же он ошибся на этот раз? Именно теперь, когда, казалось, Господь вернул ему сына, Алдайя забрал его себе.

— Немедленно сними это платье, женщина, ты похожа на потаскуху! И чтобы я больше никогда не видел вина на столе. Достаточно простой воды. Алчность — великий грех, когда-нибудь она погубит род людской.

Никогда в своей жизни Хулиан не был по другую сторону проспекта Диагональ. Стройные ряды деревьев, родовые имения и дворцы выстроились по обеим сторонам дороги, словно образуя границу, которую ему всегда было запрещено пересекать. Вдали за проспектом виднелись холмы, деревеньки, крохотные городки, полные чудес, богатства и загадочных историй. По дороге Алдайя рассказывал Хулиану о школе Святого Габриеля, о новых друзьях, которых он никогда не видел, о новом будущем, которое ждало его, а Хулиан никак не мог поверить, что такое возможно, что все это станет реальностью.

— А о чем мечтаешь ты, Хулиан? Я имею в виду, в жизни.

— Не знаю. Иногда я думаю, что хотел бы стать писателем. Писать романы.

— Как Конрад? Ты, конечно, еще очень молод… А скажи-ка, интересует ли тебя банковское дело?

— Не знаю, сеньор. Честно говоря, такая мысль мне даже в голову не приходила. Я и трех-то песет никогда в руках не держал. Высшие финансовые сферы всегда были для меня загадкой.

Алдайя рассмеялся:

— Тут нет никакой загадки, Хулиан. Весь фокус в том, чтобы складывать не по три песеты, а по три миллиона песет. Получается, что никакого чуда-то и нет, не боги горшки обжигают.

В тот вечер, пока автомобиль Алдайя поднимался по проспекту Тибидабо, Хулиану казалось, что он пересек врата рая. Вдоль дороги возвышались величественные особняки, казавшиеся ему соборами. Но вот шофер притормозил, и машина медленно въехала в кованые ворота одного из таких дворцов. В тот же миг по обеим сторонам дорожки, встречая их, выстроилась целая армия слуг, готовая исполнить любое желание хозяина. Хулиан увидел перед собой величественный трехэтажный особняк. Он никак не мог поверить, что в таком доме могут жить обычные люди. Все еще под сильным впечатлением от увиденного, Хулиан позволил проводить себя в прихожую, затем прошел через зал со сводчатыми потолками и мраморной лестницей, уходящей куда-то вверх и украшенной с двух сторон бархатными драпировками, и, наконец, очутился в огромном зале, стены которого от пола и вверх до бесконечности были сплошь уставлены книгами.