— Что нам делать? — всхлипывает Анжела, когда кальвинисты подходят ближе.

— Пусть получат то, чего ожидают.

Она смотрит, как я простираю руки к луне.

— Подними руки, — приказываю я, и девушка подчиняется.

— Мой бог низвергнет вашего! — кричу я кальвинистам. Я молюсь не их богу, но и не языческим богиням Энн. Бог, к которому я обращаюсь, не имеет пола. Он существует независимо от людских устремлений — Бог, который тебя забирает, когда больше некуда идти. — Пожалуйста… — прошу я.

Мы с Анжелой стоим, подняв руки к свету. Сначала мне кажется, что он исходит от луны, а потом я понимаю, что на самом деле источников света много. Они движутся к нам вереницей, несутся над водой, точно крошечные НЛО.

Кальвинисты тоже их замечают и останавливаются. Люди в черном, которые шлепают к сараю вброд, спешно убираются с дороги. Я вижу, как очертания вновь меняются: передо мной огни «Золотых Ворот».

«Доверяй своему дару», — звучит голос Евы в моей голове…

И тогда я начинаю смеяться.

Анжела видит, что мы победили, но не понимает, что произошло. Наша молитва не только была услышана, но и ответ на нее мы получили мгновенно, причем настолько содержательный, полный изящества и иронии, что только настоящий Бог мог сотворить это чудо. Когда я попросила помощи, Бог послал мне знамения гибели. Луну. Мост. Но теперь я понимаю, что глаза меня подвели. Картинки не лгали. Просто я неверно их истолковала. Это вовсе не предвестники моей смерти, а обещание жизни.

А потом тишину прорезает громкий гудок, и мост «Золотые Ворота» превращается в прогулочную яхту, которая сворачивает в канал между лодочным сараем и пристанью. Кальвинисты карабкаются на берег, чтобы не попасть под киль огромного корабля, полного пьяных гуляк, музыкантов и всего остального, что они осуждают.

Яхта входит в порт.

— Прыгай! — приказываю я Анжеле.

Мы прыгаем в воду, как только яхта приближается, и она оказывается между нами и кальвинистами, загораживая им обзор, — в ту самую минуту, когда люди в черных одеяниях появляются у стены лодочного сарая. Это самые умные из них — они обходили берегом, вместо того чтобы плыть от одного пирса к другому. Кальвинисты ломают дверь и бегут по лестнице, но обнаруживают, что мы исчезли. И окончательно убеждаются в нашем могуществе. Падают на колени, колотят себя в грудь и молятся, чтобы Бог избавил мир от таких, как мы.

Никто не видел наш прыжок. Капитан яхты слишком занят, пассажиры смотрят в сторону города, с удивлением разглядывая огни, пожарные машины и дым, который из черного сделался белым, когда пожарные принялись тушить пламя.

Мы не оборачиваемся. Плывем рядом, Анжела и я. В устье гавани я нахожу маленькую плоскодонку. У меня уходят все силы на то, чтобы втащить Анжелу в лодку, и она сворачивается на дне, измученная и запыхавшаяся.

Лунная дорожка тянется прямо к острову, освещая нам путь. Погода стоит прекрасная — это одна из последних теплых летних ночей. В гавани тихо, но в открытом море висит туман. Остров желтых собак лежит сразу за его кромкой. Сквозь дымку видна полная луна, рассеянный свет маяка указывает точно на Бэк-Бич.

Волшебство хранит нас. Вода стоит высоко, ночь светлая. Мы причаливаем к Бэк-Бич, и океан вокруг фосфоресцирует.

Я велю Анжеле остаться в лодке. Несколько собак выходят из пещер посмотреть, что случилось, но не смеют приблизиться.

— Они тебя не тронут, — подбадриваю я Анжелу. — Я схожу за Мэй.

Девушка доверчиво кивает. Она не двигается, но я вижу в лодке кровь и воду. Ребенок вот-вот появится на свет.

Я бегу по пляжу, по недавно проложенной тропинке, избегая тех мест, где океан начал подмывать утесы, отвоевывая свое. Потом сворачиваю налево, миновав дом тетушки Эммы с упавшим крыльцом, и несусь к далеким огням Мэй на противоположном конце острова. Пересекаю бейсбольную площадку и вижу каменную лачугу и скалы, похожие на крепостную стену. Именно оттуда прыгнула Линдли.

Передо мной — старая машина. Сквозь разбитое ветровое стекло проросла глициния и обвилась вокруг антенны.

А потом я внезапно останавливаюсь, ощутив чье-то присутствие.

Кэл стоит, опираясь на машину. Я почти не вижу его, небритого, в футболке и джинсах, но зато безошибочно чувствую. По ногам пробегает дрожь. Я замираю.

— София. — Он становится у меня на пути.

Его голос звучит властно, и я немедленно вспоминаю о том, отчего сменила имя, почему мне пришлось это сделать. Я не могла больше слышать, как оно звучит. Когда Кэл произносил его, в нем слышалось нечто шипящее, змеиное. София — это имя, которое можно шептать ночью. Очень тихо, так, что никто не услышит. Достаточно тихо, чтобы не разбудить Мэй.

Я стою там, где сходятся все черты, все линии перспективы, которые проведены через ключевые точки моей жизни. Здесь — место средоточия. Нити начинаются отсюда и возвращаются сюда.

Мы уже были здесь когда-то. Я знаю, что произойдет дальше, и потому не удивляюсь, когда появляются собаки.

На скалах показывается Визи, за ней — остальные. Я насчитываю десять псов, двадцать, больше. Они мягко и бесшумно выходят из логовищ, окружая его. Кэл ничего не замечает, а когда он наконец их видит, на его лице отражается сначала ужас, потом узнавание. Мы с Кэлом уже оказывались вместе в этой точке средоточия. Кэл — на лодке, которую украл в Сан-Диего. Умирающий от жажды, затерянный в море. И я — затерянная на острове, во времени и пространстве. Мы видели одну и ту же картинку, одну и ту же галлюцинацию, с одинаковым финалом, и оба знаем, что именно я сплела это кружево. Нам известно, что все происходящее — в моей власти.

Собаки приближаются к Кэлу. Точно так же, как к нам с Анжелой приближались люди в черных одеждах. Псы тихо движутся вперед. Их глаза сияют, зубы оскалены.

— Ты пришел за Анжелой, — говорю я.

— Да. За ней.

— Ты ее не получишь.

Я произношу это, и собаки бросаются на Кэла. Быстрее, чем я успеваю сказать что-нибудь еще. Они рвут его одежду и тело, точь-в-точь как во сне. Я могу остановить их: на сей раз я знаю нужное слово, — но сейчас все по-другому и мне совершенно не хочется им мешать.

А потом появляется Анжела. Она бежит к Кэлу и пытается заслонить его от собак.

— Хватит! — кричит она им, но псы только сильнее разъяряются.

— Уйди! — ору я.

Анжела не отходит, и в ее глазах я вижу то, что прочла Мэй в глазах тетушки Эммы в тот памятный вечер. Именно это заставило ее не воспользоваться дарованной свыше возможностью — спустить курок и прекратить все разом.

Не знаю почему, но Анжела любит Кэла Бойнтона. Любит достаточно сильно, чтобы умереть за него.

— Пожалуйста!.. — Она плачет и пытается подобраться ближе.

Одна из собак прыгает на Анжелу и хватает за руку.

Я вижу кровь и чувствую отвращение. Весь гнев моего детства воскресает, и на мгновение кажется, что оба должны умереть. Они достойны друг друга и заслужили такую смерть. Но тут появляется некто четвертый. Это девушка, и я вижу ее лицо. Моя сестра здесь, с нами. Я вижу Линдли одновременно юной и взрослой — такой она станет, когда вырастет, такой она хочет стать, если теперь ей дадут шанс. И я обязана помочь Линдли.

— Хватит! — ору я.

Анжела произнесла нужное слово, но оно должно сорваться с моих губ. И я должна сказать его искренне.

— Хватит! — кричу я еще громче, и мир замирает. Псы усаживаются и ждут, когда кто-нибудь вновь подаст им команду.

Анжела, рыдая, падает. Кэл лежит на земле, между нами. Весь в крови.

— Я знала, что ты придешь за мной. — Анжела пытается подползти к нему. Увидев кровь, останавливается и перегибается пополам от первых схваток.

Кэл с трудом поднимается и бредет к ней. Мой взгляд приковывает его к месту.

— Все в порядке, — говорит Анжела и прислоняется к камню.

Я вижу, что он тоже ее любит и хочет помочь. Я читаю это в глазах Кэла. Но, как бы ему ни хотелось, он не двигается дальше. Не может. Когда Кэл наконец открывает рот, то обращается не к Анжеле, а ко мне, и говорит вовсе не то, что я ожидаю. Не кричит, что я одержима дьяволом, не называет шлюхой, не утверждает, что все случилось по моей вине.