Рафферти кивнул. Он еще ни разу не видел ни сестру, ни ребенка Роберты, хотя много о них слышал. На собраниях анонимных алкоголиков она часто говорила о своей родне. Причем далеко не добродушно. Каждый раз, когда Роберта напивалась, это обычно происходило после встречи с сестрой.

— Ну и что ты тут делаешь? — спросила Роберта, то ли от любопытства, то ли с досады. — Не получилось у тебя с ней?

— Анжела Рики пропала.

— Что? Опять?

— Ты ее видела?

— Вопреки общественному мнению, я ей не сторож.

— А тебя никто и не просит снова взять ее к себе. Я всего лишь спрашиваю, не видела ли ты Анжелу.

— Нет, — подумав, ответила Роберта. — По крайней мере в последнее время.

Рафферти мало что знал о том, что было, когда Анжела жила у нее. Роберта рассказала только, что девушка вернулась к кальвинистам. Ну и скатертью дорога.

— Ты не видела какой-нибудь драки? Не слышала ничего необычного незадолго до ее исчезновения?

— Что считать необычным? — уточнила Роберта.

Точно уловив намек, ветер задул с востока, и из заброшенного ангара береговой охраны, где обычно проповедовал Кэл, донеслись вопли. Звуки человеческой агонии оледенили и без того уже прохладный воздух. Какой сегодня день? Четверг? В четверг кальвинисты обычно изгоняли злых духов из подростков. Это было нечто вроде семейного шоу, которое привлекало целые толпы, — люди приезжали даже из Род-Айленда. Одна из самых популярных затей Кэла. И одна из самых шумных.

Видимо, демоны не желали покидать души подростков без боя, и звуки этой борьбы разносились по парковке и по пляжу, вспугивая чаек с гнезд. Даже ветер, будто не желая слушать крики, пытался сменить направление и кружил, неистово швыряя мусор — старую металлическую табличку, сухую ветку… Наконец он слился с ветром, который нес громкую музыку из павильона, и звуки смешались. Вскоре уже казалось, что Джон Филипп Суза написал марш, специально предназначенный для того, чтобы демоны покинули своих жертв и бросились в море.

Рафферти не сомневался, что кто-нибудь уже звонит в полицию. Крики разносились далеко над водой, даже в такую ветреную ночь. Горожане к этому уже привыкли, и в участок, как правило, звонили туристы. Обычно они думали, что это какая-то странная экскурсия, которая проходит в безбожно поздний час, или что шум доносится из очередного дома с привидениями. В таких случаях Рафферти велел дежурному говорить: «Мы этим займемся» или «Мы все уладим». По опыту он знал, что открыть позвонившим истинный источник шума — значит еще больше расстроить и без того расшатанные нервы.

— Ужас какой-то, — пожаловалась особенно взволнованная женщина. — Неужели вы ничего не можете сделать?

Честно говоря, не могли. Если молитвенное собрание не превышало установленный законом уровень децибел и не затягивалось позже десяти, кальвинистам ничего нельзя было предъявить. Однажды Рафферти попытался их урезонить, и Кэл отомстил: его адепты шесть раз позвонили в участок и сообщили о бродяге, слоняющемся в ночи по пляжу Вайкики на Зимнем острове, распевая народные песни: сначала он пытался исполнить «Последние страницы» Боба Дилана, а потом, потерпев неудачу, громогласно затянул припев «Камбайи».

В общем, действительно мало что можно было сделать. Кемпинг на Уинтер-айленд общественный, кальвинисты платили вперед, за целый сезон. Они жили здесь до самого Дня Колумба, когда кемпинг закрывался на зиму. Но к тому времени туристы разъезжались, а жители закрывали окна, спасаясь от пронизывающего холода. Те, кто оставался в городе, ждали Хэллоуина, во время которого различные вопли просто становились частью праздничного шума.

Рафферти что-то заметил боковым зрением. Его взгляд упал на мужчину, который двигался по склону холма. Присмотревшись, он понял, что на самом деле это кальвинистские одеяния, развешанные на самодельной сушилке. Они трепетали на ветру, вздувались, наполняясь воздухом, обретали человеческие формы и вращались. Призрачные танцоры. Гипноз. Рафферти показалось, что вот-вот они сорвутся с веревок, протанцуют по склону холма в воду и навсегда исчезнут в темной океанской бездне. Потом, столь же внезапно, ветер поменялся, волшебная сила покинула одеяния, и они повисли, как и прежде. Ни танца, ни призраков — просто постиранное белье.

«Я слишком долго прожил в Салеме», — подумал Рафферти.

Опять послышались вопли. А потом их заглушил голос Кэла.

— Назови свое имя, демон! — прогремел он.

Детектив видел это не меньше сотни раз. Если демон не желал уходить, а обычно он не сдавался с первой попытки, Кэл хватал подростка и тряс до тех пор, пока тот не переставал вопить или не терял сознание.

Рафферти не понимал, отчего люди верят в эту чушь. «Вновь рожденные» с их проповедями — другое дело. Они хотя бы прочли Библию. Но то, что делал Кэл, было просто нелепо. Его проповеди представляли собой набор цитат из Коттона Мэзера,[4] старых фильмов и ночных телепроповедей. Кэл надергал из них цитат на любимую тему, в основном об аде и вечном проклятии, будто выбирал блюда из китайского меню. Адский огонь из колонки А, вечное спасение — из колонки Б. Кое-что он почерпнул у католических отцов церкви, живших в первые века христианства. Несомненно, четверговые сеансы изгнания бесов приносили ему основной доход, ведь многие родители думают, что их отпрыски одержимы. Рафферти провел минувшее лето со своей дочерью Леа и в шутку то и дело грозил отправить ее к Кэлу, если она не образумится.

— Да брось, я живу в Нью-Йорке, — отвечала Леа. — Ты меня не запугаешь!

Разумеется, католики не порадовались тому, что Кэл им подражает, — у них и так хватало проблем, и они не желали лишнего напоминания о собственных промахах в прошлом. Отец Мэллой из Сент-Джеймса созвал собрание всех церквей, чтобы решить, что делать с кальвинистами.

— Как насчет дегтя и перьев? — пошутил священник, когда представители местных конфессий единодушно проголосовали за создание совета, которому предстояло ежемесячно собираться, пока не будет решена проблема с Кэлом Бойнтоном. — Может быть, хотя бы прокатим его из города на шесте?

Отец Мэллой шутил лишь отчасти. Священник из епископальной церкви поддержал этот порыв, а унитарий доктор Уорд предложил голосовать.

— Давайте говорить серьезно, — сказал представитель методистской церкви, когда смех наконец утих. — Неужели мы ничего не можем сделать?

— Боюсь, нам под силу немногое, — признал Рафферти.

Все, что можно, он уже сделал давным-давно. Например, мобилизовал отдел по борьбе с мошенничеством. Но проблема заключалась в том, что родители почти всегда оставались довольны. А дети просто не желали об этом говорить.

Роберта раздавила москита, оставив на лобовом стекле кровавое пятнышко, поморщилась и вытерла руки о шорты.

— Она чокнутая, как и все их семейство. — Роберта не хотела этого говорить, но так уж получилось.

— Анжела? — уточнил Рафферти.

— Таунер Уитни.

Рафферти задумался над ответом, но ничего не сумел придумать. Он хотел сказать, что сожалеет из-за сегодняшнего свидания — из-за того, что у Роберты сложилось неверное впечатление о нем.

— Ты наверняка слышал эту историю. — Роберта не могла молчать. — София, ну или Таунер, или как там она себя называет… — Девушка буквально выплевывала слова. — Она настоящая психопатка.

Рафферти не отвечал.

— Я просто предупреждаю. Тебя ведь здесь не было, когда это случилось. Может быть, ты не в курсе.

— Я в курсе.

— Она призналась в преступлении, которого не совершала. Заставила весь город искать труп. Три поисковые группы… — Роберта взглянула в сторону ангара. — А этот человек был жив.

— Несомненно. — Рафферти посмотрел на склон холма.

— Она его пальцем не тронула. Он, черт возьми, в это время вообще был в другом штате.

Не было трех поисковых групп. Всего лишь двое полицейских с собакой. Сплетни про Таунер Уитни напоминали старую детскую игру в «испорченный телефон». История менялась, переходя из уст в уста. Все версии слегка различались. Поэтому Рафферти в итоге лично достал досье Таунер, чтобы выяснить истину. У детектива были свои соображения насчет того, что произошло той ночью. Но эту версию он не собирался обсуждать с Робертой.