Крис все еще спал, хотя сестра сказала мне, что он приходил взглянуть на Джори раз пять за мое отсутствие.

– Он очень преданный отец, миссис Шеффилд.

Я смотрела на Джори, закованного в тяжелый гипс; на его ноги, которые не были скованы, но не двигались.

Внезапно сзади меня обняла чья-то рука, и теплое дыхание Криса коснулось моей шеи.

– Разве я не приказывал тебе оставаться дома, пока я не позвоню?

Я вздохнула с облегчением: Крис был со мной.

– Но как я могу не быть здесь, Крис? Я должна знать, что произошло, иначе я не смогу заснуть. Скажи мне правду, ведь здесь нет Мелоди, готовой упасть в обморок.

Он тяжело вздохнул и повесил голову. И лишь тогда я заметила, как сильно он устал и что он одет все в тот же забрызганный кровью вечерний костюм.

– Кэти, новости нехорошие. Я не хотел бы говорить до того, как побеседую еще раз с его хирургами и лечащим врачом.

– Не тяни! Я желаю знать правду! Я не пациентка, которая должна думать о враче как о всемогущем Боге. Скажи: у него перелом позвоночника? Будет ли он ходить? Отчего он недвижим?

Крис вытащил меня в коридор, на случай если Джори лежит с закрытыми глазами и слушает нас. Он тихо закрыл за собой дверь палаты и провел меня в помещение, куда входить дозволялось лишь врачам. Он встал, возвышаясь надо мной, предварительно усадив меня в кресло, и предупредил, что разговор предстоит печальный.

– У Джори поврежден позвоночник, Кэти. Ты угадала. Слава богу, повреждение прошло достаточно низко и не задело верхних позвонков. Он сможет владеть руками, а рано или поздно возобновится контроль мозга над мочевым пузырем и кишечником, но сейчас эти органы, так сказать, в шоке.

Он замолчал.

– Позвоночник?! Скажи же мне тогда, что не повреждено.

– Нет, ничего не раздавлено, позвонки в целости, – неохотно уточнил Крис. – Но наступил паралич ног.

Я примерзла от ужаса к полу. О нет! Только не с ним, только не с Джори! Я разрыдалась, подобно Мелоди, потеряв всякий контроль над собой.

– Он никогда не сможет ходить? – прошептала я, чувствуя, что теряю сознание.

Когда я вновь открыла глаза, Крис стоял возле меня на коленях и держал меня за руки:

– Держись… Надо радоваться, что он жив. Это главное. Но ходить он больше не сможет.

Мне казалось, что я погружаюсь все глубже и глубже в хорошо мне знакомое море отчаяния. Одна и та же мысль, как хищная рыба, терзала и терзала мой мозг, доводя до исступления, разрушая мне душу.

– Но это же означает, что он не сможет больше танцевать… не сможет ходить, не сможет танцевать… Крис, что же с ним будет?!

Он притянул меня к себе и зарылся головой в мои волосы, раздувая их своим дыханием:

– Но он жив, милая моя. Он будет бороться – и выживет. Разве мы все не так же боремся с трагедией? Мы в конце концов принимаем все как есть – и берем от жизни то, что можем взять. Мы забываем то, что у нас было вчера, концентрируемся на сегодняшнем дне. И если мы сможем научить Джори, как принять то, что случилось, мы сохраним нашего сына, мы вернем его себе таким, каков он есть: деятельным, интеллигентным, душевно здоровым.

Я продолжала рыдать. Крис гладил меня, нежно касался моего лица, стараясь успокоить.

– Мы должны быть сильными, дорогая, для него, ради него. Плачь сейчас, потому что, когда он откроет глаза и увидит тебя, ты не должна плакать. Нельзя показывать жалость. Нельзя падать духом. Когда он проснется, он посмотрит в твои глаза, он прочтет твои мысли. Все, что отразится на твоем лице, – все это окажет влияние на его самочувствие. Он будет опустошен, поражен тем, что с ним случилось, и мы оба знаем это. Он захочет умереть. Он вспомнит своего отца: как Джулиан сам запланировал и организовал свою смерть, и нам надо помнить об этом. Необходимо будет поговорить с Синди и Бартом, объяснить им их роли в процессе выздоровления и адаптации Джори. Нам надо укрепить семью, собраться всем воедино – во имя Джори, потому что его пробуждение будет трагично, Кэти.

Я кивнула, стараясь удержать слезы. Мне казалось, я сама – Джори, потому что я знала: каждое его мучение будет и моим.

Крис, все еще держа меня в объятиях, продолжал:

– Джори сосредоточил всю свою жизнь на балете, но он никогда больше не вернется в балет. Нет, не смотри с надеждой, Кэти, никогда! Есть еще надежда, что, окрепнув и натренировавшись, он сможет подняться на ноги и подтягиваться на костылях… но он никогда не станет ходить нормально. Прими это, Кэти. Нам надо убедить его в том, что его душевный мир не изменится с неспособностью двигаться, что он – та же одаренная личность. И самое главное, надо убедить себя, что он – тот же… и мы тоже, потому что многие семьи после подобных трагедий меняются, распадаются. Некоторые начинают слишком жалеть больного, некоторые ощущают к нему враждебность, злятся друг на друга… Нам надо ухитриться придерживаться середины и помочь Джори выдержать это.

Но я слышала лишь часть сказанного.

Паралич! Мой Джори – паралитик! Я даже потрясла головой, надеясь, что все это исчезнет, как дурной сон. За что с ним могла так обойтись судьба? Мои слезы падали на грязную, оборванную кое-где рубашку Криса. Как сможет Джори жить, когда узнает, что на всю жизнь приговорен к инвалидному креслу?!

Солнце стояло по-летнему высоко, а Джори еще не открывал глаз. Крис решил, что нам обоим неплохо бы перекусить, а больничная еда всегда была безвкусной, как опилки.

– Попытайся поспать, пока я не приеду, и держи себя в руках. Когда он проснется, старайся не впадать в панику, будь спокойна и улыбайся, улыбайся, улыбайся… Сознание его будет затуманено, он не сможет сразу собраться с мыслями. Я постараюсь побыстрее вернуться обратно.

Я не смогла заснуть; меня терзали мысли о том, что я буду отвечать, когда Джори проснется и начнет задавать вопросы. Как только за Крисом закрылась дверь, Джори пошевелился, повернул голову и слабо улыбнулся мне:

– Привет! Ты что, была здесь всю ночь? Или две ночи? Когда это случилось?

– Прошлой ночью, – хрипло прошептала я, надеясь, что он не заметит волнения в моем голосе. – Ты спал очень долго.

– Ты выглядишь усталой, – проговорил он, трогательно заботясь обо мне даже в таком состоянии. – Почему бы тебе не вернуться домой и не поспать? Со мной все в порядке. Я просто упал, как случалось и раньше; но не пройдет и нескольких дней, как я снова буду с вами. А где моя жена?

Неужели он не замечает, что его торс в гипсе? Только потом по его глазам я поняла, что он все еще находится под воздействием седативных препаратов, которыми его напичкали для обезболивания. Тем лучше… если он не начнет сейчас же расспрашивать меня, это хорошо. Я предпочту, чтобы на вопросы отвечал Крис.

Он обессиленно закрыл глаза и снова впал в кратковременный сон, однако уже через десять минут начал задавать вопросы:

– Мама, я так странно себя чувствую… никогда ничего подобного не ощущал. Отчего это на мне гипс? Я сломал что-нибудь?

– Упали колонны из папье-маше, – почти бессвязно объяснила я. – Упали на тебя и вывели из строя. Слишком реалистичная концовка для балета.

– Я что, разрушил дом или обрушил небо? – усмехнулся Джори, и у него заблестели глаза. – Не правда ли, Синди танцевала великолепно? Ты знаешь, чем больше я вижу ее, тем больше замечаю, как она красива. И у нее в самом деле есть танцевальные способности. Она, как ты, мама, с годами совершенствуется.

Чтобы Джори не увидел, как предательски дрожат у меня руки, я подложила их под себя. Совсем как когда-то моя мать. Я улыбнулась, встала и налила стакан воды:

– Врач приказал тебе больше пить.

Я поддержала его голову, и он попил. Было так невыносимо странно видеть его беспомощным. Он никогда не лежал в постели. Его простуды в детстве проходили в считаные дни, и не было случая, чтобы он из-за них пропустил школу или балетный класс. Разве что для того, чтобы навестить в больнице Барта, в очередной раз поранившего что-нибудь. Джори множество раз растягивал и рвал связки, получал ушибы при падении, но никогда у него не было серьезных повреждений. У всех без исключения танцоров балета бывают большие или малые травмы, но сломанный позвонок, повреждение позвоночника – это сущий кошмар, которого страшится любой танцор. Это конец.