Куда-то плыть осенними туманами

И задремать и вдруг проснуться:

Оранжевыми инопланетянами

Полно летающее блюдце.

Они покачивают длинными антеннами,

И всё здесь кажется им странным:

Им непривычно плыть туманами осенними

Навстречу варварам-землянам.

И, поборов естественную ксенофобию,

Они кричат: «Людишки, здрасте!

Вы созданы, хи-хи, по образу-подобию

Всевышнего? Вы это бросьте!»

И уверяют голосами очень тонкими:

«Самообман смешон, опасен!»

И машут угрожающими перепонками,

И улетают восвояси.

Мы не Аттилы, не Калигулы, не Дракулы;

Но и на Бога непохожи?..

Да, но пускай нам это скажут ангелы,

Сияя в небе светлом, Боже.

Мы положим на чашу весов

Тонкий запах осенних лесов,

Серо-сизые краски реки

И в полях негустые дымки,

Журавлиный стрельчатый полет

И закат над туманом болот.

Мы положим с тобой на весы

Тишину в голубые часы,

Вечереющие облака,

Желтоватый огонь маяка,

Синеву, окружившую мост,

И мерцание маленьких звезд.

Мы положим с тобой на весы

Лунный отблеск речной полосы,

Понемногу сходящей на нет;

И уже проступавший рассвет,

Легкий ветер в осоке сырой,

След лазури над белой горой,

Засиявшую каплю росы —

Всё положим с тобой на весы.

Лепесток в озаренном пруду,

И от лодки в пруду борозду,

И зыбучую тень от листка

Над полуденным жаром песка,

И — «ау!» молодых голосов —

Всё положим на чашу весов.

Плачешь Психея-Аленушка?

Это еще не Харонушка,

Это не Стиксик, не Летушка,

Не Флегетончик. Не Смертушка:

В лодке рыбачит на озере

Дачник, хоть время и позднее.

Позднее… Верно. Со временем…

Яблочко-времячко котится,

Котится, да не воротится, —

Пели в России в гражданскую.

Вот потому я и пьянствую:

С нашим земным воплощением

Нам расставаться не хочется.

Смотрим, почти в восхищении,

Мы на туманы осенние,

Ветки корявые дерева,

Лошадь у низкого берега.

Здесь и природа, я чувствую,

Чем-то похожа на русскую.

Ждет нас, душонка-Аленушка,

Долгий беспамятный сонушко.

Лучше подольше попробуем

Здесь оставаться — подобием

Божиим, хоть приблизительным,

Прежде чем стать небожителем.

Дворец Правосудия

В Брюсселе есть.

Его Многопудие

Значит: Месть!

Он символ насилия,

Армагеддон!

В нем злая Ассирия,

Злой Вавилон.

Судья и важный, и грозный:

«Ваша честь!»

А там в Брюсселе бронзовый

Мальчик есть.

Стоит мальчишка голенький,

Виден весь.

Что было бы, вздумай маленький

Пить и есть?

Придя на базар,

Он украл бы полрыбы,

И его привели бы

В грозный зал.

В торжественном зале

Жутко ему.

Злые судьи послали

В злую тюрьму.

Но он убежал —

Он очень мал.

Никто не заметил,

И дождь хлестал.

Бежал сквозь мглу —

Неважно ведь, где:

Стал на углу

По малой нужде.

На узенькой уличке

Мальчик стал.

Пускает струечки.

Вот нахал!

Скалы вековечней

Палэ де Жюстис.

Но человечней —

Мэннекен-пис!

Конечно, бывало и хуже,

И ближнему хуже бывает.

Полоска на небе все уже,

И жизнь, господа, «догорает».

А впрочем, какое вам дело

До жизни какого-то Икса?

И чувствует, ежась, тело

Водицу тусклого Стикса.

— Чепуха! По-латыни: реникса!

Смотри-ка: рыбка плывет.

Водицу тусклого Стикса

Душа переходит вброд.

Не вешай носа на квинту!

Сорока нос украдет.

Уронит, летя к Коринфу,

Но рыбка нос подберет.

А мы, верхом на химерах —

Во дворец, туда, в облака!

Завращаемся в высших сферах,

Точно два веселых волчка!

Забавное, милый, лекарство –

Наркотики? Странный вопрос.

Какое прекрасное царство

Так называемых грез!

В тех грезах ослепительны розы,

Амброзию подают

Рабы — и гремит maestoso

Грозы, как царский салют.

Волшебная фармакопея!

Мы летали, а час назад,

Гуляя по Кассиопее,

Мы бросились в водопад,

А потом в звездопад. Две кометы,

Точно девы, ласкались к нам,

Пели песни яркого цвета,

Мы влетали в сапфирный храм.

Но внезапно всё исчезало,

Уплывал Изумрудный Град.

Одеяние из берилла

Превратилось в серый халат.