Быть может… (Неясные звезды,

Туманный, мерцающий свет.)

Быть может, ты все же услышишь

Когда-нибудь чей-то ответ:

На смутную жалобу эту,

На грусть (ни о чем, обо всем), –

Ответ, непонятно далекий,

В холодном тумане ночном.

Какой неудержимый ливень!

Закрой окно. Темнеет день.

Сильнее, шире и бурливей

Кренится за стеклом сирень.

Уже кончается, скудеет

(Вся жизнь так грустно-коротка),

И капли на стекле редеют,

От сумрачного ветерка

Неудержимо исчезают.

Теперь, когда их больше нет,

Теперь – яснее проступает

За ними этот слабый свет.

Озаренное небо, и птицы летят.

Что я знаю – о жизни, о смерти, о Боге?

Что мы знаем? – Я помню такой же закат.

Помню палубу, даль, словно берег пологий…

С нами ехал ребенок, печальный, слепой

От рожденья, с бесстрастьем в невидящем взоре,

Чутко слушал… Как смутно шумит за кормой

Голубое, слепому незримое море…

К луне стремится, обрываясь,

Фонтан – как в бурю кипарис,

Когда луна – почти живая.

Озера то, иль острова,

Иль облака, иль птичья стая?

Фонтан, фантазия, каприз.

Сквозь лунное очарованье

Кровать плывет, куда хочу –

По блеску крыш, как по ручью.

Полоски дыма там, вдали –

Как оснеженные тропинки,

И мы гулять по ним пошли –

И говорили без запинки

Ночными странными стихами,

И долго звуки не стихали,

Уже неслышные с земли.

Дали как будто во льду.

Ветер даже дубы оголяет.

Вслед за последним лучом

Медленно меркнут поля.

Веток не рвут на ходу

Те, кто осенью в роще гуляет.

Ветки висят под дождем,

Мертвой листвой шевеля.

Зыбь серебрится в пруду.

Помечтай, будто в водах бесцветных

Ветки деревьев иных

Сыплют невянущий цвет,

Будто в незримом саду

Расцветают нездешние ветки,

Вечно мерцает сквозь них

Нежный немеркнущий свет.

– Дымящие трубы,

На пристани уголь и щебень.

– Прозрачное небо

И птичий серебряный щебет.

– Дым черен и горек,

Безрадостен серенький берег.

– Луч нежен и ярок,

И бабочка села на вереск.

– Разломаны бурей

Две лодки на отмели серой.

– Лазурное море

Покойно, и солнечен берег.

– Засохший кустарник

И кладбища – взглядом не смерить.

– И светлый бессмертник,

Сияние жизни и смерти.

Что ж – думающие машины

Заменят нас – а мы пойдём

Смотреть на лилии долины

Под нежно-солнечным дождём.

Забыты тёмные заботы,

Природа ангельски чиста.

Как лепестки, две легких ноты

Упали с белого куста.

Синеют птицы, расцветая,

И кажется, цветы слышны.

И слился с пением и стаей

Глубокий отзвук тишины.

И так прозрачно-своевольно,

Так беззаботно, так шутя,

И просто, и совсем не больно…

(Я размечтался, как дитя.)

Жил да был Иван Иваныч:

Иногда крестился на ночь,

Вдаль рассеянно глядел.

Жил на свете, как умел.

Жил на свете как попало.

Много в жизни было дел.

Сердце слабое устало,

Сердце биться перестало.

В небе дождь вздыхал, шумел,

Будто мертвого жалел:

Влаги пролилось немало –

Видно, смерть сама рыдала,

Близко к сердцу принимала

Человеческий удел.

Вечный образ: счастье – ветер в поле,

Дым, растрёпанный дождём.

Мы живём в заботе, страхе, боли;

«Человек для слёз рождён».

На кого надеяться? На эти

Грозовые облака?

На глухое небо в смутном свете?

На лучи издалека?

На мерцанье над ночной дорогой,

По которой мы во мгле пройдем?

И в ответ – молчанье, да немного

Погрохочет гром.

А может быть, всё же – спасибо за это:

За нежность туманно-жемчужного света,

За свежесть дождём всколыхнутого сада,

За первые знаки – уже – листопада.

Спасибо, что облако меркнет и тает

Над этой в закат улетающей стаей,

И розовый свет приближается к морю…

Ну что же, спасибо. Да разве я спорю…