Полночный остров Молчанья,

Пустынный берег Забвенья.

Последние тени звуков,

Прощальное эхо света.

Уйдем, собеседник безлюдья!

Сердце, сосуд потемневший,

До краев наполнено ночью.

Оркестры листвы осенней

Затихли, и музыка стала

Далекой полночной стаей.

Уйдем, собиратель безмолвий!

Довольно гулять по саду,

Его нет, пойдем поскорее

Домой (куда — неизвестно),

Наследник талого снега,

Приятель тающей тучи,

Плохой переводчик ночи.

И я свидетель обвинения

(Я плакал чаще, откровеннее),

Но, принимая во внимание,

Что при ближайшем рассмотрении

Черты божественной гармонии

Заметить можно в мироздании;

Что предусмотрено заранее:

Мое ночное задыхание,

Житейские колючки-тернии,

Большое небо предвечернее

(Оно становится печальнее);

Что, что скажу я в заключение?

Что из небесной Руритании,

Где встретят нас благие гении,

Приплыло облако весеннее?

Что нет состава преступления?

И что Виновник мироздания

Заслуживает снисхождения?

Пестрел и бурлил мексиканский базар,

И воздух клубился, как быстрый пожар.

Клыкастая ведьма ждала за лотком,

И странные сласти лежали на нем:

Смотри — марципановые черепа!

И ведьмин товар покупала толпа.

Орнамент по черепу ярко-лилов,

Желтей канарейки огрызки зубов.

Два синих, блестящих, больших леденца –

О, сахара слаще глаза мертвеца!

Кондитерский череп — сладчайший десерт,

Но я не уверен, что сладостна смерть.

Совсем не уверен, что сладостна смерть.

Аквариум тихий и мрачный,

Но есть в нем серебряный дым.

А рыбки как будто прозрачны

И светом полны золотым.

Так плавны ленивые позы,

Так райски-нежны плавники!

Как будто бы с розовой розы

Упали в ручей лепестки.

Как эльфы из радостной сказки,

Пажи при подводных царях!

Зачем эти нежные краски

Живущим глубоко в морях?

Мерцайте, морские созданья,

Вы так золотисто-тихи.

Такое ночное мерцанье

Порой излучают стихи.

В своем фосфорическом свете

Стихи проплывают, плывут.

Блестят серебристые сети.

Но люди едва ли заметят,

Едва ли, едва ли поймут.

Я недавно коробку сардинок открыл.

В ней лежал человечек и мирно курил.

«Ну, а где же сардинки?» – спросил

его я.

Он ответил: «Они в полноте бытия.

Да, в плероме, а может, в нирване они,

И над ними горят золотые огни,

Отражаясь в оливковом масле вот здесь,

И огнем золотым пропитался я весь».

Я метафору эту не мог разгадать.

Серебрила луна золотистую гладь.

И на скрипке играл голубой господин,

Под сурдинку играл он в коробке сардин,

Под сардинку играл – совершенно один.

Займите где-нибудь

шестьдесят пять миллиардов световых лет,

пускайтесь в путь

и долетите (это не трудно совсем,

не трудно, нет)

до галактики М 87

(М как mamma mia, восемь и семь).

Там в средине

плотная темная масса

в пять миллиардов раз больше солнца,

вроде пустыни

(и – контраст после первого класса!);

Там, мой друг, вам навеки остаться придется.

Ведь плотная темная масса

держит вокруг себя скопище звезд и планет,

будет держать и вас — а

вы скажите, что вы астероид,

и висите в звездной пыли.

Кроме того, на обратный путь до Земли

шестьдесят пять миллиардов световых лет

тратить не стоит.

Гекатомбы, катакомбы,

Ближний, дальний – улюлю!

Я щелчком нейтронной бомбы

Удивлю так удивлю!

Взять плутония, урана

(Дважды надо взять уран) –

И вблизи Альдебарана

Наш очутится баран.

Может, Бог тебе поможет.

Человечество, спасайсь!

Если кто, конешно, может…

Кто не может — не спасайсь!

Кто америкен, кто рашен,

Кто алкаш, а кто зека.

Мы с нейтронами отпляшем

Гопака и трепака!

Я живу — смешное дело! —

В стороне от здешних мест.

Эх! среда меня заела!

И четверг меня заест!