Спор сумасшедших с полоумными,

Спор одержимых с бесноватыми;

Не надо вмешиваться, милый.

Займемся летними полуднями,

Займемся зимними закатами,

Луной на улице застылой.

Пусть шизофреник параноику

Изложит новую теорийку

О политическом прогрессе —

Пройдем по солнечному дворику,

Пройдем к цветущему шиповнику,

К цветистой бабочке ванессе.

Пускай вороны с мериносами

К шакалам пристают с вопросами

Об историческом процессе —

Гляди на нежные соцветия,

На отдаленные созвездия,

На знаки смерти и бессмертия,

На облачное поднебесье.

Презревший заботы и почести,

Здесь Будда молчит в одиночестве,

Чужой, отрешенный, блаженный.

Мне Будда у белого лотоса

Милее кровавого Хроноса,

Хозяина смертной вселенной.

Предайся, душа, созерцанию

Миров, озаренных нирваною,

И время бессмертием станет.

Вне времени статуя древняя.

(А бабочка спит, однодневная,

Желтея на темном тюльпане.)

Я помню, мы в Мексике видели,

Как ястреб, сидевший на идоле,

Уснул, тяжелел, каменея, —

И медленно стал изваянием,

Скульптурой, гранитным молчанием

(Цикады звенели сильнее)…

А впрочем, не стоит — заранее?

Закусили в земной забегаловке,

А теперь – в неземной ресторан!

Постарели с тобой в Гореваловке,

Полетим в голубой Раестан!

Знаю, было немало хорошего:

Детский голос из ягодных мест,

Предвесеннее льдистое крошево

И осенний над озером блеск.

И весна. Соловьиное щелканье.

Только жизнь — не одна благодать:

И болели, и были оболганы,

Довелось голодать-холодать.

Помечтаем, что в райской империи

Пышный пир для заблудших овец

И, прощая нам наше неверие,

Пригласил нас Небесный Отец.

Пред очами Его милосердными

Там навек — ни сумы, ни тюрьмы.

И мы станем блаженно-бессмертными,

И с блаженными встретимся мы.

Верно, ангелы вовсе не грозные.

Что же все застилает туман?..

— Ни нектара тебе, ни амброзии,

И небесный закрыт ресторан.

Ты сощурила глаза нестрогие,

Медицинский бросила журнал.

Психологию физиологией

В нем ученый объяснял.

Мотылек поднялся над акацией,

Был твой рот, как роза без шипов.

Может быть, химической реакцией

Вызывается любовь.

Если б не было какой-то химии

(У дороги мята, резеда),

Я б не мог назвать тебя по имени,

Я б не встретил никогда.

Золотилось поле предвечернее,

Падал свет в зелено-темный лес.

А сиянье глаз твоих, наверное,

Лишь химический процесс?

Ты следила за большим закатом (а –

Деятельность аминокислот?),

И таинственным катализатором

Был твой нежный, влажный рот.

Роза без шипов так мягко тронула

Губы потеплевшие мои.

Ни к чему химическая формула

Человеческой любви.

Платье бархата черного,

В белом кружеве шея.

От багряно-пурпурного

Шелка — пальцы белее.

А лицо утомленное,

Ни тепла, ни румянца.

Это Мэри казненная,

Королева шотландцев.

Протестантские рыцари

Не хотели папистки.

Мэри с римскими принцами

Рассылала записки:

— Не по праву Элизабет

На английском престоле! —

Мэри, кто тебя вызволит

Из английской неволи?

За интриги и преданность

Католической вере,

За упрямство и ветреность

Обезглавили Мэри.

Помню Мэри портретную —

Эту царственность позы.

Вижу маску посмертную —

И багровые розы.

Когда бы праотец Адам

На дереве Добра и Зла

(Познания, черт побери!)

Повесился – и свет зари

Скользил по листьям и цветам,

И даль была светла, светла…

То не возник бы род людской

С его борьбой, с его тоской…

А впрочем, мало дела мне

До человечества. Во сне

Я видел, что с тобой вдвоем

Нездешним садом мы идем,

Что я Адам, что я в раю

Стихи на иврите пою,

И ты, не зла и не добра,

Жена из моего ребра.

От музыки моей мечты

Там распускаются цветы,

И над павлином тонкий луч

Пахуч, алмазен и певуч.

Не зная о Добре и Зле,

Мы в райском нежились тепле,

И кольчатого князя тьмы

Ко всем чертям послали мы!