— В старых рассказах моего рода говорится о том, что выбраться из Зачарованного леса без потерь можно лишь переждав ночь у этого озера. Оно само подскажет, какой тропой пройти дальше. Вихрь наклонил голову и почесал ногу рогом.

— А я слышал, что тут путешественники целыми отрядами пропадали, — задумчиво срыгнул он остатки поганки. Эмъен еле заметно поморщился.

Мориан соскочил с лошади и погладил ее по холке. Смешинка довольно ткнулась ему мордой в ладонь.

— Хорошо, остаемся здесь на ночь. Прошлая не очень-то удалась, надеюсь, мы сможем выспаться хотя бы в эту. Суна, Вихрь, подготовьте нам площадку для ночлега. Мы с Аллардом поищем, чем разжечь костер.

Эмъен склонил голову набок и прищелкнул зубами.

— Вот там-то, среди деревьев, я тебя, Мориан, и пристукну. Окроплю, так сказать, проклятую землю эльфийской кровушкой.

— Кропить устанешь, — беззлобно усмехнулся эльф. Аллард сделал вид, что задумался.

— Ну, если как следует поработать силери… — Эмъен достал из-за спины оружие.

Амарисуна осторожно сползла по боку Вихря и со вздохом потерла поясницу. Странное дело, еще утром такой жест Алларда заставил бы ее руку дернуться к мечу, но сейчас… и как она так быстро поверила ему? А остро отточенные лезвия силери блестели и в них смутно отражались деревья, трава и пасмурное, вечернее небо.

У Суны заныло сердце.

— Можно? — она протянула руку к оружию. Аллард приподнял брови.

— Можно, — протянул он силери. — Не порежься, смотри. И на ногу ронять не советую.

— Я знаю… — эльфийка бережно взяла силери и сжала пальцы на рукояти, так удобно легшей в ладони. Идеально. Оружие было идеальным. Эльфийка закрыла глаза.

Я все помню.

Я ничего не смогу забыть.

Мориан внимательно посмотрел на девушку и переглянулся с эмъеном. Тот пожал плечами. Эльф чему-то вздохнул и постучал Амарисуну по плечу.

— Верни Алларду оружие. Нам хорошо бы набрать топлива для костра, пока не стемнело, да посмотреть вокруг, оглядеться. Мы скоро вернемся.

— Да, конечно, — Суна вернула силери. — Я расчищу нам местечко. И посмотрю, что у нас осталось из наших припасов и Алларда.

Когда эмъен и эльф скрылись из вида, Амарисуна села на землю и обхватила себя руками.

— Замерзнешь, — прикусил губами ее рукав единорог. — Хоть одеяло расстели.

— Я соскучилась, Вихрь, — тихо ответила эльфийка.

— По Ларне?

— И по ней тоже… — Амарисуна поежилась. — Я не понимаю уже, что я здесь делаю. И кто я. Ни Целитель, ни…

— Ни? — переступил с копыта на копыто единорог.

— Ни воин, — закончила девушка, поднимаясь. — Смотри, вон на тех кустах, кажется, ягоды. Это не черная слеза?

Единорог тряхнул гривой.

— Я бы не советовал их есть, — ухмыльнулся он. — Во-первых, место нехорошее. Во-вторых, черную слезу арги используют в качестве афродизиака. Тебе оно надо? Нет, конечно, когда рядом двое таких прекрасных мужчин…Можно и пококетничать.

Единорог захлопал глазами, пытаясь показать, как именно надо кокетничать.

— Вихрь, прекрати, — попросила покрасневшая Суна. — Ты похож на больного безумием. Девушка отвязала сумки с поклажей и огляделась в поисках места для привала. Выходило, что разбивать его было все равно где. Везде одинаково тускло, жесткая трава да черные кусты-деревья под боком — на редкость неуютное место. Девушка примяла траву, расчистила место для костра и положила два одеяла. Подумала, сняла одно из двух верхних и постелила Алларду. Эмъен — не эмъен, а плащ да крылья — не лучший способ защититься от холода. А Мориан и так укроется. Между деревьев белел круп Снежинки, брезгливо прихватывающей губами чахлую траву. Голодный, мрачный Вихрь встал рядом с эльфийкой.

— Это путешествие явно затянулось, — проворчал он. Девушка прислонилась спиной к крупу единорога.

— Как думаешь, Аллард в самом деле пойдет против своей семьи? — спросила она задумчиво. Вихрь хмыкнул.

— Правитель, что жаждет помочь эльфам… Почему бы и нет. Не все эмъены сражались в ту войну. Все равно, вся эта затея — безнадежна.

— У Амарисуны засосало под ложечкой.

— Считаешь, Мориан проиграет?

Единорог переступил с копыта на копыто.

— Время эльфов заканчивается, — тихо ответил он. И в этот момент показался Суне тем самым созданием, которое рисовали и воспевали практически все легенды, от эльфийских, до людских. Мудрым, все знающим. Нездешним.

— Вы свернули с дороги, которая была вам предначертана. А раз так, то вам больше нечего предложить окружающему миру.

— И что же нам, всем сесть и ждать, когда нас отправят на Дорогу Времен? — разозлилась Суна. Единорог прикрыл глаза.

— Кто-то успеет уйти. Земли не ограничиваются картами, которые мы знаем. Возможно где-то есть те, кто сумеет противостоять эмъенам. Или не заинтересует их… пока что. Или же…

— Или?

— Или новый порядок, в конечном счете, окажется не хуже существующего. Просто другим.

Амарисуна сжала пальцы в кулаки.

— Я не хочу знать иного порядка! — запальчиво выкрикнула она. Звук ушел к озеру и утонул в нем.

— Что мне делать, Вихрь? — жалобно спросила эльфийка. — Мы словно стоим на краю. Шаг — и все полетит в пропасть.

Вихрь подогнул ноги и лег.

— До вас были и другие. Кто так же летел в пропасть или уходил по своей воле. Чьи-то потомки остались, чьи-то — сгинули. Возвращайся домой, Суна. Я отвезу тебя так быстро, как смогу. Забирай всех, кто согласиться, и уходите как можно дальше. Тиа Мориан вряд ли дойдет до цели.

Суна закрыла глаза и села прямо на промерзшую землю. Тоска и чувство безысходности были так сильны, что ей захотелось, чтобы прямо сейчас, здесь, все и закончилось. Она или бы умерла, или бы оказалась дома — что угодно, только бы продлить момент обманчивого покоя хоть ненадолго. Или успокоиться навсегда, избавившись от чувства, что мир осыпается прямо за ее спиной. Камень за камнем, песчинка за песчинкой.

… женщина вышла из озера, не потревожив его безмятежности. Небо над ее головой было страшным, черным, будто в его чреве собиралась буря всех бурь и ненастий. Во что она была одета? Как она выглядела? Суна не видела, не знала, не понимала. Не было движения, обоняния, вздоха и голоса. Была только эта фигура — и смотреть на нее было мучительно, страшно и отчего-то по-детски радостно одновременно.

Поднялся ветер, и озеро наконец-то взволновалось — грозное, темное, оно билось о берег и в глубине его что-то клокотало, шумело и плакало, словно заключенная в водяные оковы сила стремилась добраться до женщины.

Амарисуна хотела подняться, рвануться вперед — но тело не слушалось, а потом наступила тишина, такая, что зазвенело в ушах, и все вокруг изменилось. Стало вдруг видно, что лес кругом черно-золотистый, от листьев и обнаженных наполовину веток, а трава под ногами — пожелтевшая, с редкими вкраплениями цветов. Листопад подходит к концу, начинается приморозень — а с ним придут и холода.

И тут зазвучал голос.

Нежный, печальный и утешающий одновременно, тот самый, что позвал ее тогда к святилищу, тот, что привел к Мориану.

Fomer'yar rina oana dy kahe

Sau wass garda seda annaela…

Суна вслушивалась в незнакомые, непонятные слова, которые стали складываться в узор. Мозаика, послание, воспоминание. Старый, забытый язык — но тиа знали его, и Суна знает. Просто не помнила раньше. Как не помнила того чувства горя и надежды, которые заполняли песню.

Я все вижу. Мы оба устали.

Поднимать на друзей своих меч

Зал с высоким сводом. Поднятый кубок. Распахнувшиеся за спиной крылья: " За здоровье наших друзей!".

Но ты вспомни, как мы обещали,

Нашу землю от бед уберечь.

Обрывок смутного сна-воспоминания. Образы, к которым хочется протянуть руку и попросить защиты.