Отправиться в прохладу аллей, поздороваться со старой липой, проведя ладонью по шершавому стволу.

Как можно здороваться с деревом и зверем?

Нет, как можно не здороваться? Как можно проходить мимо всего этого, наивно полагая, что имеешь право считать себя не частью всего этого, а выше?

И не слушать, не слышать в Тихий месяц?

Только эльфы могли назвать месяц, в который ледяной ветер опрокидывает с ног — тихим.

Суна потерла рукой лоб. Можно было бы вспомнить еще много чего, но зачем? Только разбудила в себе тоску по дому, и все равно придется открывать глаза. Кто-то ходит рядом, интересно, Мориан или все-таки Аллард?

Послышался шум кустов, хруст сухих веток под подошвами сапог и тихий, но вполне отчетливый голос эмъена:

— Там за кустами ручей. Можешь умыться, а пока покараулю наш завтрак, чтобы не сгорел.

— Спасибо, я уже умылся, пока ты спал, — последовал приторно — вежливый ответ Мориана.

" Надо же, выжил", — подумала Амарисуна с облегчением. Ночью она все-таки не успела закончить лечение эмъена — силы покинули ее так же внезапно, как и вернулись. Потом девушка рухнула в тревожный сон. Проснулась перед рассветом — Алларад лежал возле костра, ни жив, ни мертв, а Мориан осчастливил ее сообщением, что уже присмотрел место, где рыхлая почва и удобно копать. Суна отправила эльфа подремать, а сама просидела, пока не встало солнце, пробуя лечить эмъена, после чего силы вновь покинули ее, и, растолкав Мориана, она легла спать.

— Не знаю, что вы тут со мной вчера делали, но рана выглядит уже не страшно и не болит, — сообщил тем временем Аллард. — Думаю, через несколько дней и перевязку убрать можно будет.

Мориан, чья рубаха и пошла на повязку, только хмыкнул.

— Скажи спасибо Суне. Она Целительница.

— О… — это прозвучало вроде как уважительно, и эльфийка решила, что пора явить миру свое пробуждение и заодно сбегать за кустики.

— Доброе утро! — она намеревалась, откинув одеяло бодро вскочить, но голова в ответ на резкое движение тут же закружилась, так что пришлось сесть и подождать, пока перед глазами перестанут мелькать точки.

— Как дела? — Мориан сел рядом и пристально вгляделся в лицо Суны. — Что-то ты неважно выглядишь.

— Сейчас, умоюсь — и ты меня не узнаешь, — попыталась дать бодрый ответ Целительница. Получилось вяло. От костра раздалось покашливание и затем короткое:

— Спасибо.

— Мы еще не знаем, почему ты здесь. Может, тебе и помогать не стоило, — пробурчала Амарисун. Мориан помог ей подняться и даже — вот так забота — сам принес мешок с ее чистыми вещами.

— Ты пока приведи себя в порядок, а за едой мы и поговорим, — сказал он нарочито бодрым тоном.

Амарисуна пожала плечами и отправилась за кустики — в сторону, где, как уверял Аллард, был ручей.

У воды Суна огляделась, попрыгала на месте, посмотрела на пасмурное небо и решительно скинула с себя одежду. Намочила чистую ткань и быстро-быстро растерлась.

— Хоть какая-то иллюзия умытости, — проворчала она, натягивая чистое белье и быстро растирая себя благовонием. — Мне все равно, что это путешествие, дорога, но мылась я уже позавчера на постоялом дворе, и вонять, как дьеши, я не собираюсь.

Суна натянула одежду и тщательно прочистила зубы мягкой тряпочкой. Набирая воды, чтобы сполоснуть рот, девушка увидела что-то блестящее в мутноватой воде. "Что-то" оказалось стеклянной затычкой от бутылки с благовониями, и Суна развеселилась.

— Надо же, интересно, Мориан или Аллард? А, что б тебя!

Последнее относилось к невесть как появившемуся порезу на указательном пальце.

Суна потерла его о большой палец, заживляя порез, поднялась с колен и взяла ткань, чтобы уложить обратно в мешок. На ней осталась кровь. Суна недоуменно посмотрела на кровоточащий порез и снова потерла пальцы. Ничего не произошло.

По спине прошел холодок.

— Что такое…

Амарисуна повела ладонью над порезом, потом положила, потом постояла так несколько минут.

Порез не заживал.

Суна без сил осела на землю.

— Суна? Ты там скоро? — раздался окрик Мориана. Девушка сосредоточенно смотрела на порез.

— Амарисуна? — теперь в голосе слышалось беспокойство. А чего это ты так разволновался, интересно? Может быть, я сейчас не могу ответить.

— Суна, можно? — теперь голос слышался из-за кустов.

— Я голая, — ответила Суна зло. Кусты зашелестели, и шаги раздались уже за спиной эльфийки.

— Обрадовался? — язвительно спросила эльфийка. Мориан невозмутимо сел рядом.

— Знал, что ты врешь. Ты решила завтракать здесь? — Мориан покосился на порез.

Девушка опустила рассматриваемую до этого руку.

— Смотри внимательнее, тиа, — устало прошептала она. — Я не могу залечить даже эту маленькую ранку. Моя сила меня покинула окончательно.

— Ты просто устала. Вчера ты потратила слишком много себя, — успокаивающе сказал Мориан.

— Я. Ее. Не чувствую, — сказала эльфийка с расстановкой, сглатывая комок в горле. — Ее нет.

— Она есть, и она вернется, — Эльф осторожно обнял Суну.

— Я понимаю, что значит для Целительницы потеря силы, — сказал он тихо.

— Не понимаешь, — Амарисуна потерла глаза. — Я выбрала эту силу сама, и когда мне казалось, что поступила неправильно, меня поддерживали лица и улыбки тех, кому я помогла, кого я вернула. Ты просто не можешь представить, что это такое. Я не могу понять, что я сделала, что это случилось, почему?

— Я говорю тебе — подожди. Возможно, ты испугалась, или устала, потерпи, все вернется, — погладил эльф девушку по затылку.

От его куртки пахло дымом и теплом.

— Может, это потому что я убила? Наказание за пролитую кровь? Знаешь, что я сейчас ощущаю?

Мориан убрал руку.

— Наверное, то же самое, когда тебя ставят клеймо на руку и все, кто еще недавно, если не был твоим другом, то хотя бы здоровался с тобой, теперь отворачивают лицо. Когда на постоялом дворе тебе в лицо смеется пьяный сельт, и ты выбрасываешь вперед руку, чтобы схватить его за шиворот и ударить лицом о стол, стереть эту ухмылку. А он потом поднимается с места, весь в крови, и убегает, и падает за порогом. И все молчат, а ты показываешь им клеймо и кричишь, что теперь у тебя нет запретов, ты же проклятый, Изгнанник, ни одна земля не примет тебя.

— Но ты же можешь проходить через границы, — сказала Суна, поднимаясь, отступая на шаг назад и вытирая лицо рукавом.

— Но я не могу жить в своей земле, — эльф поднялся следом. — Я не могу утешить тебя. И не могу сказать тебе, виновата ли ты в потере своего дара или же это просто стечение обстоятельств. Но я могу предложить тебе подождать.

Мужчина развернулся и медленно направился в сторону костра.

Суна нахмурилась и пошла вслед за Морианом, мрачно глядя ему в спину. Интересно, стал бы он так распинаться, если бы знал, при каких обстоятельствах она на самом деле стала Целительницей?

Девушка посмотрела на свои руки и прикусила язык, чтобы не заплакать — ни в коем случае, нельзя сдаваться, все вернется на круги своя.

Сила не могла уйти просто так. Ее дар возвращать улыбки, ее дар давать покой, ее дар исцелять, ее предназначение быть надеждой… Это просто страх и усталость, это все пройдет — иначе каков дальнейший смысл ее пути? Что тогда она сможет сделать, чем помогать, что отдавать, чем искупить?

Мориан молча сел возле костра. Амарисуна покосилась на Алларда и поежилась. Занятная компания подобралась: два эльфа и эмъен сидят и мрачно косятся друг на друга, а единорог — обжора с ненасытным блеском в глазах смотрит на котелок с кашей. Белоснежная лошадь флегматично чешет морду о ствол дерева и кажется самой нормальной из всех.

— Ну? — вопрос Мориана адресовался Алларду. Эмъен поморщился.

— Может, сперва завтрак?

Эльф приподнял правую бровь и весь подобрался — Суна аж залюбовалась его посуровившем профилем.

Аллард вздохнул.

— Я знаю, кто ты, тиа Мориан.

К Амарисуны перехватило дыхание.