Вокруг помоста кольцом встали те, кто пришел проводить Айкана. Рыдающая вдова и поддерживающая ее тиа Андагриэль — чуть впереди прочих.

Так было заведено: тиа всегда провожают в последний путь тех, кто умер — пока есть такая возможность.

Накрапывал мелкий, почти незаметный дождь, серые рваные облака плыли низко над землей, и ветер был влажен и пах холодом.

Амарисуна стояла поодаль, спрятавшись за спинами, опустив капюшон длинной белой накидки низко на лоб — чтобы меньше узнавали и задавали меньше вопросов.

Она смотрела в просветы между стоящими впереди эльфами на вдову, на помост, а видела — комнату с телом и перекошеное, разом помертвевшее лицо Терейны.

— Твой муж погиб, возвращаясь в Андагриэль, — сказала Андагриэль, кладя женщине руку на плечо. — Его тело нашли Стражи, посланные проверить дороги, по моему приказу. Целительницы уже ничем не смогли помочь. Прости.

Терейна молча кивнула. А когда Тиа отпустила ее плечо — шагнула вперед, достала из-за пояса нож с засохшим на лезвии травяным соком и, прежде чем кто-либо успел среагировать, одним широким быстрым замахом ударила себя в живот.

— Она хочет умереть, оставьте ее, — сказала Суна бесцветно, глядя, как суетится Ларна, пытающаяся остановить кровь у скорчившейся, хрипящей от боли Терейны, как толкаются рядом испугавшиеся тиа, абсолютно бесполезные сейчас.

— Помоги ей! — зарычала Ларна. — Ты истинная Целительница, помоги ей, я не справлюсь!

— Нет.

— Слово тиа, помоги ей! — рявкнул потерявший всю выдержку Ондор

— Нет.

— Амарисуна Ноэл? — тихий, натянутый до предела голос Андагриэль.

— Ты бы хотела жить, если бы Ондор умер? — повернула Амарисуна голову к тиа, и та увидела, что девушка плачет.

— Я — тиа своей земли, я мать, я не имею права уходить на дорогу Времен раньше положенного срока, — задрала подбородок Андагриэль. — И у Терейны есть сын.

— Мы позаботимся о нем, — Амарисуна смотрела на расплывшееся по платью пятно крови, на закатившиеся глаза потерявшей сознание от боли женщины и видела, что та проживет до ночи, а может быть — и до утра. Ларна снимет бОльшую часть боли, Терейна придет в сознание, но не пожалеет ни о чем, потому что она рвется туда, на дорогу Времен, пока ее названный не ушел по ней слишком далеко.

— Амарисуна Ноэйл, если ты сейчас же не сделаешь то, что можешь и должна сделать — я приравняю твой поступок к убийству, — прошептала побелевшая Андагриэль. — И навсегда выгоню тебя из этой земли.

У Суны запылали щеки. Ларна замерла и медленно, очень медленно подняла глаза на ученицу.

— На месте Терейны, я бы ненавидела тебя, тиа, — шагнула Суна к Терейне. И положила руки ей на живот.

Она знала: когда Целительниц не будет рядом, Терейна все равно уйдет. Подготовит сына, закончит работы в своем саду и уйдет. Потому, что такие как Терейна и Айкан не могут по отдельности. Но пока Терейна будет жить — она будет ненавидеть каждый прожитый день, даже если Ттиа кажется, что это не так.

Разозленная Ларна не разговаривала с Суной с тех пор, как они покинули Дом — но Амарисуне это было только на руку. Все, что она увидела и узнала вызывало в ней чувство, как будто она наелась горьких, очень горьких корней, от которых тошнит, кружится голова и невозможно от этой горечи ни заснуть, ни дышать нормально, ни что-либо делать. И все мысли только об этих корнях: будет ли Андагриэль сообщать Совету правду о случившемся? Имеет ли Айкан отношение к гибели тиа? Что предпримет Совет? А главное — при чем тут заклейменный эльф, спасенный ей в святилище.

К помосту вышел тиа Ондор — говорить прощальное ритуальное слово. Амарисуна заметила, что между его бровей появилась глубокая морщина. Тиа оглядел собравшихся и закрыл глаза, — он всегда закрывал глаза, когда произносил слово или рассказывал предания на сезонных собраниях. Раньше Суна думала, что так он мыслями переносится в прошлое, а теперь ей пришло в голову, что так он не видит и не вспоминает того, что причиняет ему боль.

— Много, очень много лет назад, — начал тиа в абсолютой тишине, — мы жили на единой земле рода Милари. Вместе с нашими друзьями, эмъенами, мы считали себя наставниками и хранителями народов, которые еще не достигли той мудрости, которой обладали мы. Вступаясь за тех, кого мы считали достойными, мы часто гибли. Теряли лучших из лучших, нанося ущерб своему роду. А когда эмъены предали нас, перейдя на сторону непонятных нам сил, мы отказались от помощи в этой войне, полагая, что должны оберегать прочих до конца…

— Хранители, — прошептала Амарисуна. Знакомое давно слово из ритуальной речи вдруг приобрело какой-то другой оттенок и смысл. Но какой — Суна не могла понять.

— Хранители, — послышался Суне горький смешок. Девушка повернулась — но позади нее никого не было.

— …мы бы и дальше брали бы на себя такие обязательства, — продолжал Ондор, — если бы мудрые эльфы, собравшиеся в первый Совет, не поняли, что наш род может и вовсе исчезнуть. Что народам пора самим разбираться со своими проблемами, а наша задача — залечить наши раны. Эльфы не должны больше быть жертвами в чужих сражениях. Мы — дети воздуха, леса, воды, солнца. Нам не место среди боли и крови. С того момента — мы ушли с разоренных земель и основали новые земли, куда нет входа прочим народам. Здесь, в этих землях, защищенные от боли, мы живем, храня наши знания, мудрость и силы.

— Забыли… — снова прошелестел похожий на ветер голос.

Суна покачала головой.

— … и чтобы раз и навсегда защитить нас от романтиков, от последователей старого образа жизни, от боли, от глупости, был принят Закон, по которому эльф, совершивший убийство, навсегда изгоняется из всех земель, становясь Изгнанником. Не мы даем жизнь тем, кто не наши дети — и не нам ее забирать. Все во власти матери-земли: она защитит своих истинных детей от тех, кто хочет причинить им боль.

Суна хмыкнула и мужчина, стоящий впереди нее, обернулся и смерил ее осуждающим взглядом.

— Теперь, каждая смерть для нас, это знак того, что эльф прошел свой путь до конца и ему пора на дорогу Времен, — голос Ондора заглущили всхлипывания нескольких эльфиек. Сама Терейн стояла молча, неподвижно и, кажется, даже не видела, что происходит вокруг.

— Но иногда, за пределами наших земель, мы становимся жертвами чужой злобы, жажды наживы, — слова Ондора звучали все громче. — И тогда мы просим: мать-земля, накажи виновного!

— Накажи виновного! — хором отозвались эльфы.

Амарисуне показалось, что на лице тиа Андагриэль мелькнуло неудовольствие или даже… скепсис. Но, конечно же, такого просто не могло быть.

— Пусть твои родные встретят тебя на дороге Времен, Айкан. Пусть твое пребывание там будет счастливым — до тех пор, пока твоему духу не придет время появиться в эльфийских землях вновь.

Ондор взял из рук стоявшего рядом с помостом эльфа давно зажженный факел и бросил его на помост. Раздался треск разгорающегося дерева, пламя жадно набросилось на ветки, и вскоре высокий костер взвился в небо, полностью скрыв тело. Когда он догорит, пепел соберут с площадки и развеют по ветру. А пока, Айкану будут петь песню прощания, чтобы он не очень грустил, расставаясь со своими родными и со своей землей.

Суна обняла себя руками за плечи и пошла прочь от костра.

Ей хотелось оказаться далеко, очень далеко от него.

"Возможно, мать-земля отомстит, но вдовцам это не заменит потери", — сказала как-то раз тиа Умаль, мать Андагриэль.

Это было за пару лет до ее смерти — они тогда часто спорили с отцом. Тиа Умаль хотела вынести на обсуждение Совета вопрос о пересмотре Закона. А отец поклялся, что он скорее умрет, чем допустит такой позор.

"Мир вокруг нас меняется. Скоро народам, живущим вокруг нас, станет тесно — куда они пойдут? Конечно же на наши земли, на наши плодородные земли. И мы погибнем, потому что не сможем сопротивляться!", — кричала тиа, а Андагриэль, спрятавшаяся за дверью и подслушивающая разговор, зажимала уши.