Такси резко вильнуло, чтобы объехать человека с осликом, и тут же вильнуло еще раз, чтобы увернуться от ехавшего навстречу трамвая.
– Это книга, нечто вроде литературного словаря. Она была составлена в Средние века для византийского двора. В ней даны краткие биографии писателей, о которых мы иначе ничего бы не знали. К настоящему времени осталось совсем мало экземпляров.
– А зачем она Марине?
– Не представляю. Наверное, она вспомнила еще какого-нибудь автора, который упоминал щит или Белый остров.
Рид помолчал, наблюдая, как водитель выполняет сложный маневр: тот прикуривал сигарету, подавал сигнал клаксоном, заодно крутил руль, чтобы вписаться в крутой поворот, и при этом показывал кулак водителю грузовика, которого он в этот момент обгонял. Рид побледнел и пробормотал что-то по-гречески.
– Что? – переспросил Грант, цепляясь за ручку двери.
– Это из Гомера:
Сам, с колесницы сорвавшись, чрез обод он грянулся оземь,
До крови локти осаднил, изранил и губы, и ноздри,
Сильно разбил над бровями чело; у него от удара
Брызнули слезы из глаз и поднявшийся голос прервался.
[58]Спустя еще три аварийные ситуации водитель высадил их у ворот библиотеки. Маленькое окошко в двери распахнулось, на них с подозрением посмотрел глаз из-под седых волос.
– Да? – по-гречески произнес голос из-за двери.
– Мы ищем нашу знакомую. Она сегодня утром приходила к вам в библиотеку. Вы ее видели?
Глаз прищурился:
– Да, она была утром.
– Была? Когда она ушла?
– В обед… – Ответ прозвучал не очень уверенно. – За ней приехали трое на машине.
Грант ощутил, как невидимая рука вонзает кинжал ему в живот.
– Она сказала, куда едет?
– Она сказала, что вернется.
– И вернулась?
– Нет. – Кинжал вонзился еще раз. – Но свою работу она оставила здесь.
Грант в отчаянии оглядел улицу, словно надеялся увидеть Марину, которая как ни в чем не бывало идет к нему. Но никого не было.
– Нам можно взглянуть?
Священник отпер ворота с явной неохотой и проводил их через двор в сводчатую библиотеку. Сумка Марины висела на спинке стула – там, где она ее оставила, а на столе лежала одинокая книга. Между страниц торчала небольшая полоска бумаги.
Грант схватил ее. Название было на французском, но имя сразу бросилось ему в глаза.
– Это книга Сорселя. Она говорила, что ее заинтересовало кое-что из написанного им. – Грант раскрыл книгу на отмеченной странице.
Его внимание привлекло одно предложение, частично подчеркнутое карандашом. Он показал страницу Риду, и тот перевел с французского:
«В этом отношении особенно много сообщает редко вспоминаемый Филострат Лемносский».
– Кто этот Филострат Лемносский?
Грант так привык к тому, что у Рида есть готовые ответы на все его вопросы, к снисходительным улыбкам профессора или к выражению нетерпения, посещавшему его лицо в зависимости от настроения, что больше почти не смущался. Он давным-давно пришел к выводу, что профессор непригоден ни для каких практических целей, но зато в том, что касается Древнего мира, он просто ходячая энциклопедия. Но Рид, вместо того чтобы ответить, надул губы и принял отстраненный вид.
– Филострат… – повторил он. – Кажется, какой-то малоизвестный философ третьего века нашей эры. Это вообще-то не мое время. Я, правда, помню, что он написал биографию Аполлония Родосского, который оставил главный поэтический труд о путешествии Ясона и аргонавтов. Наверное, для этого Марина и хотела посмотреть Суду – чтобы о нем прочитать.
Пытаясь сдержать себя, Грант крепко стиснул кулак.
– Надеюсь, это не он ее похитил.
– Он же с Лемноса и, наверное, должен знать о культе Гефеста.
Они разыскали библиотекаря. Тот сначала смотрел на них подозрительно, но несколько резких слов, произнесенных Ридом, убедили его отпереть огромную тяжелую дверь и отвести их вниз, в подземную сокровищницу. Там библиотекарь открыл шкатулку и выложил на стол рассыпающуюся от ветхости книгу. Рид коснулся серебряного оклада, и рука его дрогнула.
– Молодая женщина, которая приходила сегодня утром, – она эту книгу смотрела?
Библиотекарь молча кивнул, и его клочковатая борода поплыла в полумраке, словно облако. Рид переворачивал жесткие страницы, а Грант изумлялся, каким мелким может быть рукописный шрифт – таким же мелким, как и печатный.
– Ну вот: «Филострат. Сын Филострата, сына Вера, софиста с Лемноса. Он учил философии в Афинах, а потом в Риме, при императоре Севере, до Филиппа. Его работы включали: „Декламации“, „Эротические письма“, „Описания“ (в четырех томах), „Рынок“, „Героикус“; свободные беседы, „Козы, или О свирели“, жизнеописание Аполлония Родосского (восемь книг), жизнеописания софистов (четыре книги), эпиграммы и разные другие сочинения». «Героикус», – повторил Рид. – «О героях»… Вы эту работу знаете?
Библиотекарь кивнул. Ни слова не говоря, он взял Суду, положил в шкатулку и вышел из зала. Грант с Ридом последовали за ним. Тот, вместо того чтобы подходить к полкам, направился к своему столу. Рядом с ним стояла деревянная тележка, где лежали книги, которые надо было вернуть на полки. Библиотекарь взял одну из верхних – тонкий томик в черно-красном переплете – и вручил ее Риду. Когда профессор открыл ее, Грант вдруг почувствовал аромат миндаля и розы – цветочное благоухание в пыльной пустыне библиотеки.
– Наверное, Марина ее читала, – сказал Грант, представив, как надушенное запястье касается края страниц. – Что это?
Рид вытащил стул и сел у одного из столов, перелистывая книгу. Грант пытался бороться с отчаянным нетерпением, которое ворочалось внутри него.
– Это описание Троянской войны. – Рид поднял голову от книги. – Применен типичный прием для литературы того периода – появляется дух второстепенного персонажа из «Илиады» и рассказывает изнывающему от тоски путешественнику о том, что именно у Гомера написано неправильно. В поздней Античности появился фактически целый поджанр. Данная работа представляет большую ценность именно для нас потому, что человек, ее написавший, очень хорошо знал лемносский культ Гефеста. – Увидев выражение лица Гранта, профессор устало улыбнулся. – Ваша догадка оказалась верной. Согласно введению, Филострат был жрецом культа Гефеста на Лемносе. – Рид снял очки и потер глаза. – Он, наверное, гораздо лучше других знал историю культа и всех его сокровенных тайн. Вообще, оказывается, существует целая школа мысли, пронизанная мистической многозначностью, понять которую способны только посвященные в культ, – используются секретные слова, которые случайному читателю покажутся совершенно невинными. Но есть в тексте особенно замечательный отрывок. Вот он:
«Белый остров лежит в Черном море, на опасной его стороне; то есть если заплыть в устье этого моря по левую руку. Он около тридцати стадий в длину, но не более четырех стадий в ширину, из деревьев на нем растут тополя и вязы; некоторые сами по себе, другие были посажены по дорожкам вокруг святилища. Святилище стоит возле Меотийского моря (которое впадает в Черное море), а статуи в нем, вырезанные Фатесом, – Ахилл и Елена».
– И где это Меотийское море?
– Меотида – греческое название того, что сейчас называется Азовским морем.
Рид поднялся и принес атлас с одной из полок. Но Грант в жизни не встречал ничего похожего на этот атлас. Картографы, похоже, были пьяны – все знакомые линии оказались искаженными, а места, которые он мог узнать, носили незнакомые названия. Италия была не длинным узким сапогом на высоком каблуке, к которому он привык, а широким неуклюжим рабочим ботинком. Мир изображался не таким, каким он был, а таким, каким люди когда-то его увидели.
Рид листал страницы, и карты понемногу менялись. Размытые линии становились более точными, в раздвинувшиеся берега пробирались заливы и проливы, амебообразные материки обретали спинной хребет, суставы и дополнительные отростки. Теперь карты уже были печатные, а не нарисованные от руки, и очертания на них стали более узнаваемы. Но названия по-прежнему выглядели непривычными, чужими.
