Потом, когда девушки вернулись, они согласились встретиться с нами завтра, чтобы попробовать новый наркотик под названием МДМА. Люди, которые употребляли этот амфетамин, могли заниматься любовью всю ночь. «А почему бы и нет?», – подумал я.

Мы курили траву, и поэтому каждый раз, когда одна из них говорила «твою мать», мне казалось, что смешнее ничего не бывает. Поезд внезапно тронулся. Одна из девушек была явно не прочь познакомиться со мной поближе, потому что резкий гудок привел ее прямо в мои объятия. Тут я забыл и о Джакомо, и о его подружке, и решил поцеловать ее, когда мы будем проезжать через туннель. Ответит ли она на мой поцелуй? Понравится ли мне прикасаться к ее покрытым гелем волосам? По сравнению с косой Майи они выглядели грязными и жирными, но мне было все равно. Теперь мне уже не казалось, что мысли о ней будут причинять мне боль. В общем, я чувствовал себя распрекрасно, черт побери, и был вполне доволен тем, как у меня идут дела, пока Джакомо не сообщил, что его мать собирается подать на вечеринке суши вместо индейки с пюре. Даже не знаю, почему это так меня расстроило. Но когда он объяснил мне, что суши делают из сырой рыбы, я пошел в первый вагон, сел рядом с кондуктором и стал сокрушаться о том, что меня не пригласили на вечеринку с Джеки Кеннеди.

Мать Джакомо была элегантной, слегка небрежно одетой итальянкой из Милана, которая в качестве pied-a-terre в Нью-Йорке избрала пентхаус в доме, который находился недалеко от Центрального парка. В их квартире было четыре спальни. Стены были выкрашены черной краской и отделаны золотом, а мебель обита тканью ядовито-зеленого цвета. Наверное, если бы мне довелось бывать в «Студии 54», это не показалось бы мне таким уж экзотичным сочетанием. Она сказала, чтобы я называл ее Доната; меня же она величала «прекрасное дитя». На ее руках звенели золотые браслеты, которые она скупала, когда ездила отдыхать в страны Третьего мира. Волосы у нее были выкрашены в платиновый цвет. Вид у нее был слегка озадаченный – как у любого человека, прожигающего жизнь. Джакомо сказал, что она принимала ЛСД. Его отчима звали Дитер. Он был бароном. Я сдуру спросил его, чем он занимается, на что он с гордостью ответил, что ничем не занимается, насколько это вообще возможно.

На праздничный бранч собралось около тридцати человек. Суши я есть не стал. Но мне не хотелось, чтобы меня приняли за провинциала, поэтому я, по своему обыкновению, наврал: сказал Донате, что у меня такая аллергия на рыбу, что если я хотя бы коснусь ее языком, у меня немедленно распухнет горло, и тогда ей придется делать мне трахеотомию. Ей стало так меня жалко, что она немедленно пошла на кухню и приготовила мне макароны – своими собственными увешанными браслетами руками. Раньше мне не приходилось встречать по-настоящему богатых людей, которые умели бы готовить.

Все много говорили о Красных бригадах и банде Баадер-Майнхофа. Люди вспоминали о своих знакомых, которым террористы отрезали уши, хоронили живьем или держали в плену, требуя заплатить за них выкуп. Некоторые супружеские пары ссорились, когда начинали спорить о том, сколько каждый из них готов бы был заплатить, чтобы вернуть другого обратно. Это было смешно.

– Если у вас есть сто миллионов долларов, то выложить один миллион долларов за то, чтобы бандиты отпустили вашу жену или ребенка – это ерунда. Но если у вас есть всего два миллиона, поневоле придется призадуматься, – сказал мужчина.

– О чем? – спросил я.

– Может быть, будет дешевле жениться еще раз или усыновить ребенка?

В общем, как я и говорил – это было довольно забавно.

Даже не знаю, чувствовал бы я себя таким отверженным, если бы присутствовал на вечеринке у миссис Кеннеди или у миссис Марс. Выглянув в окно, я увидел, как мимо меня проплывает пара могучих рогов. Не подсыпала ли Доната кислоты в соус для спагетти? В этом не было ничего невозможного – по крайней мере, они курили траву в перерывах между блюдами. Затем я вспомнил, что это, должно быть, праздничный парад, который устраивает в День Благодарения универмаг «Мейси». Рога, видимо, принадлежали Буллуинклу.

Когда я был ребенком, у мамы все никак не находилось времени, чтобы отвести меня посмотреть на это красочное шествие.

Дитер наклонился ко мне и доверительно сказал:

– Знаешь, американские аристократы – очень умные люди. Им удалось убедить весь мир в том, что их не существует. – Тут в окне показалась еще одна платформа. Чем больше Дитер напивался, тем больше напоминал мне полковника Клинка из сериала «Молодчики Хогана». – Так, конечно, безопаснее. А мы-то подставляем себя под огонь. – Он, видимо, решил, что мы с ним одного поля ягода. Мне казалось, я участвую в грандиозном розыгрыше. Я выглянул из окна и помахал Касперу – доброму привидению.

– А почему никто не смотрит парад?

Все подбежали к окну и стали хлопать в ладоши, когда мимо проплывали герои мультфильмов. Доната приказала принести еще шампанского, и, указывая на маленькие фигурки людей, которые стояли внизу, сказала:

– Мы здесь, наверху, а они там, внизу, за что я очень благодарна своей судьбе. – Она зачем-то надела темные очки, несмотря на то, что и не собиралась выходить на улицу. Прямо как Джеки О.

Дитер закурил сигару и посмотрел вниз.

– Это очень умно с вашей стороны. В Америке говорят, что каждый может разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и все, что им остается делать, – это обжираться.

Тогда все стали шутить насчет величины порций в американских ресторанах и о том, какие жирдяи живут между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Это было довольно обидно. Тут вошел бармен и прошептал что-то на ухо Донате.

– Тебя просят подойти к телефону, – сказала она мне.

Я вышел в восьмиугольный холл с зеркальными стенами. Казалось, что я был везде, и одновременно нигде. Мама меня выследила. Поднося трубку к уху, я уже пытался придумать подходящее объяснение тому, что не нахожусь в закромах миссис Марс, готовясь поедать индейку вместе с кланом Кеннеди.

– Да что с тобой, Финн? – Такой простой вопрос. Но я меньше всего ожидал услышать его от Майи. Когда я понял, что это и вправду ее голос – такой мягкий, со знакомой хрипотцой, – мне показалось, что все мои воспоминания и чувства уставились на меня, изумленно распахнув глаза и открыв рот. Мне представилось, как в ожидании моего ответа она выпускает изо рта кольцо дыма, напоминающее нимб, и протыкает его пальцем. А рядом с ней сидит ее новый парень. Вообще, у меня довольно богатое воображение. В трубке послышался шум.

– Ты знаешь, что со мной. – Я был взбешен и счастлив одновременно.

– Это правда. Я знаю. – Она затянулась сигаретой.

– Ну, как дела в Швейцарии? – Мне довольно хорошо удавалось изображать хладнокровие. Правда, голос у меня дрожал, и к тому же я чуть не задыхался оттого, что в горле стоял огромный комок.

– Я сейчас в Нью-Йорке.

Этого я не ожидал, и некоторое время раздумывал, что сказать в ответ. Потом решил, что нужно готовиться к худшему.

– А где твой парень? – Не успел я вымолвить эти слова, как уже пожалел об этом.

– Может, ты мне скажешь?

До меня все еще не дошло.

– Что за странные шутки, Майя? Брюс сказал мне, что у тебя появился бойфренд. Могла бы написать мне хотя бы одно письмо.

– Я не получала твоих писем. И у меня нет никаких бойфрендов… если не считать тебя. – Это было именно то, что я жаждал услышать, и именно поэтому в это невозможно было поверить.

– Так зачем же Брюс…

– Финн, у меня нет ни малейшего желания говорить сейчас о Брюсе или о том, что произошло в Флейвалле, – перебила она меня.

– Но нам все-таки придется об этом поговорить.

– Если ты хочешь меня видеть, то пообещай, что не будешь задавать никаких вопросов.

– Но я хочу знать!

– Я расскажу тебе все завтра.

– Почему?

– Просто пообещай мне это.

– Ладно, обещаю.

– Поклянись.

– Хорошо, клянусь, что не буду задавать никаких вопросов. – Но уже через секунду я нарушил свое обещание: